Вардан Багдасарян
доктор исторических наук
профессор

 

 

ДУХ НИЦШЕ

 

180 лет со дня рождения одной из самых спорных и эпатажных фигур в истории мировой философской мысли

 

                                  Без Ницше понять XX и XXI века невозможно

Без Ницше нельзя понять не только генезис идеи консервативной революции в Германии, но и генезис социалистической революции в России. Ни та, ни другая не были ницшеанскими, но и являлись не в последнюю очередь ответом на вызов ницшеанства. Без Ницше нельзя понять русский Серебряный век. И, наверно, нигде так драматически глубоко не осмысливался ницшеанский вызов, как в русской культурной среде начала XX века. Максим Горький, конструировавший свой образ под Ницше, стал его русским воплощением. И поднятое Горьким знамя Революции 1905 года было не столько знаменем марксистским, сколько шопенгауэрско-ницшеанским. Нельзя без Ницше понять и философию экзистенциализма и сопряжённые с ней студенческие бунты против Системы шестидесятых. Ницшеанская идея сверхчеловека даёт отчасти и понимание природы криминального беспредела начальной фазы постсоветского общества. Из наследия немецкого философа тогда был взят императив права сильного против слабого.

И, наконец, без Ницше не может быть адекватно понят наступивший через сто лет после его смерти постмодерн. Эпатирующая фраза Ницше об убийстве Бога получила развитие в новой констатации о смерти Человека. Ницшеанская идея о сверхчеловеке переродилась в трансгуманистскую идею о постчеловеке…

Итак, ничего этого без Ницше понять нельзя. А между тем, и понять самого Ницше – воинствующего иррационалиста в традиционной рациональной логике понимания – также невозможно. Да и сам Ницше в реалиях нашего времени воплотился во всё то, с чем он боролся, и в то, что он ненавидел. Подобно Че Геваре, он стал товарным брендом, одним из атрибутов консьюмеризма. Поэтому и задача перед автором статьи почти спиритуалистическая, подобная той, которую решал Владлен Татарский – вызвать дух Фридриха Ницше (для тех, кто привык читать всё буквально, – дух Ницше как метафору). 

                        Ницше против капитализма и перевёрнутого общества

Суть творчества Ницше – раздражительная реакция против наступающего капитализма и продвигаемой им морали. Ненависть к капитализму – главное. Ницше не мог смириться с превращением человека в нечто низменное, подменой лучшего худшим. Капитализм втаптывал человека в грязь, и это было невыносимо. В ненависти к капитализму объединялись все лучшие умы как слева, так и справа. О превращении человека при капитализме в раба – ницшеанская тема – рассуждал Карл Маркс. А вот почти ницшеанский текст справа, автором его являлся Константин Леонтьев, ставший монахом: «Не ужасно ли и не обидно ли было бы думать, что Моисей всходил на Синай, что эллины строили свои изящные акрополи, римляне вели пунические войны, что гениальный красавец Александр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Граник и бился под Арбелой, что апостолы проповедовали, мученики страдали, поэты пели, живописцы писали и рыцари блистали на турнирах для того только, чтобы французский, немецкий или русский буржуа в безобразной и комической своей одежде благодушествовал бы «индивидуально» и «коллективно» на развалинах всего этого прошлого величия?».

Сообщества прошлого выстраивались на принципах правильной вертикали. Суть её состояла в том, что лучшее должно было быть вверху, а худшее внизу. Идеальное выше материального, воин выше торговца, пророк выше профана. Сильный, продолжал эту логику Ницше, выше слабого, а не наоборот. Принцип вертикали заменял XIX век принципом горизонтали. Лучшее уравнивалось с худшим и различия между ними стирались. А дальше, двигаясь в обозначенной логике, формировалось перевёрнутое общество. В нём худшее становилось лучшим, возводилось на трон и начинало повелевать. Тогда, в XIX веке, процесс перевёртывания только начинался. Сегодня система перевёрнутого общества проявлена уже в завершённом виде – во всём своём абсурдизме и омерзительности. А Ницше предупреждал…

Как было возможно противостоять наступлению перевёрнутого общества? Одни требовали повернуть процесс в обратную сторону и восстановить правильную вертикаль. Другие, преимущественно левые, полагали необходимым удерживать систему общества горизонтального. Константин Леонтьев, отчаявшись в стремлениях сохранить «цветущую сложность» средневековья, также пришёл к выводу о спасительной роли построенного на принципах горизонтали социализма. Ницше был, безусловно, сторонником жёсткой вертикальности. Требование вертикальности доводилось у него до фобий в отношении большинства.

Невозможно жить среди рынка! Живя среди скверны, ты и сам заражаешься скверной. Живя среди общества, ты неизбежно заражаешься всеми болезнями общества. Ницше не мог допустить даже коммуникацию лучших и худших. Отсюда ницшеанский Заратустра заявляет путь отшельника. Отшельничество, естественно, не могло создать новой иерархии. Фактически Ницше прокламировал воинствующий индивидуализм сверх-Я. Но этот индивидуализм не имел ничего общего с либеральной индивидуалистичностью.

Ницше родился в протестантской семье: его отец был лютеранским священником, мать – дочь пастора. В лютеранстве, как известно, не существует монашества. Реформация с её установкой буржуазного практицизма упразднила сам феномен отшельничества. И в этом отношении ницшеанская апология отшельничества являлась разрывом со средой. Может быть, поэтому, при всей нелюбви к христианству, Ницше высоко ценил буддизм, где существует путь отшельнического бытия. «Высшее мужество – мужество отшельников и орлов…», – так говорил Заратустра. 

                                        Катехизис от Ницше

Катехизис от Ницше – низвергая христианство, он явно стремился провести катехизацию учения о сверхчеловеке. «Что хорошо?» – задаёт вопрос Ницше. Ответ: «Всё, от чего возрастают в человеке чувство силы, воля к власти, могущество». «Что дурно?» – продолжает Ницше свой антихристианский опросник. Ответ: «Всё, что идёт от слабости». «Что есть счастье?» – задаёт Ницше очередной вопрос. Ответ: «Чувство возрастающей силы, власти, чувство, что преодолено новое препятствие». «Что вреднее всего?» – Ницше пытается выявить главный порок. Ответ: «Сострадать слабым и калекам». «Какова первая заповедь?» – завершает Ницше свой опросник. Ответ: «Пусть гибнут слабые и уродливые… Надо ещё помогать им гибнуть».

«Падающего толкни!» – этот антикантовский императив стал главным положением ницшеанской этики. Традиционная этика учила защищать слабых. Ницше считал, что защита слабости есть путь деградации. Падение слабого надо подтолкнуть, чтобы расчистить дорогу сильному. Слабые не достойны жить! Ведь сбрасывали же спартанцы слабых младенцев с обрыва. Тогда в Спарте действовала система отбора сильных. Ницшеанский императив – «Падающего толкни!» – был взят на вооружение в нацистской Германии. На основании его проводилось, в частности, истребление душевнобольных, и, проживи бы Ницше до 1930-х, он как человек, лишившийся рассудка, сам бы оказывался жертвой режима. Действуя по-ницшеански, последователи Ницше должны были бы убить своего пророка.

Что является движущей силой истории? Сообразно с религиозной философией истории — это Божественное Провидение. В марксистском видении — это классовая борьба. По Ницше двигателями истории являются «злые». Они выступают творцами, утверждателями нового. Злыми они оказываются в восприятии большинства, не принимающего и не понимающего творчества. Злой, по Ницше, это тот, кто способен отсечь слабое, быть безжалостным для достижения победы. Злыми в ницшеанском значении могли бы быть интерпретированы и Иван Грозный, и Пётр I, и Сталин. А вот Горбачёв был по ницшеанской классификации добр… 

                                     Ницше и русский культурный контекст

Ницше, как ни парадоксально это прозвучит, являлся в значительной степени продуктом русской культуры. Любимым его писателем являлся Ф.М. Достоевский, любимым литературным произведением – «Преступление и наказание». Ницше принимал рассуждения Родиона Раскольникова о делении людей на «тварей дрожащих» и «право имеющих». Достоевский, как известно, в своём романе развенчивал эту теорию. Раскольников не выдержал груза «права имеющего». Но это, в понимании Ницше, само по себе не опровергает раскольниковскую теорию. Финал Раскольникова означало только то, что сам он лично оказался «тварью дрожащей». Ницше вслед за героями Достоевского восставал против общественной морали.

Опосредованным оппонентом ницшеанству с позиций морали в русской писательской среде выступил Лев Толстой. Но далее уже Максим Горький оппонирует толстовству с опорой на ницшеанство. Ницше в ходе этой писательской дискуссии оказался фактически ключевой фигурой русской культуры эпохи Серебряного века.

С Ницше пошли рассуждения об аполлоническом и дионисийском началах в культуре. И им отдаётся предпочтение второму. Открытие дионисийской античной Греции было его безусловным вкладом в постижение иррациональной стороны эллинской культуры. Позже возникнут рассуждения о дионисийской субстанции России и о дионисийстве Русской революции. 

                                              Восстание против Бога

Иногда утверждается, что Ницше боролся не с религией, а с клерикализмом. Отождествлять эти две позиции, конечно, не стоит. Но Ницше был не только радикальный антиклерикалист (вплоть до требования превратить в закон расправы над священниками), но и радикальный антитеист. Его отвращал, с одной стороны, сам факт наличия некой надчеловеческой сущности. С другой же – он был разочарован, что Бог в его иудейско-христианской интерпретации превратился вначале из Бога силы в Бога морали, а потом и вовсе в Бога любви и сострадания. Это разочарование и стало основанием генерации образа Заратустры – пророка религии с сильным Богом Ахурамаздой.

Показательно в раскрытии ницшевского антитеизма название одной из ключевых работ философа. Ввиду его эпатажности и кощунственности даже издатели заменяли его менее экстремальным. Эта книга Ницше публиковалась под названием «Антихристианин».

«Бог умер!» – эта фраза Ницше явилась ответом на христианскую Благую весть – «Христос воскрес!» Бог не может умереть, так как он предвечен. Ницше же не просто заявляет факт смерти Бога, но и интерпретирует в «Весёлой науке» его смерть как убийство. Соучастниками его убийства объявлялись все: «Бог умер!.. Кто его убил? Я вам скажу! Мы его убили — вы и я! Мы его убийцы! Бог умер! Он останется мёртвым! И мы его убили!» Версия смерти Бога в «Так говорил Заратустра» иная: он умер от жалости к людям.

Если Бога нет, то его надо создать, – был ответ русских ницшеанцев. Ницшеанцы парадоксальным образом стали в России богостроителями. Богом в проекции будущего должно было стать коллективное сознание человечества. И Александр Богданов, и Анатолий Луначарский, и Максим Горький мыслили в этом направлении, получая отповедь о заигрывании с «боженькой» от Ленина. О том, что индивидуальные разумы сольются в будущем в единый Разум и люди станут «детьми Солнца», рассуждал в одноимённом произведении горьковский герой Павел Протасов: «Наступит время – из нас, людей, из всех людей, возникнет к жизни величественный стройный организм – человечество». 

                                                 Ницше против морали рабов

Немецкая классическая философия соотносилась с системностью и рациональностью. Системность и рациональность, переходящая в инструктивизм, становится признаком немецкости. И вот появляются новые немецкие философы-иррационалисты, совсем непохожие на немцев. Вначале Артур Шопенгауэр провозглашает основой бытия волю к жизни. Ницше принимает эстафету от Шопенгауэра, ещё более экстремизируя шопенгауэровский волевой императив. Воля к жизни переосмысливается им как воля к власти. Стремлением к власти объясняются все поступки и устремления человека: «Этот мир, – постулирует Ницше, – это воля к власти, и ничего более, – и вы сами – тоже эта воля к власти, и ничего более». Сущность общественных отношений по Ницше сводилась к отношениям «господин – раб». Но господин в ницшеанском понимании был не владелец средств производства, а герой, сильная личность. Преимущество господина над рабом не в богатстве и не в статусе, а в силе духа.

Деградация этого мира виделась Ницше в распространении рабской морали. Рабская мораль выводилась им из зависти худших перед лучшими. И да, Ницше видел выражение рабской морали в идеях справедливости и демократии. И не трансформировалась ли действительно демократия в охлократию – власть толпы? И не стала ли она сегодня прикрытием различного рода интеллектуальных уродств и извращений?

Необходимость страдания – вероятно эту идею Ницше почерпнул у Достоевского. Сила духа формируется через преодоление страдания. А худшее, что может быть для человека, — это сострадать ему, сострадающий потакает человеческой слабости. Он враг человеку, этот сострадающий. И ницшеанец Максим Горький, следуя за своим учителем, развенчивает сострадание (сострадающие приводят тех, кому адресовано сострадание, к беде). 

                                    Эстетизация против морализации

Презирая мораль, Ницше высоко ценил эстетику. Эстетизация противопоставлялась им морализации. И в этом также было много от Достоевского, герои которого провозглашали, что красота спасёт мир и отказывались принимать гармонию «хрустального дворца». Творчество Ницше не только связывается с концепцией сверхчеловека, но и концепцией сверхтеатра. Причём идея сверхтеатра была выдвинута раньше. С неё, собственно, и начался прорыв Ницше в мировую философию. В «Рождении трагедии из духа музыки» Ницше раскрывал трагедию как катарсис. Катарсис же не мог быть достигнут обывателем. Он предполагал особый сверхчеловеческий тип личности, способной преодолеть материальную объективизацию.

От сверхтеатра Ницше логически переходил к сверхчеловеку. Театр, искусство в целом не должно было в его понимании ориентироваться на публику. Вместо требования искусства для зрителей, Ницше провозглашал: «Искусство для артистов, только для артистов». Подмену эстетизации морализацией, извращение духа театра Ницше связывал с фигурой Сократа. Уродливая внешность Сократа соотносилась в его понимании с уродливостью сократовской морализаторской философии. Две фигуры: Сократ и Кант – раздражали Ницше более всего.

«Весёлая наука» – название книги Ницше. Ницше презирал учёных-схоластов и издевался над научной серьёзностью. Учёные для него – такие же враги, как и священники. И он не просто низвергает науку, но и рациональность, а также сопряжённую с ней письменную культуру. Вслед за учёным им проговариваются потребители чужих текстов. «Из всего написанного, – говорил ницшевский Заратустра, – люблю я только то, что пишется своей кровью. Пиши кровью — и ты узнаешь, что кровь есть дух. Нелегко понять чужую кровь: я ненавижу читающих бездельников. Кто знает читателя, тот ничего не делает для читателя. Ещё одно столетие читателей — и дух сам будет смердеть. То, что каждый имеет право учиться читать, портит надолго не только писание, но и мысль». 

                                                            Сверхчеловек

Каждая культурная традиция начинается с раскрытия понимания того, кто такой человек. На Западе к середине XIX века уже сложились в противоречии с христианской антропологией (человек как образ и подобие Божье) взгляды на человека как индивидуума и социальное животное. Ницше отвергал все три антропологические парадигмы. Для него человек был ценен не как некая завершённость, а как канат к кому-то более высшему, как переходная фаза. Этот кто-то более высший был сверхчеловек. Вероятно, идея сверхчеловека пришла Ницше не без влияния русского литературного нарратива. В ней можно обнаружить рассуждения о Человекобоге (противоположность Богочеловеку) ещё одного героя Достоевского – Кириллова из «Бесов». Русская рефлексия в этом смысле породила Ницше, Ницше же породил русское революционное ницшеанство.

Человека Ницше презирал за его слабость. Животное – выше человека, ввиду обладания им природной силой. Силу человек отчуждает от себя и переносит на Бога. Установление морали приводит к предельному ослабеванию человека в сравнении с животным. Сверхчеловек преодолевает мораль и обретает тем силу. Но это сила иная, чем сила животного. Она является силой воли.

Три образа использовал Ницше для описания пути от человека к сверхчеловеку. Первый образ – верблюд. Верблюд – ведомый. Он раб пустыни, управляемый погонщиком. Второй образ – лев. Это бунтарь, вступивший в схватку с Системой и предписываемой моралью. И вот третий образ – ребёнок. Ребёнок означает рождение новой жизни, появление сверхчеловека, не отягчённого прежним опытом рабского человеческого существования. «Человек, – постулировал Ницше, — это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, – канат над пропастью… В человеке важно то, что он мост, а не цель». 

                                           Ницше о великом будущем России

Как не мог быть Ницше социалистом, так не мог он быть и нацистом. Другое дело, что нацисты в Германии действительно взяли его учение на вооружение. «Я призываю вас не к работе, а к борьбе», – обращался к нации на ницшеанском языке Гитлер. Но Ницше цитировал и Лев Троцкий: «Нужно иметь в себе хаос, чтобы родить звезду». Наряду с правыми ницшеанцами – нацистами, были и левые ницшеанцы, особо распространённые среди лево-коммунистов и анархистов. В нацистской Германии Ницше возвели на пьедестал, притом, что сам он относился к немецкой культурной традиции с мало скрываемым презрением: «Немцы лишили Европу последнего урожая культуры – урожая Ренессанса». «Ах, уж эти немцы, во что они нам встали? Любое «напрасно» – дело рук немцев… Реформация, Лейбниц, Кант и так называемая философия… Признаюсь: они мои враги, эти немцы…»

Всех и всё презирающий Ницше любил славян. Он полагал, что у него самого есть славянские, польские, корни, и, более того, он «чистокровный польский дворянин, без единой капли грязной крови, конечно, без немецкой крови». Ницше хотел видеть себя поляком, но исследователи генеалогии немецкого философа наличие польских корней у него не нашли. Рассуждения о грязной немецкой крови, конечно, были крайне неудобны для германского расизма. Также неудобны были и рассуждения философа о сращении немецкой и славянской рас против англосакского Запада. «Одарённость славян, – признавался Ницше, – казалась мне более высокой, чем одарённость немцев, я даже думал, что немцы вошли в ряд одарённых наций лишь благодаря сильной примеси славянской крови». «Чувства русских нигилистов кажутся мне в большей степени склонными к величию, чем чувства английских утилитаристов… Мы, немцы, нуждаемся в безусловном сближении с Россией и в новой общей программе… Никакого американского будущего! Сращение немецкой и славянской расы. Англичане – утилитаристы, нельзя допустить установления английских трафаретов и американского будущего, а следует заключить союз с Россией», – обращает внимание, что эти идеи были выдвинуты Ницше еще в XIX веке. О перспективе российско-германского союза рассуждал, как известно, и Достоевский.

Попрание Ницше христианства, кощунственность ниспровержений, делает его фигуру неприемлемой для православной традиции. Но важно зафиксировать, что при этом немецкий философ-иррационалист принадлежал к меньшинству европейских интеллектуалов – любителей России. Он видел в России воплощение имперской антилиберальной воли, чего полностью оказался лишён Запад. «Для возникновения каких бы то ни было учреждений, – размышлял Ницше, – необходимо должна существовать воля, побуждающая инстинкт, антилиберальная до яркости, — воля к традиции, к авторитету, к ответственности за целые столетия, к солидарности прошлых и будущих поколений… Если эта воля налицо, то возникает что-нибудь вроде Римской империи или вроде России – единственная страна, у которой в настоящее время есть будущность… Россия – явление обратное жалкой нервности мелких европейских государств, для которых с основанием Германской империи наступило критическое время». Ницше в своих рассуждениях о России говорит о духе имперскости и традиции. И это уже совершенно не тот Ницше-антитрадиционалист, образ которого тиражируется для массового потребления. 

                                                                  Расплата

Судьба Ницше стала возмездием за его философию… Смерть лошади – сон Родиона Раскольникова – указывалось выше, какое влияние оказал на Ницше роман Достоевского. И вот, перед глазами Ницше наяву развёртывается сюжет забитой до смерти лошади из сна Раскольникова. Для него это стало тягчайшим потрясением. Презирающий сострадание с позиций стоящего над моралью сверхчеловека Ницше пожалел лошадь. Это был крах ницшевской философии. Потрясение от смерти лошади явилось последней каплей, приведшей Ницше к безумию. Стихи В.В. Маяковского «Хорошее отношение к лошадям» («Лошадь упала! Упала лошадь!») было написано, по-видимому, в развитии сюжета ницшевского помешательства.

Пропагандирующий сверхчеловека Ницше находился в беспомощном состоянии на попечении матери и сестры. Он презирал женщин и выступал женофобом, но при этом был зависим от них. Превознося силу, Ницше постоянно болел. Нападая на Христа, он в состоянии наступавшего помешательства подписывался «Распятый». Главной ошибкой Ницше была его ошибка в отношении к Христу. Прими он взгляд на Христа как на сверхчеловека в человеческой ипостаси, и ницшеанство могло бы действительно оказаться учением духовного восхождения человека, а не пропагандой всеобщего низвержения. И Ницше не дошёл до этой позиции всего один шаг.  

                                  Ницшеанское измерение Русской революции

Русскую революцию принято считать революцией, построенной по марксистским лекалам. Марксизм безусловно явился учением, подвигшим к революции часть российской общественности. Но были и другие её измерения, в частности, измерение ницшеанское, акцентированное на идее грядущего сверхчеловека и борьбе с мещанством. Учение Ницше стало революционным триггером.

Русская мысль обладала удивительным свойством перерабатывать привнесённые извне концепты сообразно с собственной парадигмой. На эту черту обратили внимание авторы сборника «Вехи». И Георг Гегель, и Чарльз Дарвин, и Георг Бюхнер с Якобом Молешоттом – все были парадоксальным образом подвёрстаны под дело социализма, а соответственно — и под ценности коллективистского бытия, с которыми связывается чаще всего русская цивилизационная парадигма. Такое подвёрстывание было осуществлено и в отношении учения Ницше. Он не мог быть социалистом и коммунистом ввиду своего неприятия коллективистской морали. Русские ницшеанцы во главе с Горьким, напротив, подняли в России знамя социалистической революции. Сверхчеловек Ницше был сверхиндивидуалистом и антиморалистом, сверхчеловек ницшеанца Горького – коллективистом. В «Старухе Изергиль», целиком ницшеанском произведении, в образах Ларры и Данко было показано различие двух взглядов на сверхчеловека. Ларра – высокомерный изгой, презирающий народ, Данко – герой-коллективист, вырвавший ради народа из груди своё сердце.

 

                                   Запрос на переосмысленного Ницше

Есть ли запрос на Ницше сегодня? И нет, и да. Нет, потому что и без Ницше мир переполнен кощунством и попранием сакрального. Да, потому что нужен ориентир грядущего духовного восхождения человека, потому что победили консьюмеризм и бюрократия, потому что нужна воля к жизни, потому что человек низведён до квадробера, потому что Россия вступила в борьбу с мировой Системой, и требуются сильные мысли, чтобы разрушить бастионы глобальной буржуазности.