Дело было в деревне, куда мы приехали в конце мая почти на все лето. Выведенная из терпения тем, что вырвавшийся на волю вольную из городского утеснения Ваня уже который день приходит с улицы в умопомрачительно грязных джинсах, я назначаю ему суровое наказание: он должен сам постирать свои запачканные штаны.

Мы идем в баню, я даю Ване в руки кусок мыла, наливаю в таз теплой воды, показываю, как надо намыливать и тереть особо запачканные места. Стоя над тазом в одних трусиках – одежду мы предусмотрительно сняли, чтобы не намочить – он старательно повторяет за мной все движения. К моему удивлению, у Вани все хорошо получается: он быстро-быстро трет штанину кулачками, усердно жамкает ее в воде, ловко выкручивает в обратную сторону. Я его хвалю. Потом он с моей помощью полощет, выжимает и вешает на бельевую веревку чистые штаны.

Назавтра Ваня снова приходит с улицы по уши в грязи. Я твердо говорю:

– Ну что ж, Ваня, сегодня у тебя опять будет стирка.

Ваня поворачивается к Коле и радостно кричит:

– Ура! Я сегодня опять буду стирать!

Подбегает Коля:

– Вы стирать идете? И я с вами! У меня тоже штаны грязные!

Лариса Калюжная
Санк-Петербург

В начале мая Ваня с папой и мамой на неделю уехали в деревню, чтобы помочь бабушке Оле вскопать огород и посадить картошку. Коля остался дома со мной: шла последняя решающая четверть, и ему нельзя было пропускать занятия в школе.

Вечером Коля собрал портфель и пошел спать, а я отправилась на кухню доделывать свои дела. Примерно через полчаса в коридоре хлопнула дверь. “Не надо было пить молоко на ночь”, – посокрушалась я. Минут через двадцать в коридоре снова раздалось шлепанье босых ног, за стеклом кухонной двери мелькнуло Колино лицо и быстро исчезло… “Странно, – подумалось мне, – обычно Коля засыпает сразу, как только его голова оказывается на подушке…”. Часов в одиннадцать вечера, случайно подняв глаза вверх, я с удивлением увидела приплюснутый к дверному стеклу Колин нос.

– Коля, что случилось, почему ты не спишь? У тебя живот болит?

В дверях появляется Коля. По его лицу с испуганно вытаращенными глазами догадываюсь, что это, наверное, не живот…

– Бабушка, у меня по английскому пять двоек…

– Как, пять двоек? – у меня тоже вытаращиваются глаза, слабеют ноги в коленях и я опускаюсь на стул…

Мелькает спасительная мысль, что все еще не так страшно:

– Где двойки, в тетрадке?

– Нет, в журнале…

– Но откуда пять двоек?! Когда ты умудрился их накопить?!

– С начала четверти… Я не записал домашнее задание…

– Что, пять раз подряд? А мама знает про двойки?

Излишний вопрос: конечно же, нет, раз мне об этом не известно… Но как же учительница не поставила двойки в дневник, ничего не сказала маме, не забила тревогу? Это же ЧП! Конечно, парень несобранный, конечно, невнимательный, но чтобы пять двоек подряд? Как это могло случиться?! Бедный мальчишка, уже больше месяца несет на себе такой непосильный груз!

– Что же ты ничего никому не сказал?

– Я боялся, что папа узнает…

– Так. Не волнуйся. Мы сейчас что-нибудь с тобой придумаем.

– Я уже придумал, бабушка! Я потихоньку от всех буду готовить темы и сдавать учительнице. Одну тему я уже сдал!

– Сам приготовил? – удивляюсь я.

– Сам.

– Молодчина! А я завтра договорюсь с твоим репетитором, чтобы она омогла тебе приготовить остальные темы и схожу к учительнице английского языка, выясню, когда ты сможешь их сдать. Постараемся сделать все до маминого приезда?

– Постараемся!

Слегка придушив меня в цепких объятиях, Коля вприпрыжку мчится в свою комнату и засыпает почти мгновенно.

Наутро я посвящаю репетитора по английскому языку в нашу страшную тайну, она удивляется происшедшему, находит дополнительное время для занятий с Колей. Бегу в школу. Учительница английского языка безмятежно выслушивает мою сбивчивую речь со множеством вопросительных предложений и тоже слегка удивлена:

– У Коли? Пять двоек?

Она открывает журнал и говорит:

– Да, действительно, с начала четверти у него было пять двоек, но одну он

После уроков мы идем к репетитору, за полтора часа они с Колей подготавливают оставшиеся четыре темы. Повеселевший Коля бережно укладывает выполненное задание в папку и облегченно вздыхает:

– За один раз все сделали!

Назавтра он благополучно сдает все темы учительнице английского языка…

Когда приезжает мама, Коля сразу рассказывает ей о своих злоключениях. Папе об этом никто ничего не говорит…

После занятий в воскресной школе мы с Колей и Ваней, обгоняя друг друга, бежим на остановку автобуса: нам надо к пяти часам попасть в бассейн, а до этого неплохо бы успеть дома перекусить. Долго топчемся на тротуаре: автобуса нет. Мокрый снег, ветер, очень хочется есть… Ваня заговорщицки шепчет:

– А мы что-то забыли сделать, – он по-актерски выдерживает паузу и наставительно договаривает, – надо прочитать молитву, чтобы автобус побыстрее приедет.

– Молодец, Ванечка, как это я сразу не сообразила, – сокрушаюсь я.

Коля деловито спрашивает:

– Что будем читать?

Ваня без колебаний предлагает:

– “Отче наш…”!

Мы образовываем кружок, голова к голове, и шепотом, чтобы не смущать прохожих, читаем молитву. На последнем слове мы все трое, как по команде, поворачиваем головы в ту строну, откуда должен показаться автобус. Для такой уверенности есть веские основания: в это трудно поверить, но наша молитва еще ни разу не была посрамлена. Обычно транспорт подается в ближайшие несколько минут!

Иногда я задумывалась над тем, что скажу детям, если наша просьба не будет услышана – не все коту масленица! – и даже подготовила варианты ответа применительно к различным ситуациям. Например…

Мои мысли прерываются Ваниным победным воплем:

– Автобус!

Однажды случилось так, что мы с Колей долго стояли на остановке вдвоем, Вани, – обычно это он вспоминает про молитву, – с нами не было.

Время идет, мимо нашего носа проскакивает множество автобусов, но того номера, который нужен нам, нет. Я нервничаю, беспокойно расхаживаю вдоль остановки туда и обратно: мы куда-то опаздываем. Коля ловит меня на вираже и тихонечко говорит:

– Бабушка, а давай, применим Ванин метод.

– Какой “Ванин метод”? – не сразу понимаю я. – Ах, да! “Отче наш”?

– Да! Вот только, может, у нас ничего и не получится без Вани? – с сомнением говорит Коля. – У него очень сильная молитва

– Как это, “не получится”? Помнишь: “Где двое или трое собраны во Имя Мое, там Я посреди них”?

Мы встаем поближе друг к другу и начинаем шепотом читать молитву, но не успеваем дойти и до середины, как к остановке на большой скорости подкатывает наш автобус, резко тормозит, двери картинно, ну просто как в кино, распахиваются прямо перед нами! Мы с Колей потрясенно переглядываемся.

Когда мы с ним удобно рассаживаемся в полупустом салоне, он говорит:

– Надо обязательно Ване рассказать про этот случай!

Лариса Калюжная

Санк-Петербург

Из школы мы с Колей бежим в садик за Ваней и, уже не торопясь, втроем, направляемся домой. Вдруг, ни с того ни с сего, Ваня начинает безудержно рыдать! Сквозь обильные слезы и сопли с трудом прорываются слова:

– У меня нет друга! У меня друга нет, бабуш-ка-а-а! Все со мной дерутся! И Саша дерется! И Даня дерется! Я остался один против всех!

Я не успеваю сказать Ване ни одного утешительного слова, как с другой стороны раздается горестный Колин вопль:

– И у меня тоже нет друга! Никитка сегодня весь день играл с Борей, и я остался один! А вчера, когда мы шли с ракетомодельного кружка, он не разговаривал со мной всю дорогу!

Двойное горе, свалившееся мне как снег на голову, основательно меня придавливает. Тем более, что в моей памяти всплывает своя печальная история из моей юности.

– А знаете, когда я была маленькой, ну, примерно как Коля, меня тоже бросила подруга в самый ответственный момент…

Коля поворачивает голову ко мне. Ваня всхлипывает, совершенно безнаказанно вытирает нос рукавом и тоже смотрит на меня.

– Дело было так: мы поехали на картошку… Вы-то не знаете, что это такое, а раньше всех школьников посылали в поля собирать картошку. Нас ставили по два человека на борозду и давали одно ведро на двоих. Мою подругу звали Галей, она с первого класса сидела со мной за одной партой и я думала, что мы будем собирать картошку в одно ведро. Но Галя ушла на борозду к другой девочке, а я осталась одна. Было так обидно, хоть плачь! Я долго не могла забыть этот случай и считала свою подругу предательницей. А совсем недавно я поняла, что и сама не была хорошим другом. Вспомнила даже, как я ее однажды обидела… Наверное, чтобы иметь хороших друзей, надо сначала самому научиться быть верным другом.

Некоторое время мы идем молча. Потом я вспоминаю:

– Ваня, а ты же ведь дружил с Кирюшкой. Разве он тебе больше не друг?

– Да, – веселеет Ваня, – Кирюшка мой верный друг! Но он уже две недели не ходит в садик, потому что болеет…

– А знаешь, кроме Кирюши у тебя есть еще один очень надежный и верный друг! И у Коли тоже!

Дружное недоуменное восклицание:

– Кто?

– У Вани есть Коля, а у Коли – Ваня! Вы же братья, а братья – самые лучшие и надежные друзья в мире! И потом, надо уметь прощать своих друзей. Друг может оступиться, а может и покаяться.Я слегка поотстаю: на ноге ноет мозоль… Повеселевшие братья, дружно взявшись за руки, вырываются вперед.

Дома, едва сбросив с себя одежду, Коля устремляется к телефону. Через несколько минут он подбегает ко мне с сияющими глазами:

– Бабушка, я позвонил Никитке и спросил, почему он со мной не разговаривает.

Он сказал, что и сам не понимает, что это на него накатило. И мы помирились!

Ване исполнилось семь лет. Утром, когда мы встали на молитву, я впервые, с особой интонацией, помянула его не как младенца, а как отрока. Надо было видеть просиявшее Ванино лицо!

Разговоры о том, что Ване скоро предстоит идти на исповедь, велись уже давно, и я почти не удивилась, когда накануне причастия он сам подошел ко мне и попросил:

– А давай-ка мы с тобой, бабушка, поговорим об исповеди.

Мы с ним зашли в пустую комнату и, не включая свет, в полумраке, сели на диван. Помолчали.

– Я даже рад, что в прошлый раз батюшка меня арестовал, – задумчиво говорит Ваня. – Ну, помнишь, с фонариком?

– Конечно, помню. А почему рад?

– Зато я уже один раз покаялся.

И с беспокойством спрашивает:

– А надо говорить, что мы с Колей деремся?

– Надо, Ваня.

– А что я плохие слова говорил?

– Тоже надо.

– Но я ведь их уже больше не говорю! – Ваня делает попытку увильнуть от тяжелого признания перед батюшкой.

– Раз уж говорил, деваться некуда.

Ваня насупливается, не очень довольный моим ответом.

– Понимаешь, Ваня, на Небесах есть такой список, где все-все грехи записаны, даже самые маленькие. Называется он – хартия. Так вот, если человек расскажет батюшке про свой грех, покается в нем, то запись в хартии исчезает, как будто ее и не было. Ангелы при этом радуются, а бесы плачут от злости, потому что они теперь не смогут человека в ад затащить.

После некоторого раздумья, Ваня продолжает:

– А я еще в пост мясо ел. И сосиски. Нам в садике давали…

– В садике надо есть все, что дают. Тут уж ничего не поделаешь… Твоего греха здесь нет…

– А еще что надо говорить?

– Хочешь, Ваня, я прочитаю тебе про одного мальчика, как он в первый раз был на исповеди?

– Хочу!

Я читаю ему отрывок из книги Ивана Шмелева “Лето Господне”, объясняю, что такое говенье, епитимья; Ваня внимательно слушает про то, как хитрый старик хотел по гороху до неба долезть; хохочет над гусиной лапкой, мочеными яблоками и расколотой лопатой, требует читать ему еще и еще…

На следующий день, когда подходит Ванина очередь исповедоваться, он, храбро шагнув к аналою, довольно долго шепчется с батюшкой… Наконец, на упряменький хохолок накинута епитрахиль:

– Прощаю и разрешаю…

Лариса Калюжная

Санк-Петербург

Мы пришли с длительной прогулки домой усталые и очень голодные. Все, не сговариваясь, гурьбой направились в кухню, где и выяснилось, что есть нечего…

Ругая себя за непростительное легкомыслие: прогулка прогулкой, а детей-то кормить надо, я начинаю думать, как спасти положение. Вопрос о том, чем накормить семью во время поста – всегда большая головоломка для хозяйки, а тут еще и время поджимает: маленький Ваня уже хнычет, у Коли явно портится настроение. Я прикидываю свои возможности: в наличии оказывается всего ничего – несколько вареных картофелин и половинка слегка подчерствевшего черного хлеба… И тут, как это часто бывает в стесненных обстоятельствах, в голову приходит необычная идея. Делать нечего, и я решаю рискнуть:

– Сейчас мы все вместе будем готовить замечательное старинное блюдо, которое русские люди ели во время поста. Называется оно – тюря, – говорю я бодрым голосом.

– А это быстро, бабушка? Есть очень хочется, – спрашивает Коля без особого энтузиазма.

– Быстрее не бывает. И потом, мы все будем делать с удвоенной скоростью, по-солдатски! Коля, доставай глубокие тарелки и ставь их на стол. Ваня, раскладывай большие ложки, – я стараюсь отдавать команды по-военному четко, и это производит необходимое впечатление: ребята бросаются к буфету.

В каждую в тарелку кладу по щепотке соли и наливаю холодную кипяченую воду из чайника.

– Теперь берите ложки и размешивайте соль, пока она не растворится.

Весело стучат ложки в тарелках, а я тем временем режу картошку мелкими

– Все-все, стоп! Мешать больше не надо, а то вас придется развешивать на прищепках для просушки… – взрыв хохота показывает мне, что я на правильном пути. – Коля, беги в огород, принесешь оттуда десять перьев зеленого лука, а ты, Ваня раскладывай картошку по тарелкам. Всем поровну.

Пока Ваня усердно делит картошку, незаметно отправляя в рот то, что упало на стол, я режу хлеб на кубики. Тем временем прибегает с огорода запыхавшийся Коля, держа в вытянутой руке перья лука, как букет цветов. Я поручаю ему раскладывать по тарелкам кусочки хлеба, а сама мою и режу зелень, сопровождая некоторыми пояснениями свои действия:

– Лук надо посолить и потолочь ступкой, так будет вкуснее. Его мы тоже положим в тарелки. Вот так. Теперь надо каждую порцию заправить ложкой подсолнечного масла и все еще раз перемешать. Ну вот и готово. Ох! Самое главное Я достаю бутылочку со святой водой и крестообразным движением вливаю по несколько капелек в каждую тарелку. Две пары голодных глаз внимательно отслеживают все мои действия. Наконец, мы дружно затягиваем “Очи всех…” и садимся за стол.

– Бабушка, а почему ты раньше никогда не готовила нам тюрю? – спрашивает Коля с набитым ртом.

– Тебе понравилось?

– Конечно, такая вкуснятина! Ты нам всегда теперь готовь тюрю, правда,

– Конечно, тюрю! Такая вкуснятина! – бесперебойно работая ложкой, вторит

Ваня, обычно очень разборчивый в еде.

– Мы теперь с Ваней с голоду не пропадем, – солидно говорит Коля, – если что, тюрю-то мы готовить уже умеем!

Через несколько минут все съедено вчистую. Поистине, голод – лучшая приправа

Когда на следующий день я зову детей на вкуснейший обед, они разочарованно

– А почему же не тюря?

Да и позже ребята частенько спрашивали меня:

– Бабушка, а когда же мы опять будем готовить тюрю?

Через некоторое время в деревню приехали папа с мамой. Мама решила побаловать сыновей чем-нибудь вкусненьким и спросила, какое блюдо у мальчиков самое любимое? К моему великому смущению, они хором ответили:

 

Лариса Калюжная
Санкт-Петербург

 

Коли-Ванин папа любит современную музыку. У себя в машине он всегда включает динамики на полную мощность. Летом мы с ним нередко ездим вместе навещать детей в далекую псковскую деревню, и я к этому уже привыкла. Мне даже сладок этот особого рода вынужденный аскетизм, проявляющийся в том, что я стараюсь не замечать мощно ухающих, лающих, квакающих звуков. Они почти не мешают мне молиться или думать о своем. Совсем другое дело, когда в машине находятся дети. Меня начинают обуревать тяжелые мысли о том, что если они с детства в таком количестве будут слушать эти бессловесные или с непонятными иноземными словами нечеловеческие шумы, то у них разовьется дурной вкус и повысится нервная возбудимость… Коли-Ванина мама проблему понимает и частенько под шумок меняет папины любимые диски на детский репертуар. И папа с тем же удовольствием слушает детский симфонический хор, веселые песенки в исполнении Евгения Леонова из “Робин Гуда”, хохочет над репликами Паганеля в “Детях капитана Гранда”. Некоторые надежды по воспитанию вкуса у мальчиков я возлагаю на хор детской воскресной школы, в котором поют Коля и Ваня, и на богатую подборку кассет для домашнего магнитофона, сделанную моей дочерью.
В одну из поездок, когда за ревом папиной музыки не было слышно даже гула двигающейся с большой скоростью машины, во время паузы при смене дисков раздался робкий Колин голос:
– Папа, а поставь мою любимую песню.
– Это какую? – папа удивленно покосился на Колю.
– Я не знаю, как она называется…
У Коли на лице появилось мечтательное выражение, и он тихонько напел тоненьким голоском:
Играй, рассвет-чародей
На флейтах ветров,
На струнах дождей…
Через несколько секунд из динамиков полилась чарующая мелодия, положенная на прекрасные слова:
Где-то мокрым асфальтом блестят города,
Но по-прежнему трогают нас
Тишина, где кукушка считает года
В самый раз и еще про запас.
Пр.:
Играй, рассвет-чародей
На флейтах ветров,
На струнах дождей.
Переливами трав,
Перезвонами рек
Околдовано сердце навек.
Зорко тайну озер стерегут валуны,
Ходит рыба, скользя в глубине,
И качаются ночью осколки луны
На серебряной зыбкой волне.
Не насмотришься вдоволь, смотри не смотри,
Как туманы дымятся вдали,
И пылает роса, будто капли зари
На зеленых ресницах земли.

“Рассвет-чародей”, Муз. В. Шаинский, Сл. М. Пляцковский

Лариса Калюжная
Санкт-Петербург