Михаил Шулин,

редактор газеты «Вестник Александро -Невской лавры»

 

Три России?

В последние два десятилетия жанр альтернативной истории все больше набирает силу как в  художественной – в первую очередь, конечно, – так и в публицистической литературе. Причин этому много: двадцатый век был богат на события, в нем была масса поворотных точек, и всякому человеку, кому небезразлична судьба Родины, интересно рассуждать, «что было бы, если бы». Некоторые заглядывают и дальше, придавая этому характер «научных» открытий, объединяя страны и народы в неведомые конгломераты, «реформируя» язык и совершая невиданные прорывы в области, доселе ученым недоступные. К сожалению, подобные теории, например, на Украине высмеиваются нашим читательским сообществом, но принимаются рядом мыслящих – казалось бы – людей, если это касается России (или Русь-Орды, или подобных псевдоисторических измышлений). Главное, чтобы при написании «истории» был взят мысленный реванш: за иго, за ошибки монархии, за революционный угар, за горькие потери Великой Отечественной…

С другой стороны, налицо почти государственная тенденция осуждать все пройденное, сюда же примыкает давно нам известная теория западников осуждать нашу «азиатчину» и «отсталость», на которые валят все беды, случившиеся попущением Божиим с нашей Отчизной. Следующим шагом в данном направлении является тезис о том, что, если бы мы знали, что такое демократия, все было бы иначе, но где бы нам это знать (с нашей-то азиатчиной!), потому мы так плохо и живем.

Не вдаваясь в споры с любой из сторон, хотелось бы поддаться очарованию альтернативной истории и, предположив, «что было бы, если бы», поразмышлять, насколько «незнакомо» нам народоправство и какой могла бы быть иная Русь, Русь не только московская. Очевидно, что в судьбе любой нации и страны есть ряд точек бифуркации, и изменение вектора в такой момент направляет колесо истории по определенному пути. Попытаемся рассмотреть ряд подобных точек и представить дальнейшие вероятные сценарии развития событий. Хочется сразу оговориться, что данная статья не является историческим исследованием, a, скорее, приглашением к дискуссии для широкого круга неравнодушных к России людей, попыткой осветить вопрос с иной точки зрения.

Думается, что одним из переломных моментов для формирования Руси, a значит, в какой-то мере и современной России, стал ряд событий XIV века. К началу его для православного русскоязычного населения сложился ряд центров объединения, из которых мы выделим три основных – Москву, Новгород и Великое княжество Литовское. Все центры обладали значительным влиянием, в них численно доминировало русское население, каждый был центром православия во главе с митрополитом[1] или (в случае Новгорода) епископом, который, впрочем, был выборным и автоматически утверждался русским митрополитом.

В эпохальной Куликовской битве литовско-русские войска оказались в обоих лагерях, новгородцы участвовали на стороне Москвы, но незначительными силами. Представляется, что это косвенно указывает на независимость трех основных русских центров друг от друга, хотя связь между ними и предпринимаемой ими политикой очевидна. Великое княжество Литовское в описываемый период было одним из сильнейших государств Европы, русская знать играла там ведущую роль, князья-литовцы женились на русских княжнах. Ведущие позиции в религиозной сфере до определенного момента занимало православие, и по сю пору это так во многих областях, некогда принадлежавших Великому княжеству Литовскому. Почти весь XIV век это государство шло вровень с Москвой в деле сохранения древнерусского наследия и укрепления русского влияния, ведущим языком государства был вариант русского того времени – даже третий статут Великого княжества Литовского, изданный в конце XVI века, написан на западнорусском языке. Хочется особо отметить, что это отдельный язык – иначе не понадобились бы его переводы на польский, выполненные несколько позднее.

К концу XIV века существовал проект династического объединения двух православных княжеств – литовского и русского – с признанием православия государственной религией новой страны, который так и не были реализован. Дмитрий Иванович Московский согласился на выплату дани Орде с подвластных земель в повышенном размере и отправил в Орду старшего сына Василия в качестве заложника. Возможно, поэтому правящие круги Литвы, образно говоря, обернулись на Запад, и была заключена Кревская уния – династический союз с Польшей. В перспективе это привело не только к борьбе между двумя славянскими народами – польским и русским, но и к борьбе православия и католичества на бывших землях Великого княжества Литовского, к конкуренции, a не взаимодействию славянских культур. Литовская знать утратила свое влияние, фактически превратившись в провинциальную польскую шляхту. Вместе с тем, центр собирания русских земель Литвой – ставшей фактически Русью – перестал существовать.

Другим центром, который мог взять на себя задачу собирания русских земель, мог, на наш взгляд, стать Великий Новгород. В этом государстве тысячелетие назад были реализованы идеи демократии (в отсутствии которой даже современную Россию упрекают либеральные круги нашего общества), установлены широкие международные связи, твердая валюта, признаваемая не только на Руси, но и за рубежом. Далеко отстоящий от Киева Новгород издревле проводил самостоятельную политику, сообразуемую не с желаниями центральной власти, a с собственными геополитическими реалиями. Тут и близость Запада – варягов, затем германских орденов, – и наличие множества неславянских народов окрест, и огромная территория, ведь по площади Господин Великий Новгород мог соперничать с сильнейшими европейскими королевствами. Именно новгородцы первыми достигли Северного Ледовитого океана и узнали Урал-камень, Новгород торговал с крупнейшим европейским торговым объединением – Ганзейским союзом, имел давние и прочные торговые связи с Византией и Востоком. Например, в 1326 году в Новгороде епископом Моисеем, посадником Олфромеем и тысяцким Остафием была подписана Разграничительная (Рунная) грамота о сферах влияния на Кольском полуострове с послом короля Норвегии, Швеции и Готов Магнуса VII. К Новгороду не подступали монголы, a горделивые западные рыцари были отброшены святым благоверным князем Александром Невским. Местная денежная единица – новгородка – даже в XVI веке, уже после потери Новгородом независимости, ценилась в две московки, говоря современным языком, шла по курсу 1:2. В Новгороде князь исполнял военные и судебно-полицейские функции, причем последние – в ограниченном масштабе; финансы, внешнюю политику и прочие важнейшие направления государственной деятельности контролировало вече – народный собор. Эффективно было построено и административное деление на пятины – области, с широкими полномочиями и своим начальником для каждой. Господин Великий Новгород не ломал шапку ни перед кем, делая исключение лишь для Золотой Орды, и то не холопствуя, но выступая вассалом, ведущим собственную внутреннюю и внешнюю политику. Свобода горожан-граждан и их объединений была подобна той, что регламентировалась Магдебургским правом, возникшим в XII веке. Отличием является, пожалуй, то, что если в западной традиции было принято прописывать каждый законодательный момент, то у русских это было излишним – ведь правда Божия превыше всего, и для христианина тех времен она определяла правду человеческую, делая ненужными лишние письменные установления.

Древненовгородский диалект, по мнению академика А.А. Зализняка, обладал рядом специфических черт, позволяющих классифицировать его как обособленное лингвистическое явление, подобное московскому говору, сформировавшему койне – основу современного русского литературного языка.

Еще раз возвращаясь к вопросу о мнимом отсутствии у нашего народа демократических начал, хочется обратить внимание читателя на само название – Господин Великий Новгород. Господин не князь, не правитель, a сам город – то есть жители, новгородцы. Именно они решают судьбу своей земли. Это ли не народоправство?

Конец этому государственному объединению положило дальнейшее усиление Москвы, но представляется, что дело не только и не столько в этом. Ответ кроется в демографической плоскости. С 1417 по 1422 годы Великий Новгород охватывает ряд эпидемий, которые усиливаются общим неурожаем. «…Мор бысть страшен зело на люди в Великом Новегороде … и многа села пусты бяху и во градах и в посадех и едва человек или детище живо обреташеся»,– повествует летописец. После голода, моровых поветрий и внутренних усобиц население всей Новгородской земли было многим меньшим, чем население собственно Московского княжества без подчиненных ему территорий. Кроме того, даже в последней битве за независимость, произошедшей на реке Шелони в 1471 году новгородцы пытались обойтись собственными силами, тогда как москвичи послали в бой татарскую конницу, привычную Москве, и неоднократно зарекомендовавшую себя с лучшей стороны в междоусобных конфликтах. Итогом явились казнь идеолога новгородской вольности Дмитрия Борецкого и потеря республикой независимости. Голос Господина Великого Новгорода – вечевой колокол – был увезен в Москву. Республика вошла в состав Московского государства, прекратив тем самым свое существование.

С некоторой долей вероятности можно предположить, что, не будь давление Московского государства столь сильным, могло бы образоваться три центра русской государственности – демократический новгородский, московский и литовский. Причем литовский центр был уже фактически русским, мог бы закрепить это, не прими правящие круги католичество. Таким образом, могло образоваться как минимум три независимых, с точки зрения государственной, русских центра, русских государства, при этом объединенные языком, Православной верой, общими корнями и династическим родством. Нет сомнения в том, что дальнейшая судьба их была бы неотделима друг от друга. Возможно, их можно было бы сравнить с Пруссией, Австрией и Швейцарией, или с государствами средневековой Скандинавии. С другой стороны, такой конгломерат сильных славянских государств мог бы, в перспективе (именно благодаря своей многоукладности), стать основой Славии, о которой мечтали славянские философы XIX века.

[1] Митрополия в 1325 году была перенесена из Киева в Москву, a в Литве образовалась своя кафедра, занимавшаяся, впрочем, нерегулярно.