Рассказы для детей
…Когда мне было года три-четыре, мы с отцом часто ходили в церковь и много раз, когда я стоял у иконы Божией Матери, мне казалось, что Богоматерь, как живая, смотрит на меня с иконы, улыбается и манит меня. Я подбегал к отцу: «Папа, папа, Она живая!» – повторял я. – «Кто, дитя мое?» – спрашивал отец. – «Богородица!».
Отец не понимал меня.
Из воспоминаний
старца Оптиной Пустыни Варсонофия (1845-1913)
Трудно, право, припомнить, какими судьбами и для чего мои родители оставили меня на хуторе Бараки…
Бараки или, правильнее сказать, Буераки находятся в области Войска Донского в Усть-Медведицком округе. От Усть-Медведицкой станицы отстоят не более как в восьми верстах. Бараки – это небольшой казачий хутор (Санюткин), расположенный на оврагах, ярах и пригорках.
…
Доканчивая первый аршин своего детского возраста, я беззаботно поигрывал среди неугомонных занятий тетки.
Тетка же, несмотря на все свои тяжелые, многосложные хлопоты и заботы, каждый воскресный и праздничный день ходила в монастырь к обедне; когда я немного подрос и резво начал бегать по двору, стала и меня брать с собой, к моей непередаваемой радости. Незабываемы восторги моего детства!
Усть-Медведицкий Преображенский девичий монастырь от Бараков отстоит не более как на шесть или восемь верст и расположен между невыразимо живописными горами и холмами, которые беспредельной цепью тянутся по правому берегу Дона.
Монастырь скромно притаился на невысоком холме и состоял из немногих зданий. Небольшая сельской архитектуры каменная церковь, два-три корпуса, несколько деревянных келий – все это было красиво опоясано невысокой каменной оградой, за которой, около самых святых ворот, стоял с десяток небольших домиков. Но, несмотря на такую необширность обители, сколько в ней для меня было восторга и восхищения! С каким нетерпением ожидал я каждый воскресный и праздничный день, когда мы с теткой рано утром отправлялись в монастырь к обедне. Я резво бежал по дороге, совершенно не замечая дальности расстояния, и приближаясь к предмету нашего путешествия, с величайшим восторгом любовался картиной обители, особенно церковью. Эта царица моего детского сердца, белая словно лебедь, точно магнитом притягивала к себе мою душу и мысли, и как бы более и более стараясь увлечь меня, ярко горела своими вызолоченными главами в лучах восходящего солнца. Каким неизъяснимым торжеством было для меня, когда в пути вдруг раздавался звон монастырских колоколов! Дыхание во мне останавливалось, и я, тая как снег от удовольствия, весь превращался в слух.
Входя в обитель, я считал себя уже не на земле, и участвуя в церкви за богослужением, находил в нем неизобразимое счастье. Монастырское пение, лелея мой слух, глубоко западало мне в сердце. Внутренность церкви, горящие свечи и лампады, черные одежды монахинь, запах ладана – все это прочно поселило во мне неудержимое стремление и любовь к этому монастырю и вообще ко всему святому.
После обедни мы всегда заходили к матушкам в гости. Знакомых в монастыре у нас было много, и некоторых я назову по именам.
Старая монахиня Мариамна. Она незабвенна для меня по следующему случаю: как бы провидя мою будущность, она однажды, благословив меня маленькой иконкой преподобной Матроны, заботливо внушила мне молиться ей так: «Преподобная мати Матрона, сподоби меня монахом быть».
Матушка Евдокия. Я считал ее святою, потому что она жила в приделе, который я представлял не иначе как церковью. И какая это была добрая матушка! С любовью матери, взяв за руку, она потихоньку водила меня, бывало, по всей церкви, подробно рассказывая о значении каждой иконы.
Матушки Модеста и Маркелина. У них мы имели особенное прибежище и шли к ним точно в свой дом. И еще много других, которые, к сожалению, покрывшись давностью времени, предались забвению. Все эти матушки искренно уважали тетку и чрезвычайно любили меня, и нежно лаская, щедро дарили мне множество просфор, конфект и пряников. Итак, обогащенный и переполненный всякими едва вместимыми впечатлениями и различными утешениями, я, весьма довольный, возвращался с теткой в Бараки, беспрестанно оглядываясь на свое очарование ‒ белую церковь, которая понемногу скрывалась за живописные горы и воздушную синеву.
Сколько было рассказов по приходе домой! Все виденное и слышанное с увлечением передавалось бабушке, которая с большим удовольствием слушала мои новости, видимо утешаясь моим детским интересом.
Архимандрит Сергий (Бирюков) (1892-1943)
Духовник Александро-Невской Лавры
отрывок из “Воспоминаний детства и отрочества”
“Духовный собеседник” 3(31) 2002 г.
На окне стоит стеклянная банка. Где-то сбоку светит в окно солнце. Как же играют цвета и краски, отражая солнце в стекле! То россыпью сверкнут изумрудно-зеленым, то оранжево с синим перемешиваясь, образуют такой ореол красоты, что «ни в сказке сказать, ни пером описать», то ослепительно блеснут серебристо-золотым, ослепляя глаза, то рассыплются огненно-красным едва уловимо тут-же переливаясь в другой цвет. 
Строя все новые и новые картины красоты. И подумалось: Господи! Если сотворенное солнце способно так сверкать и преображать ничтожное стекло и даже осколок стекла, то как-же засверкает, засветится, возликует душа человеческая, это высшее творения Твое Боже, приняв в себя лучи Божества Твоего! «Око не виде и ухо не слыша…».
Но чтобы солнце играло и пело на банке стеклянной – банка должна быть чистой, стекло должно быть прозрачно, иначе ничего не получится. В мутном и грязном стекле не отразится радугой солнце. Так и душа должна быть светлой, чистой, чтобы быть способной принять и отразить собой весь спектр Божества Твоего, Господи. В мутной душе не увидишь Бога.
Ольга Рябова
Жизнеописание мирянки в Боге
СВЯТОЙ СИМЕОН БОГОПРИИМЕЦ
Сегодня в день святого Симеона Богоприимца и Анны пророчицы справляла свой престольный праздник церковь, посвященная их имени, на углу Моховой улицы. Я ходил на праздник. В этих краях протекли первые годы моего детства. В Симеоновскую церковь и рядом с нею, в церковь глазной лечебницы, меня водили ребенком, здесь же, на Гагаринской улице, в Третьей Гимназии я учился в течение всего курса. Вот почему мне было приятно сегодня помолится на празднике и под старость побывать там, где ходил гимназистом с книжками за спиной.
О святом Симеоне Богоприимце я узнал в последнее время нечто интересное. Прежде всего в житии преподобного Петра Афонского рассказывается, что этот устроитель монашества на Афоне вначале был простым воином в Сирии и однажды был заключен в темницу. Находясь в такой беде, он усердно призывал на помощь святителя Николая, и угодник Николай явился ему, но велел молиться Симеону Богоприимцу, пояснив, что он очень близок к престолу Божию на Небе и молитва его сильна перед Богом. Петр после того стал призывать обеих угодников и вскоре явились ему святитель Николай и Симеон Богоприимец и освободили его из темницы.
В акафисте Симеону Богоприимцу имеется особая молитва для человека “в скорби сущаго”, а бывали и случаи у людей, указывающие на то, что в скорбях надо молиться этому угоднику.
Одни супруги переживали крайне тяжелые обстоятельства, страдали жестоко и молились Богу о помощи. Тогда жена слышала во сне таинственный голос: “молись Симеону Богоприимцу и он вам поможет”. Женщина даже не знала такого угодника и после слышанных слов спрашивала близких, есть ли такой святой, и была обрадована, когда узнала историю про Симеона Богоприимца и Анну пророчицу.
Однажды мы тоже переживали неудачи, и Маня (дочка прим. ред.) тогда видела во сне, что она молится в какой-то небольшой часовне, место ей было совсем незнакомое и она задумалась, где она находится. Ей тогда был голос: “Это часовня Симеона Богоприимца и Анны пророчицы”. Я ей после объяснил приметы часовни на Моховой и она признала, что там молилась. Дела тогда поправились.
Протоиерей Константин Григорьев (1881-1938)
“Моя копилка”. Изд-во диакона Константина Филатова
г. Барнаул, 2022
Верочкино детство было бедное, трудовое, но светлое, солнечное, все в маках.
…В хатке прохладно, ветерок гуляет от окна к окну, колышет тюлевые гардины; они накрахмалены, коробятся жесткими складками, шуршат, задевая о фуксии, и время от времени какая-нибудь из фуксий роняет розовый каплевидный нежно висячий цветок. Сложно пахнет яблоками, тмином, полынью, недавно сбрызнутым глиняным полом; он просыхает неровно, пятнами; чуть притоптан с одного боку чистый пестрый лоскутно-вязаный половичок.
Стены побелены голубовато, с синькой; они мягко, скругленно сходятся с потолком; легкие полосы выдают, как ходила кисть — сверху вниз или с боку на бок. В углу икона — Николай Угодник. Святой строг, бородат, тонконос, еле виден в коричневом сумраке старой доски; от возраста она изогнулась корытцем. Перед иконой — лампадка рубинового стекла; под ней, на широкой ленте, лиловое бархатное пасхальное яйцо; золотые позументы на нем, если пальцем потрогать, шершавы.
Верочка выходит из хаты, и светлая жара кладет ей на голову горячую руку. Стрекочут кузнечики, воздух полон их знойным звоном. Земля под ногами пыльна, горяча; цепочкой печатаются на ней детские босенькие следы. Вокруг огорода — плетень; разновысокие колья плотно перевиты прутьями; кора кое-где отстала и висит на лычках, обнажая голое гладкое дерево. Красная букашка с черным узором ползет по колу вверх, устремляясь туда за каким-то никому не ведомым букашечьим делом. На самых рослых кольях сушатся кверху дном смуглые глечики в неровной поливе, солнцем сияет пузатая бутыль слоистого водяного стекла. Зеленеют пахучие укропные зонтики; высокий подсолнух выше плетня поднимает тяжелую свою желтую голову. Внизу, у его твердой граненой ноги, жмутся к земле замысловато изрезанные пыльно-зеленые арбузные листья. А вот и сам арбуз, он величествен, полон тяжелой круглотой, одна сторона — темно-зеленая — жарко нагрета солнцем, другая, нижняя, бледна и прохладна; Верочка всегда норовит потрогать арбуз, чтобы еще раз убедиться, какие у него разные щеки. У плетня крутится штопором, цепляясь за прутья усами, хитрый вьюнок по имени «крученый паныч»; его крупные нежные сине-лиловые колокольчики, яркие внутри, бледные снаружи, направляют широко разинутые раструбы во все стороны, приглашая пчел. Цветок паныча живет один день — утром разворачивается, а к вечеру уже никнет лиловой тряпочкой. Сорвешь его — сразу завянет, ставь его в воду или не ставь. Верочка тянет к себе, не срывая со стебля, самый большой колокольчик и окунает в него нос по самые щеки. Цветок слабо и сладенько пахнет; когда его нюхаешь, он словно бы всхлипывает и тонко-тонко приникает к ноздрям.
А больше всего в огороде маков. Стройные, сомкнутые, они похожи на веселое войско. Ветер качает маки, они клонятся, и видно, как они разноцветны — розовые, абрикосовые, белые, махровые и полумахровые, и простые красные с черно-лиловым сердцем. Верочка в высоких маках ходит как в лесу, и цветы качаются выше ее светленькой головы. Бабочка-капустница порхает над маками и невзначай садится на Верочкину голову, как на цветок.
И. Грекова, “Хозяйка гостиницы”, отрывок, 1975.
Изд. “Советский писатель”, 1983 г.
Со знаменитым испытателем парашютов Петром Ивановичем Задировым мне посчастливилось познакомиться в Кейптауне, когда я забирал его из гостиницы и на автомобиле отвозил в аэропорт, откуда готовился к вылету в Антарктиду очередной рейс Ил-76. Беседовали мы сравнительно недолго, но его удивительная жизнь и судьба требуют рассказать о нем подробнее.
Вся жизнь Петра была связана с испытанием различных систем парашютов и сбрасыванием грузов с самолетов в труднодоступные места земного шара. Тринадцать лет было отдано Арктике и Антарктике. Парашютистов-испытателей, таких как он, в Советском Союзе было всего полтора десятка. Не было таких систем парашютов, которые бы он с риском для жизни не испытывал.
Очередной 1012 прыжок чуть не стал для него последним. При испытании парашюта на предельно малой высоте – 800 метров, не раскрылся основной парашют, а запасной раскрылся слишком поздно, уже у самой земли, и не успел наполниться воздухом. Петра спас огромный сугроб, который накидали шнекороторные машины, очищающие взлетную полосу аэродрома от снега. Со скоростью 30 метров в секунду Пётр вонзился в этот сугроб, полежал немного, пришел в себя и без посторонней помощи выбрался наружу.
Неделю Петра осматривали врачи и не нашли ни переломов, ни повреждений внутренних органов. При выписке в истории болезни было написано: «Ушиб правого бедра при падении с самолета с высоты 800 метров». Вскоре после этого прыжка Петру приснился сон, как он падает с нераскрывшимся парашютом прямо на дорогу и вдруг внизу видит свою мать, которая смотрит вверх, затем снимает с плеч оренбургский пуховый платок и ловит им сына. Его мама была глубоко верующим человеком и, переживая за опасную профессию сына, написала от руки псалом «Живый в помощи вышняго», который зашила ему в воротник летной куртки.
Владимир Кирьянов
“Антарктическая мозаика”, 2016, ГНЦ РФ ААНИИ
Недалеко от нашего Варшавского вокзала, в Троицком Соборе сейчас находится чудотворная икона Божией Матери “Скоропослушница”, Я ныне первый раз был на ее празднике, и вот уже много дней остаюсь под впечатлением этого духовного торжества. Троицкий Собор по величине своей уступит разве только Исаакию, недаром, когда у Исакия огромные иконы в иконостасе стали заменяться мозаичными, прежние масляные были перенесены в Троицк. Нынешним летом Троицкий Собор был заново отремонтирован снаружи и внутри и весь сияет снежной белизной. Я приехал ко всенощной за час до начала службы и при входе в собор сразу же почувствовал, какое торжество здесь готовится в честь Царицы Небесной.
Собор уже ярко был освещен внутри. “Скоропослушница” помещена в главном пределе у клироса, на левой стороне его. Икона украшена целой стеной белых живых хризантем и перед ней уже стоит толпа молящихся. Начался молебен, люди все приходят, припадают к иконе, приносят новые и новые цветы, дежурные прихожанки у иконы затрудняются размещать их… Я был и за обедней в самый праздник и вечером за акафистом и никогда не забуду, что видел. Все три службы собор был полон молящимися. Мужчины и женщины, старые и молодые с одинаковым усердием припадали к Владычице, горячо молились, шептали о своих нуждах, у многих молитва была слезная; я видел, как мужчина после горячей молитвы перед иконой кротко целовал лишь подножие ея и воздержался приложиться к самой Иконе…
Как хороши были службы, какое чтение и пение. Сколько души вложили духовные композиторы в свои церковные песнопения и с каким молитвенным воодушевлением певчие воспроизводили их. Среди высоких стен и колонн храма дивные звуки молитв неслись ввысь, в далекие купола, к небу, и думается, не было в храме ни одной души, которая не взволновалась бы от них. Стоя на клиросе, я невольно наблюдал, как даже на лицах и во всем внешнем виде у певчих отображались те чувства, которые наполняли в это время их души.
Вечером на празднике весь народ в храме пел акафист “Скоропослушнице”. Многие знали его наизусть, другие держали перед собою книжечки и целым громом голосов разносился по собору припев: “Радуйся, благая Скоропослушница, прошения наши к пользе исполняющая”. Это было живым исповеданием веры. Люди испытали на себе милости Владычицы Небесной и благодарили и прославляли Ее; а Она, Пречистая, в то же время милостивым взором назирала с иконы предстоящих.
Протоиерей Константин Григорьев (1881-1938)
“Моя копилка”. Изд-во диакона Константина Филатова
г. Барнаул, 2022
Случалось, что друзья просили меня рассказать им что-нибудь, и с интересом слушали и благодарили за рассказы, предметом которых редко служило что-нибудь вычитанное из книг, а чаще взятое из личной жизни, случаи милости Божией, удивительные как по своему содержанию, так и потому, что посылались они человеку, которого следовало бы только наказывать. Таким образом, все эти рассказы являлись примерами постоянного милосердия Божия, о которых и мне не менее приятно было рассказывать, чем другим слушать. В таких случаях я с радостью уходил в свое прошлое. Хотел я много раз заинтересовать и детей своих такими рассказами, но не мог привлечь внимания их. Может быть, тут и удивляться нечему: в их годы и нас больше интересовало другое. Известны случаи, когда люди с раннего детства были целиком преданы Богу, но и праведники не все были таковы; наоборот, чаще встречаются примеры сознательного обращения к Богу уже в зрелые годы. Притча о работниках в винограднике говорит о таких людях, пришедших на работу в полдень и под вечер своей жизни. Вот почему и я надеюсь, что рано ли, поздно ли, мои дети тоже задумаются над жизнью и может быть усерднее нас возьмутся за все святое. Жизнь не шутка и может сразу изменить человека. Но к тому времени меня может не быть в живых; вот почему я взялся за записки; чтобы придти им тогда на помощь.
***
Вот незаметно и зима подкралась. Давно ли вокруг нас цвела и красовалась природа, и как быстро все изменилось. Наш прекрасный парк обезлюдел; деревья давно осыпали свои пожелтевшие листья, озера скованы льдом и дворец со всех сторон окружен снегом. Бывало во время утренних поездок на Сиверскую я в окна вагона любовался картинами придорожных лесов и полей, а теперь в это же время едва светает утро. Время самое темное в году, холодное и скучное. Но для верующих и в это время сколько утешений готово в церкви: подошли праздники Архистратига Михаила, Скоропослушницы, Златоуста, приближается Рождественский пост, еще немного и мы услышим в церкви: “Христос рождается, славите…”.
Протоиерей Константин Григорьев (1881-1938)
“Моя копилка”. Изд-во диакона Константина Филатова
г. Барнаул, 2022
Продолжение следует
М
ама с тётей повели Лесю в большой красивый храм. До этого она никогда не была в церкви и назвала этот дом «дворцом». Во дворцах девочке тоже не приходилось бывать, поэтому рассматривала всё подряд. Ей очень понравились зал, плиточный гладкий пол, картины, люстра, разноцветные гирлянды, как на ёлке (а это были цветные лампады). Пришли дяди в длинных нарядных платьях. Запел хор. 
Народу стояло довольно много. «Ого, человек двести тут работает», – сделала вывод девочка, имея в виду прихожан. На ростовой иконе ей очень понравился кудрявый Мальчик и Его Мама, статная, высокая. Она даже решилась поговорить с Мальчиком, пытаясь подружиться с Ним. Перед храмом цвели розы, и Лесе показалось, что этот Мальчик звал её показать Его прекрасные цветы. Мама завела дочку в храм и взяла на руки. Стали петь песню. Леся оглядывалась, смотрела, может, кто спляшет. Песня показалась неинтересной, какой-то однотонной, даже без припева и притопа. (Уж в этом-то толк Леся понимала, выступая в садике ведущей артисткой!)
Литургия закончилась. Батюшка провёл огласительную беседу и приступил к крещению. Лесю поставили в большой чан с тёплой водой и заставили присесть, а затем трижды облили водой. Потом мама обернула её простынкой и унесла на подоконник, залитый лучами солнечного света. Там она надела на дочку белую рубашечку. И остальная одежда тоже вся-вся была белая. Крестик на фиолетовой верёвочке надел сам батюшка. Такого радужного счастья, которое заполняет всё вокруг, Леся больше никогда не испытывала! Это было какое-то небесное счастье!
Газета “Вера”
№ 17(859), 2020
Война (Великая отечественная прим. ред.) началась в июне, а в сентябре мы были уже в оккупированной немцами зоне. Под Ленинградом. Сразу с первых дней начался голод. Кто-то прослышал, что ближе к Ленинграду, под Колпино, где начинается передовая линия фронта на полях остались неубранные овощи. И вот наши – мама и брат, которому было тогда пятнадцать лет, а из соседей по квартире дед-старик и сын молодой мужчина-инвалид (без пальцев кисти руки, потому и не попавший под мобилизацию) отважились ходить на то поле за овощами. О том, как это было страшно и опасно поймет только тот, кто это видел, пережил, испытал. Что было в душе у мамы и брата когда они подставлялись под пули за этот мешок картошки или брюквы, капусты, или турнепса кормового для скота? А ведь дома оставались еще двое беззащитных я, инвалид и сестренка моя пяти лет. Папу тогда забрали немцы в концлагерь. А идти надо – голод. Кроме бомб, снарядов и пуль через каждые 10 метров надпись на немецком и русском, что дальше идти – расстрел без предупреждения. Как же мне им тогда хотелось помочь! А чем?
И вот, когда они утром, взяв пустые мешки, отправились в очередной поход соседка по квартире – бабушка, жена и мать названных выше лиц, дала мне читать Новый Завет в русском переводе. Я читала, хотя плохо понимала смысл читаемого. Но душа трепетала перед Богом! Если попробовать сейчас выразить то душевное состояние, то будет так: «Вот Бог в слове Божием Святого Писания, а вот души и жизнь моих родных, которые в Твоей руке, Боже. То ли вернутся они домой, то ли нет. А если вернутся, то отдохнув, опять надо идти на то поле смерти». И пока они ходили часа 4-5, чтение Святой Книги не прекращалось. Пришли, живые. Слава Богу! Даже еще с мешками! В чтении можно сделать перерыв. Опять пошли – опять книгу в руки: молиться-то тогда я не умела… И как же Господь тогда сохранил их! Что приходилось им пережить в те страшные дни, часы! Начнут рассказывать – слушать ужасно. Вот оно чудо Божие! Вот оно – быть в пекле огня, как отроки еврейские в пещи, и выйти неопаленными!
Ольга Рябова
“Жизнеописание мирянки в Боге”
М
аме нашей захотелось завести кур. Привезли инкубаторских цыплят. Один цыпленочек оказался настолько слабеньким и нежизнеспособным, что пришлось его выхаживать отдельно от других, с повышенной заботой. В отдельной коробке с грелкой. Он не умел ни есть, ни пить, пришлось капелькой молока с пальца отпаивать в открытый клювик, и много других хлопот было с ним.
И вот начал поправляться, научился сам брать корм. Вместо пушка выросли перышки, окрепли крылышки и ножки. Можно стало вынуть его из отдельной коробки и пустить к прочим цыплятам. Оказался цыпленок курочкой-молодкой, среди прочих не отличишь, так исправился, выровнялся и подрос.
Но стоило мне показаться на улице, как эта маленькая курочка теперь уже бежала ко мне со всех ног, оставив свое стадо подруг кур! И так все лето, до самой осени. Не забыла, помнила, бежала к тому, кто ее выходил.
Смотрю и думаю: вот если бы мы (я) так бежали за своим Спасителем, нас Собой закрывшему от гибели! Куриная память способна помнить добро сделанное ей, а человечья? Способна ли она помнить своего Хозяина, своего Создателя и Спасителя? Увы! Мы бываем хуже куриц, кошек и собак, привязанных своей любовью к своему хозяину.
Ольга Рябова, 1996.
Д
есять лет назад, как только выпадет большой снег, выйдет месяц, собиралось множество зайчат, целые стайки. Снег большой, они натопчут целые круги на поляне, где нет деревьев. Гоняются друг за другом, играют, перебрасываются снегом, радуются. Радость жизни. Животные 
радуются жизни, а мы им вредим, мы их беспокоим. А они радуются. У нас есть все, чего ни пожелаем, но мы недовольны. Они не беспокоятся, не готовят амбары для зерна, ничего. А Господь их кормит. Немного погрызут веточек, найдут местечко, заснут. И благодарны Богу. А мы нет.
Птица непрерывно славит Бога. Начинает рано утром, в три часа, и поет, до девяти часов не перестает. В девять часов немного затихнет и тогда только отправляется на поиск пищи — маленьких должна накормить. Потом опять поет. Ее никто не заставляет петь. Слушает ее ли ее кто-нибудь или нет, она все равно поет. А мы хмуримся, задираем нос, нам не до пения, не до чего.
Архимандрит Фаддей (Витовницкий)
“Зерна добромыслия”,
“Златарница”, 2011
П
рочные, подлинные ценности созидались лишь силой Божией через людей. И лучшие люди человеческой истории это знали и в это верили.
Возьмем яркий пример столь прославленного героя русской и европейской истории — Александра Васильевича Суворова. Может быть, далеко не все из нашей русской молодежи сейчас знают, что этот человек, так много сделавший для своей родины, человек, в честь которого в СССР был учрежден высший боевой орден, — что этот непобедимый Суворов был глубоко верующим человеком.
Вот, например, как вспоминает о своих встречах с Суворовым шведский генерал Густав Маврикиевич Армфельдт: «Суворов, — пишет Армфельдт, — меня пригласил обедать в 8 ч. утра. Я пришел и застал его при богослужении. Он читал большую книгу, бросался на землю (то есть клал земные поклоны. — А. И.), а потом пошел, взял музыкальные ноты, по которым он долго напевал вполголоса, рассматривая, прежде чем отдать их мальчикам, состоящим в полках певчими, и певчим хора. Церковь была совершенно устроена; меня уверяли, что там не было ничего недостающего и что все возилось на шести лошадях. Это — единственный личный обоз князя-генералиссимуса. Потом мы сходили с лестницы через двор и вошли в лачужку, где была жара невыносимая. Совсем маленькая комната с кроватью, столом и четырьмя стульями составляла спальный и рабочий кабинет Суворова. Другая, также совсем маленькая, была его столовая и зала. Мы сели за стол, я рядом с ним, и трапеза состояла, — добавляет Армфельдт, — из самой невкусной русской постной пищи».
Все тут характерно для Суворова, любившего Церковь…
А в письме от 28 декабря 1794 года к подполковнику Фабрициану, желавшему описать его жизнь, Суворов пишет: «Материалы, касающиеся истории военной деятельности, так тесно связаны с историей моей жизни вообще, что оригинальный человек и оригинальный воин не могут быть отделены друг от друга, если образ того и другого должен сохранить свой действительный отпечаток. Почитая и любя Бога искренно и нелицемерно и в Нем моих братьев, людей, не поддаваясь никогда обольстительному пению сирен невоздержания и праздной жизни, я всегда был бережлив и трудолюбив с драгоценнейшим на земле сокровищем — временем».
Разве нельзя эти слова Суворова повторить в наши дни? Вера в Бога не только не расслабляла Суворова, но она-то и давала ему силы быть бесстрашным и нравственным человеком, воином-христианином — Суворовым.
Архиепископ Иоанн (Шаховский)
«Ценность и личность». Минск. 2011
По сторонам небольшого столика сидят двое: седобородый мужчина и безусый мальчик, оба в длиннополых старинных одеждах. У мужчины в руках раскрытая книга, перед мальчиком на столе тетрадь, в руке гусиное перо. Вероятно, здесь изображено обучение грамоте.
Автор росписи, видно, и сам хотел, чтобы содержание рисунка было понятно, поэтому книга широко раскрыта и зритель может разобрать буквы и два слова: «Блаженъ мужъ…» Что это за книга?
Мальчика, обучающегося грамоте, можно увидеть на росписи в другом варианте. Выполняя, по-видимому, «домашнее задание», он сидит и старательно выводит гусиным пером все те же слова: «Блаженъ мужъ…»[1] Дальше не уместилось, но и начало фразы подсказывает нам: это псалтырь, церковная книга, по которой прежде обучали грамоте деревенских детей.
Тысячелетняя Русь обучалась грамоте и воспитывалась на церковных псалмах пророка Давида. На этих вдохновенных и мудрых песнях возрос русский отзывчивый, добрый человек, воспитался терпеливый и мужественный русский народный характер. Из библейских и церковных песен-псалмов истекают поистине реки живой воды, крепкая надежда на Бога, вера в Бога… Прозрения Псалтири сбывались и сбываются в истории…
«Русская народная живопись», С.К. Жегалова, 1975 г.
«Ценность и личность» Архиепископ Иоанн (Шаховский), 2011
[1] Псалом 1, Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, и на пути грешных не ста…
Перевод: Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных…
Расписная косынка,
Свет в глазах не померк,
Не старушка тростинка,
А брала Кёнигсберг.
Говорит: “Знаешь, сколько
В равелинах ребят,
И Серёжа, и Ольга,
И Егорыч лежат…
После минного взрыва
Меня вынес майор”,
И пошла горделиво
На обедню в притвор.
Память годы полощет,
Превращая в дымок
В этой яростной мощи
Всей Руси оселок.
Александр Орлов
Из воспоминаний монахини Софии:
…Сколько наших солдат погибло!… Взяли Кенигсберг с Божией помощью.
Я сама видела, хотя наблюдала с некоторого отдаления. Собрались монахи, батюшки, человек сто или больше. Встали в облачениях с хоругвями и иконами. Вынесли Казанскую икону Божией Матери… А вокруг идет бой, солдаты (кто рядом был) посмеиваются: “Ну, батюшки пришли, теперь дело будет!” И только запели – стихло все. Стрельбу как отрезало. Наши опомнились, за какие-то четверть часа прорвались… Когда у пленного немца спросили, почему они бросили стрелять, он ответил: “Оружие отказало”. Один знакомый офицер сказал тогда, что до молебна перед войсками священники молились и постились неделю.
(Сказка-быль)
Федя любил слушать, как бабушка Ольга Константиновна рассказывала на Пасху историю о том, как однажды в Великую Субботу получила в подарок рукавицу. И не где-нибудь, а в Иерусалиме, в храме Гроба Господня, где воскрес Христос.
«Бабушка, откуда же она там взялась?» – допрашивал Федя бабулю. – А где вторая?» Ольга Константиновна, любовно называвшая найденную, а теперь бережно хранимую , перчатку «рукавицей», словно та могла быть связана только «девицей» в русской «светлице»,загадочно улыбалась. А потом рассказывала:
«А вот послушай …В этот Великий день Ангел-хранитель Святой Кувуклии и храма Воскресения Господня Феос весь светился в ожидании Благодатного Огня. Его храм был одним из тех на Святой Земле, место для которых было выбрано не людьми, а только Богом.
А может быть, размышлял он, место это выбрано было на Предвечном Совете Пресвятой Троицей , когда было решено, что Христос отдаст жизнь для исцеления людей, но чудно воскреснет… И ангел, вспоминая «Троицу» Андрея Рублёва, каждую весну радовался и трепетал предстоящих событий . ..
Феос любил необычайно свою службу: каждую Пасху зажигать свечи Патриарха, молящегося в часовне-Кувуклии. Старенький седенький Патриарх нравился ангелу, он жалел его, когда тот вставал на колени и возносил молитву обо всех, о мире, о милости Божией .
Хранитель Кувуклии знал, что у Патриарха в этот момент карманы и душа были чисты, иначе ему, ангелу, Бог не позволил бы зажигать свечи у священника в руках. Лишь только звёздно-фиолетовые вспышки запляшут по куполу – Феос принимался за служение – тихо веял крылом над свечами Патриарха и те неожиданно вспыхивали праздничным и долгожданным светом…
Патриарх и на этот раз коснулся огнём бороды и лица – умылся благодатью – и подал пучок горящих свечей в заветное окошко. Храм радостно и разноязычно запел : «Христос Воскресе!»
Феос взмахнул крылами ещё и ещё раз, и много раз, и язычки Огня мгновенно разбежались по всему храму, стремясь поселиться на фитильке каждой свечки, проникнуть теплом в каждое сердце…
Ангел видел: пляшут мальчишки-арабы, чинно несут огонь батюшки, обнимаются и смеются женщины, на глазах выступают слёзы радости… А что это за бабушка у колонны? Ах, она думает, что обожжёт огнём руки, ведь он действительно постепенно начинает жечь…»
«…Вот бы рукавичку!» – действительно подумала я. – Ольга Константиновна кивнула на заветную перчатку. – Обернулась, смотрю: лежит рукавичка у колонны, как бы сверху откуда-то упавшая, и никто к ней не признался. Одела, так и держала в ней свечи до прихода домой… Так-то вот, как ангел-хранитель подарок подбросил…»
Федя потянулся, надел перчатку, и сказал: «Это, бабушка, точно твой размер, а мне до него ещё вырасти надо!» «С Божией помощью вырастешь, а главное, чтобы душа росла, солнышко моё!» И Ольга Константиновна погладила внука по голове…
Ольга Озерова
Иван Великодольский, студент духовной академии, шел все время заливным лугом по тропинке. У него закоченели пальцы и разгорелось от ветра лицо. Кругом было пустынно и как-то особенно мрачно. Только на вдовьих огородах около реки светился огонь; далеко же кругом и там, где была деревня, версты за четыре, все сплошь утопало в холодной вечерней мгле.
Огороды назывались вдовьими потому, что их содержали две вдовы, мать и дочь. Костер горел жарко, с треском, освещая далеко кругом вспаханную землю. Вдова Василиса, высокая пухлая старуха в мужском полушубке, стояла возле и в раздумье глядела на огонь; ее дочь Лукерья, маленькая, рябая, с глуповатым лицом, сидела на земле и мыла котел и ложки. Очевидно, только что отужинали. Слышались мужские голоса; это здешние работники на реке пасли лошадей.
— Вот вам и зима пришла назад,— сказал студент, подходя к костру.— Здравствуйте!
Василиса вздрогнула, но тотчас же узнала его, улыбнулась приветливо.
— Не узнала, бог с тобой,— сказала она. — Богатым быть.
— Точно так же в холодную ночь грелся у костра апостол. Петр,— сказал студент, протягивая к огню руки.— Значит, и тогда было холодно. Ах, какая то была страшная ночь, бабушка! До чрезвычайности унылая, длинная ночь!
Он посмотрел кругом на потемки, судорожно встряхнул головой и спросил:
— Небось была на двенадцати Евангелиях?
— Была,— ответила Василиса.
— Если помнишь, во время тайной вечери Петр сказал Иисусу: «С тобою я готов и в темницу и на смерть». А господь ему на это: «Говорю тебе, Петр, не пропоет сегодня петел, то есть петух, как ты трижды отречешься, что не знаешь меня». После вечери Иисус смертельно тосковал в саду и молился, а бедный Петр истомился душой, ослабел, веки у него отяжелели, и он никак не мог побороть сна. Спал. Потом, ты слышала, Иуда в ту же ночь поцеловал Иисуса и предал его мучителям. Его связанного вели к первосвященнику и били, а Петр, изнеможенный, замученный тоской и тревогой, понимаешь ли, не выспавшийся, предчувствуя, что вот-вот на земле произойдет что-то ужасное, шел вслед… Он страстно, без памяти любил Иисуса и теперь видел издали, как его били…
Лукерья оставила ложки и устремила неподвижный взгляд на студента.
— Пришли к первосвященнику,— продолжал он,— Иисуса стали допрашивать, а работники тем временем развели среди двора огонь, потому что было холодно, и грелись. С ними около костра стоял Петр и тоже грелся, как вот я теперь. Одна женщина, увидев его, сказала: «И этот был с Иисусом», то есть что и его, мол, нужно вести к допросу. И все работники, что находились около огня, должно быть, подозрительно и сурово поглядели на него, потому что он смутился и сказал: «Я не знаю его». Немного погодя опять кто-то узнал в нем одного из учеников Иисуса и сказал: «И ты из них». Но он опять отрекся. И в третий раз кто-то обратился к нему: «Да не тебя ли сегодня я видел с ним в саду?» Он третий раз отрекся. И после этого раза тотчас же запел петух, и Петр, взглянув издали на Иисуса, вспомнил слова, которые он сказал ему на вечери… Вспомнил, очнулся, пошел со двора и горько-горько заплакал. В Евангелии сказано: «И исшед вон, плакася горько». Воображаю: тихий-тихий, темный-темный сад, и в тишине едва слышатся глухие рыдания…
Студент вздохнул и задумался. Продолжая улыбаться, Василиса вдруг всхлипнула, слезы, крупные, изобильные, потекли у нее по щекам, и она заслонила рукавом лицо от огня, как бы стыдясь своих слез, а Лукерья, глядя неподвижно на студента, покраснела, и выражение у нее стало тяжелым, напряженным, как у человека, который сдерживает сильную боль.
Работники возвращались с реки, и один из них верхом на лошади был уже близко, и свет от костра дрожал на нем. Студент пожелал вдовам спокойной ночи и пошел дальше. И опять наступили потемки, и стали зябнуть руки. Дул жестокий ветер, в самом деле возвращалась зима, и не было похоже, что послезавтра пасха.
Теперь студент думал о Василисе: если она заплакала, то, значит, все, происходившее в ту страшную ночь с Петром, имеет к ней какое-то отношение…
Он оглянулся. Одинокий огонь спокойно мигал в темноте, и возле него уже не было видно людей. Студент опять подумал, что если Василиса заплакала, а ее дочь смутилась, то, очевидно, то, о чем он только что рассказывал, что происходило девятнадцать веков назад, имеет отношение к настоящему — к обеим женщинам и, вероятно, к этой пустынной деревне, к нему самому, ко всем людям. Если старуха заплакала, то не потому, что он умеет трогательно рассказывать, а потому, что Петр ей близок, и потому, что она всем своим существом заинтересована в том, что происходило в душе Петра.
Отрывок из рассказа «Студент».
А.П. Чехов. Избранные сочинения.
Москва, «Художественная литература». 1988 г.
Сегодня мы с Вами окажемся в Волшебной стране, в которой не только цветы умеют разговаривать, но и даже Пасхальные куличи, Пасхальные яйца и Творожные Пасхи. Этим чудесам люди в этой стране совершенно не удивляются. Пасха в этой стране самый любимый праздник. Поэтому мы предлагаем посетить эту Волшебную страну на Пасху.
Приближалась Пасха, все готовились к этому празднику. Дом творожной Пасхи стоял в центре розовой поляны, розовой поляну называли, потому что на ней росли только розы. Все вокруг было пропитано ароматом роз. Дом творожной Пасхи был небольшой, но очень уютный. Снаружи по форме он напоминал творожную Пасху и был весь увит плетистыми розами. Внутри дом был значительно больше, чем казался снаружи, в нем было десять комнат. Самая главная комната была десятая, именно здесь хранилось главное сокровище – волшебная книга, в которой были записаны все известные рецепты Пасхальных куличей и творожных Пасх, различные варианты окрашивания яиц, которые готовили к Пасхе. Согласно древнему преданию, если эта книга пропадет перед Пасхой и ее не найдут до начала праздника, то люди навсегда забудут рецепты приготовления творожных Пасхи и куличей. Представьте себе, как будет выглядеть Пасхальный стол без куличей и творожной Пасхи!
В одной из комнат у Творожной Пасхи была оранжерея, в которой росло много самых различных роз. Творожная Пасха очень любила розы и подолгу с ними разговаривала.
На розовой поляне она помогала розам справляться с крапивой. Творожной Пасхе как раз удалось выгнать крапиву с розовой поляны. Тогда крапива решила испортить праздник Пасхи. Растения крапивы решили украсть громадную волшебную книгу, где находятся все известные рецепты Пасхальных куличей и творожных Пасх! Об их коварном плане никто не знал.
К творожной Пасхе пришли в гости Пасхальное яйцо и кулич, они стали обсуждать подготовку к Пасхе.
– Нам нужно покрасить больше тысячи Пасхальных яиц! – заявило Пасхальное яйцо.
– Сначала мы должны испечь сто куличей! – сказал кулич.
– А как же творожная Пасха?
Мы думаем, что Вы догадались, кто задал этот вопрос. Все стали спорить, что важнее в первую очередь приготовить на Пасху – пасхальные яйца, кулич или творожную Пасху. Вы как думаете, что самое главное на Пасху? Конечно же, смысл праздника – Воскресение Христа. Однако, конечно же, без Пасхальных яиц, куличей и творожной Пасхи трудно представить праздничный стол на Пасху.
На розовой поляне в это время розы обсуждали цветочные украшения для Пасхи. Каждая роза считала, что именно она должна стать главным цветочным украшением к Пасхе.
Пока все спорили, никто не заметил, как десять крапив подошли к дому творожной Пасхи.
Самая главная и жгучая крапива решила пробраться в дом. Пасхальное яйцо, кулич и творожная Пасха по-прежнему спорили. Крапива аккуратно пролезла в десятую комнату, в центре комнаты лежала красивая книга, обложка которой, была обсыпана янтарем.
– Вот она! – с восторгом воскликнула крапива.
Книга оказалась очень тяжелой, она чуть не раздавила крапиву. Жгучая крапива вытолкнула книгу в окно, а затем сама вылезла. Десять крапив с трудом несли эту тяжелую книгу. На розовой поляне все продолжали спорить, поэтому никто не заметил крапиву. Теперь Вы понимаете, как плохо долго спорить и ругаться? Если бы каждый из спорщиков попробовал бы быть терпимее, то книгу не смогли бы украсть.
В это время мама Ольга готовилась к Пасхе. Она хотела приготовить творожную Пасху и куличи.
– Я не могу вспомнить ни одного рецепта! – ужаснулась мама. – Как же я буду готовить?
Зазвенел звонок. Мама попросила открыть дверь своего сына – Женю. Женя был рад, пришли бабушка Рита и дедушка Коля. Мама вышла встречать гостей, однако она была очень расстроена.
– Что случилось, Оля? – спросила бабушка Рита.
– Маргарита, я забыла как готовить творожную Пасху и куличи ! – сказала мама.
Бабушка этому очень удивилась.
– Сейчас я скажу тебе рецепт! – сказала бабушка.
Вдруг Маргарита, королева кулинарии, поняла, что не может вспомнить, как готовить куличи!
– Нужно посмотреть рецепты в книге! – сказали бабушка Рита и дедушка Коля одновременно.
Женя открыл книгу Пасхальных блюд, кулинарных рецептов в книге не было, были только пустые страницы!
Все решили, что к завтрашнему дню, они попробуют вспомнить рецепты Пасхальных блюд, иначе праздник будет испорчен.
Мама проводила гостей, затем она решила навести в порядок в саду. Она вышла на улицу и вдруг вдалеке в крапивных зарослях она увидела необычное свечение. Это отражался янтарь, который был на обложке книги Пасхальных рецептов. Мама подошла к крапивным зарослям и увидела книгу Пасхальных рецептов!
– Вот почему я не могла вспомнить, как приготовить Пасхальные блюда! – догадалась мама.
Растения крапивы испугались, их поймали на месте преступления! Они попытались спрятать книгу. Тогда мама вошла в жгучие заросли крапивы (крапива была такая жгучая!) и отобрала у них книгу.
Растениям крапивы стало стыдно за свой поступок. Они вместе с мамой отправились к Творожной Пасхе. На розовой поляне розы прекратили свои споры, увидев маму с книгой.
– Вы все очень красивые! – сказала мама.
Розы с этим согласились и подумали, зачем они спорили столько времени!
Затем мама зашла в дом творожной Пасхи. Пасхальное яйцо, творожная Пасха и кулич с удивлением увидели в руках у нее книгу Пасхальных рецептов. Узнав о произошедшем, они решили больше не спорить. Все простили растения крапивы.
Наступила Пасха. Мама украсила Пасхальный стол. Зазвонил звонок. Женя открыл дверь, пришли бабушка Рита, дедушка Коля, тетя Оля, прабабушка Аня, бабушка Зоя, дедушка Витя, брат Дима. Как хорошо когда все вместе празднуют Пасху!
– Христос Воскресе! – сказала мама.
Евгений Александрович Гладков
Ольга Викторовна Гладкова
«Осторожно, двери закрываются, следующая станция Пушкинская», – голос в динамике замолчал, и поезд, мгновенно набрав скорость, нырнул в темный туннель. Паренек с тяжелой кипой газет в руках запрыгнул в вагон в последний момент. Отдышавшись, он пошел вдоль вагона, монотонно повторяя: «Газеты, покупайте газеты, городские новости».
Мишка часто встречал этого парня на своей ветке метро.
Мишка метрополитен терпеть не мог. Он бы предпочел ездить в школу с водителем на отцовском «мерсе», но отец считал это баловством. Вот и приходилось ездить с одного конца города на другой в душной подземке.
С духотой Мишка еще мог мириться, но торговцы дешевой мелочевкой выводили его из себя. Он их терпеть не мог, считал неудачниками и тунеядцами. Особенно его раздражали попрошайки.
Еще из глубокой древности до нас доносится призыв мужей умудренных – «Молись и трудись!». Заметим, что молитвой предваряется всякое дело. Именно Он, Господь, подает нам все необходимые силы к достижению успеха, о чем хорошо ведомо пишущему эти строки.
Но «под лежачий камень вода не течет». Как ни хороша и полезна сама по себе молитва, ею одной удовольствоваться мы никак не можем. Никто за нас и вместо нас наших дел не переделает. Посему «на Бога надейся, сам же не плошай». Молись и трудись! Главный труд, к которому призваны мы в детстве, отрочестве и отчасти юности, – это, бесспорно, учение.
Вспомните: Господь нередко называет Своих последователей учениками. Это особенно приятно слышать тем из нас, кто изо дня в день идет проторенной тропой в школу или гимназию, лицей или училище, где приходится проводить (и надеемся, не без толку) большую часть дня.
Во многом сказанное о молитве приложимо и к учению, ибо внимательность и постоянство в занятиях составляют добрую половину успеха. Из этих двух ученических добродетелей складывается прилежание – свойство, необходимое юному христианину.
Однако сколько препятствий встает на пути совестливого ученика! Особенно сильной помехой может оказаться общение, часто вынужденное, с иными друзьями-сотоварищами, которые, к сожалению, не дружат ни с молитвой, ни с учением. Такие Митрофанушки ни сами не учатся, ни другим учиться не дают. А ведь дурной пример заразителен! Когда рядом высмеивают то, что достойно уважения, тогда, поддавшись по слабости души общей атмосфере разгильдяйства и легкомыслия, и прилежный ученик почувствует охлаждение к главной своей обязанности. Вот почему Христос говорит в Евангелии: «И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее…»[1] Десницей (правой рукой) здесь назван не член тела, но близкий тебе человек, который, рассчитывая на твою дружбу, не только не является примером совестливого отношения к ученическим обязанностям, но, скорее, служит источником соблазна для благонамеренных учеников. Отсечь правую руку на образном языке Евангелия означает разорвать общение с таковым или, по крайней мере, отдалиться от него. Подобное мудрое и мужественное действие будет иметь благотворные последствия для всех. Прилежный получит наконец возможность накапливать знания, а расслабленный и ленивый, быть может, устыдится и исправится, видя, что из-за своих пороков он теряет лучших друзей.
Еще хочется сказать вот о чем. Как бы хорошо нам ни преподавали дисциплины в школе, какими бы достоинствами ни обладали наши учителя, без собственного увлечения учением, тем или иным предметом, без самостоятельного желания постигать новое мы ничего не достигнем. Там, где угас внутренний огонек любознательности, где не видно пытливого ума и настойчивой воли, – настоящего успеха не жди. Учиться чему-нибудь и как-нибудь – удел незавидный.
[1] Мф. 5, 30.
Протоиерей Артемий Владимиров
«Учебник жизни», изд. «Филарет», 2016