Архимандрит Нектарий (Головкин)

Повесть

 

Анатолий с женой Татьяной, подъехали на машине к мосту через небольшую быстробегущую речку Яузу. Их взору предстала следующая картина: двое довольно крепких мужчин средних лет, одетых в болотные сапоги по пояс, вытаскивали наполненную рыбой сеть на каменистый берег. Вокруг суетились люди, которые подбирали с прибрежной гальки уже ранее пойманную рыбу. Лица у всех были озабоченные. Несмотря на то, что огромное количество рыбы нужно было скорее собрать, все же они часто с опаской озирались по сторонам. По всему было видно, что эта рыбалка была попросту браконьерством. Анатолий резко остановил машину, так что заскрипели тормоза. Все рыбаки разом устремили свой обеспокоенный взгляд на подъехавших, но, поняв, что это не рыбнадзор, продолжили свое дело. Вновь прибывшим было очень любопытно смотреть на это зрелище. Впервые в жизни они стали свидетелями такого улова. Выйдя из машины, и, подойдя к краю моста, Анатолий посмотрел вниз. Все русло реки буквально кишело рыбой. Её так же было множество под мостом. В голове у Анатолия промелькнуло детство, он вспомнил, как с братьями часто ходил на рыбалку, но такого количества рыбы он не смог припомнить. Вдруг его охватило острое желание тоже наловить рыбы. Но чем? Ведь у него нет ничего с собой для рыбной ловли. В его мозгу лихорадочно один план сменялся другим в поисках скорейшего выхода из затруднительной ситуации. Вспомнил он, что едет навестить родного брата Ивана в соседнюю деревню. Хотя брат постоянно живет в Москве, но в соседней деревне у него дача, и как раз в эти дни он с женой Тамарой там отдыхает.

– Может у него, что-нибудь есть для рыбалки? – подумал Анатолий.

-Танечка, быстрей в машину, – поспешно проговорил он.

И машина резко сорвалась с места. За считанные минуты преодолев, пять километров, он тормозит у, уже довольно обветшавшей, но многократно латаной, дачи брата. Выскочив из машины, он вбегает во двор.

В это время Иван, не торопясь, что-то мастерил. Увидев взъерошенного младшего брата, он обеспокоенно спросил:

– Что, что случилось?

Но Анатолий, не обращая внимания на вопрос брата, с возбуждением закричал:

– Сеть, сеть есть у тебя, ну хоть какая-нибудь?

– Да что с тобой? – спокойно ответил брат, – ты, что с цепи сорвался? Зачем тебе сеть? Я никогда сеть не покупал. На рыбалку хожу с удочкой, да и рыбы-то в речке мало, что там делать? А сейчас полдень и клева-то нет!

– Ты что не слышишь меня? – не унимался Анатолий, – или я тебе непонятно говорю, ищи, где хочешь, сеть! Может у соседей у кого есть?..

– Да нет тут ни у кого сетей, никто не ловит ими – спокойно отвечал старший брат.

– Ладно, снимай заборную металлическую сеть и найди какую-нибудь марлю, может, так поймаем рыбу, – не унимался Анатолий.

– Знаешь, что-то у меня на чердаке валяется, – вдруг вспомнил Иван,– полезу, посмотрю.

Но младший брат первый очутился на чердаке. В одном из углов он видит старую со многими дырами мелкую сеть. Явно когда-то ее использовали не для рыбалки, а в каких-то хозяйственных нуждах.

– Что ж, делать нечего, надо ее приспособить каким-то образом, чтобы можно было зачерпнуть рыбу – успокоившись, сказал Анатолий.

И предложил отрезать метра четыре длинной, а по краям привязать палки и таким образом ловить.

– Ты хоть скажи, что случилось, где ты собираешься ловить рыбу таким диким образом? – спросил Иван брата.

И Анатолий с Татьяной пересказали ему и его жене Тамаре, что видели у моста, рядом с плотиной.

– Ну, теперь все понятно, с этого и начинал бы, а то сеть, сеть!.. – пробормотал старший брат, – а сам жене говорит:

– Бочку тащи, на заднее сиденье машины поставим.

Оказавшись у моста, братья быстро вытащили из багажника старую сеть и развернули ее. Теперь предстояло подумать о себе, как они будут одеты. Ведь они ничего не взяли из одежды, даже сапоги резиновые забыли. Решили лесть в воду голыми, только в трусах. Но, а трусы у братьев-то были одеты самые настоящие – семейные, конечно же не для купания!..

Войдя в воду, они сразу увидели множество рыбы перед собой, и, когда они высыпали из самодельной сети первый улов, то оказалось там рыбы примерно с ведро. Их жены быстро стали собирать ее в целлофановые мешки и затем пересыпать в бочку. Не успели Тамара с Татьяной еще собрать эту рыбу, как братья вытащили ещё очередной улов. А спустя полчаса, бочка была уже наполнена.

И только после всего того, как все убрали и закрыли в машине, Анатолий и Иван смогли спокойно перевести дух и осмотреться.

Теперь братья-рыболовы смогли увидеть, что за короткое время, пока они ловили рыбу, собралось еще больше таких же рыбаков – браконьеров, как и они. Одни экраном, другие сетью, а некоторые и удочкой – все быстро наполняли рыбой свои саквояжи доверху.

И только теперь Анатолий, подумал:

– А что его объединяет с этими людьми? Может быть азарт, страсть, жадность или просто желание запастись рыбой, как продуктом питания на какое-то время? Но ведь мне-то рыбы не надо столько!

И тут он обратился к брату:

-Вань, ты забирай эту всю рыбу себе, а нам с Танюшей и полведёрка хватит.

– Ну, как хочешь – буркнула за брата обрадованная Тамара,– а то может возьмёшь чуть больше? – помедлив, предложила она.

– Да нет! Нам достаточно и этого, – ответил Анатолий и умолк. А про себя стал рассуждать:

– Стало быть, я не из-за заготовки рыбы на длительное пропитание ловил сегодня! Но тогда из-за чего же? И что двигало мной? Н-да! Посмотрели бы мои друзья на меня, какой я был только что! – и он усмехнулся.

– Да, а какие у меня были глаза? Небось, блестели от жадности. Не припомню я себя таким азартным. Что ж! Значит, азарт мною двигал? Интересно, азарт и страсть это одно и тоже или нет? Надо будет подумать об этом!

– Эй, браконьеры, вдруг оживившись, весело произнес Анатолий, обращаясь к родным, – поехали рыбу жарить!

И все дружно пошли к машине.

За ужином, когда доедали уже вторую сковородку вкусной душистой речной рыбы, Анатолий, слегка откинувшись на спинку стула, проговорил:

-А что, как вы думаете, азарт и страсть – это одно и тоже?

После непродолжительной паузы, первая за всех ответила Татьяна, привыкшая говорить с мужем на разные духовные темы.

– Я думаю, что азарт – состояние души человека в какое-то непродолжительное время, когда, по какой-либо причине, он становится возбужденным, вспыльчивым, горячим. Когда он желает отдавать время, силы, средства тому пристрастию, которым занят в настоящий момент. А страсть или страстность, как учат подвижники благочестия, имеет более глубокое, укорененное в духовную сущность человека, понятие. Страсть – это не только душевный порыв или не обузданное влечение, но она еще слепа и неразумна. Страсть – это сильное постоянное желание совершать какой-либо грех. В таком состоянии человек не может рассуждать и анализировать свои поступки.

– О, да ты говоришь, как священники, – вставил Анатолий, – пожалуй, никто так не знает нашу душу как служители Церкви!.. Ты вот, Танюша, ходишь в храм часто, пожалуй, и мне как-то надо сходить с тобой. Возьмешь меня?

– Ты не вещь, чтобы брать тебя – ответила Татьяна, – но в ближайшее воскресенье, конечно, пойдем. Я давно тебя хотела познакомить с нашим батюшкой. Он такой хороший, добрый предобрый, обязательно тебе понравится.

Старший брат не принимал участие в этом разговоре. Переохладившись в речке, и боясь простудиться, он, по приезде домой, сразу выпил рюмку водки и охмелел. А Тамара не очень охотно принимала участие в беседе, да ее и не интересовали глубокие духовные темы. Ей бы что вырастить в огороде, да получить хороший урожай, а все остальное уже за пределами ее круга повседневных насущных интересов.

Анатолий с семьей жил в городе Н. Работал он инженером – строил дома. Ему нравилось возводить дома для людей, приносить им хоть немного счастья. Ведь как прекрасно, когда радостные новоселы въезжают в новые квартиры! Но только стройкой он не ограничивал свой круг интересов. С детства любил рисовать, у него неплохо получались портреты. Часто рисовал выдающихся людей, и эти рисунки куда-то отправляли на выставки. Анатолий так же прекрасно играл в шахматы и шашки. Однажды на районных соревнованиях, в восьмом классе, занял первое место. А еще он любил музыку и даже сочинял песни, и в кругу друзей их исполнял. Они советовали записать песни в какой-нибудь студии, но Анатолию все было недосуг…

Каков у него с женой был круг интересов, таковы у них были и друзья. Только в храм Татьяна ходила одна без мужа, она была верующая с детства. Он не запрещал ей ходить на службы, потому что жена у него была удивительным человеком. Они любили друг друга. В доме у них было очень уютно. Часто к ним приходили друзья – ведь хозяева были гостеприимными. Для полного счастья Татьяны не хватало только того, чтобы муж ходил с нею в храм. И вот, наконец, она услышала от мужа согласие познакомиться со священником.

После краткого отпуска супруги вернулись домой в город. Памятуя об обещании мужа пойти в ближайшее воскресенье в храм, Татьяна напомнила ему об этом, и он охотно в этот раз пошел с ней. Отец Василий, так звали батюшку, был в храме. Когда Анатолий впервые увидел его, тот разговаривал с молодыми людьми. На руках у одного из мужчин был двухлетний мальчик, который настороженно смотрел на батюшку. Священник был лет пятидесяти пяти. Его длинные русые, полуседые волнистые волосы лежали на плечах. Добрые, слегка прищуренные глаза, ласково смотрели на собеседников. О чем он говорил с родителями ребенка, не было слышно. Но Анатолия поразило в нем то, что отличало от множества других людей – это неподдельная доброта и искренняя любовь, которая светилась во всем его облике.

– Мне кажется, – подумал Анатолий, – он любит весь мир. Пожалуй, таких людей я еще не встречал в своей жизни. Вот хорошо бы мне познакомиться с ним поближе и о многом расспросить, я ведь так многого не знаю.

Как– будто прочитав его мысли, отец Василий быстро подошел к Татьяне и спросил ее:

– Танечка это и есть твой муж, – указывая на Анатолия.

– Да, батюшка, он и есть, – подойдя под благословение, с улыбкой ответила Татьяна.

– Очень хорошо, я рад, что вы пришли – обращаясь к Анатолию, сказал священник. Если меня немного подождете, то мы могли бы с вами поговорить. Как вы на это смотрите?

– Я для этого и пришел, – радостно ответил Анатолий, – мы вас подождем.

Немного времени спустя, отец Василий пригласил их к себе в кабинет.

– Танечка много доброго мне о вас рассказывала, – ласково начал батюшка, – она вас очень любит и переживает, что вы вместе с ней не ходите в храм. А как вы можете ходить в храм, если еще благодать божья вас не коснулась. Да и веру надо заслужить. Ведь вера есть дар любви Божьей. Не правда ли?

– Ой! Я и не знаю, – растерянно и протяжно промолвил Анатолий, – может быть!

– А как вы думаете, что главное в жизни человека? – продолжал батюшка.

– Тоже не знаю, задумчиво промолвил Анатолий, – наверное, любовь в семье, и к людям вообще.

– Правильно, только эта правда половинчатая, а вот как быть с Богом? Как к Богу нам относиться?

– А кто знает? Может, прежде чем к Нему как-то относиться, надо сначала верить в Него? – ответил Анатолий.

– Действительно, в Бога надо верить и любить Его. Да – это главное. По всему видно, что ты наблюдательный и умный человек, Толенька, – и отец Василий ласково обнял его.

При прикосновении руки священника, Анатолий почувствовал, что будто ток пробежал у него по телу. Он впервые в жизни ощутил неизъяснимую теплоту и радость от близости такого человека. Ему тоже захотелось верить, как верит отец Василий и любимая Танечка – ведь они такие хорошие, добрые и надежные…

– Это вера их сделала такими людьми! – подумал Анатолий, а вслух сказал:

– Я непременно буду ходить в храм с женой, отец Василий. Вот, только, что мне для этого нужно сделать?

– Пусть Танечка расскажет тебе о таинствах, о службе – ведь она у тебя много знает! А если что будет не ясно, то я к вашим услугам, в любое время ко мне приходите. Главное, не забывайте, что мир во зле лежит, и Господь пришел спасти людей от погибели. Не все прислушиваются к словам Божьим, многие бывают просто глухи и черствы душой. Они думают, что мир вечен и все будет, как было, но это не так. Бог нам открыл, что земля эта погибнет в огне и потом будет создан новый мир и в него войдут верующие праведники. А к спасению ведут только узкие врата. Царство Божье усилием берется…

*          *           *

 

Прошло несколько лет после первой беседы Анатолия с отцом Василием. Все это время он почти каждое воскресенье ходил на службы с большой радостью. Все будние дни, когда он работал, только и ждал воскресного дня – насколько полюбились ему церковные службы. На славянском языке выучился читать за неделю, и не только читать, но и петь. Он очень любил петь псалмы, каким-то особенным, придуманным им самим, напевом. Много изучал Ветхий и Новый Завет с токованием на Евангелие, читал святых отцов церкви и историческую литературу. Вообще Анатолий изменился, стал более серьезным, больше контролировал и свои поступки. У него появились новые друзья, с которыми они с женой часто встречались вечерами и за чаем и вели различные интересные духовные беседы.

Однажды, после службы, собрались друзья у Анатолия с Татьяной на квартире, чтобы совместно отметить рождение их второго ребенка. Девочка родилась в августе. На столе было множество фруктов и сладостей. Друзья все были не пьющие – только красное вино – это все, что могли они себе позволить. Старшая из всех собравшихся была Галина, ей было около пятидесяти лет, раздавая машинописные экземпляры о «Мужах апостольских», она торжественно сказала:

– На этот раз моя печатная машинка пробила шесть листов, и, таким образом, получилось шесть экземпляров!

Родион, один из присутствующих, рассмотрев свой экземпляр, обиженно проворчал:

– А почему мне достался шестой экземпляр, вот я вижу, что не все слова хорошо читаются. А тут вот, – указывая пальцем на какое – то слово, – и вообще с трудом разбираю?

– Как я могу Толе с Таней дать этот экземпляр, когда мы у них в гостях, да еще дочурка родилась. В следующий раз тебе обязательно повезет и, может, получишь второй или третий. А первый, как вы знаете, я оставляю себе. Кто работает, тот ест! Вот так всегда, сделаешь доброе дело и жди, как откликнется. Обязательно кто-нибудь попытается настроение испортить, –  недовольно проговорила Галина.

– Ну, ладно, не обижайся – примирительно ответил Родион.

Родион, в их кругу был самый молодой – около двадцати шести лет. Он уже закончил аспирантуру Ленинградского Университета, и еще пока не женатый человек, представлял собой для девушек завидного жениха. Обращаясь к хозяину, он спросил:

– Толь, как ты думаешь, совесть есть у Галины, она мне почти всегда последний экземпляр дает?

– Но Галина же с тебя деньги не берет, правильно? А я всегда сколько-нибудь денег ей даю за труд, хоть она и отказывается. А на счет совести, что я могу сказать? Интересный этот вопрос, я и сам хотел о ней поговорить. Думаю, что – это, прежде всего, прирожденная правда Божья, некая высшая справедливость, которая независимо от воли человека, его желания и мысли, обязывает непременно поступать хорошо. Галина из нас самая старшая, почти нам в мамы годится. Пусть она нас немного воспитывает. Да и имея немалый жизненный опыт, она мудрее всех нас. У нас еще вся жизнь впереди, кто знает, как мы ее ещё проживем…

– Спасибо тебе, Толя, – вставила Галина, – защитил меня, да еще и похвалил, а на самом-то деле мне нравится печатать на машинке на досуге, да еще с пользой для дела. Сейчас духовной литературы, как вы знаете, нигде не купишь, советская власть строго следит за этим. Она все мечтает последнего попа показать по телевизору. Вон вы сами знаете, как нашего отца Василия не любят власти. Им хороший священник, как кость в горле. А сколько добра делает отец Василий, сколько людям помогает, поэтому вокруг него и собралось много молодежи. Мы без него были бы сиротами. Да и кто нас вел бы по тернистой духовной жизни.

– Да, с литературой сейчас действительно туговато, – вдруг произнес до этого молчавший еще один из присутствующих псаломщик Алексей, по прозвищу «архимандрит», это прозвище ему дал отец Василий за постоянное вокруг него скопление молодежи, – я, сколько помню, всегда, когда приезжаю в крупный город, иду в магазин старой книги и покупаю там. Так и вам советую это делать. У меня уже собран, например, полностью словарь «Брокгауз и Ефрон»!

– Предлагаю поднять бокалы с вином за новорожденную, – вдруг предложила Галина – ведь мы для этого и собрались!

– Ой! Действительно, пора – поддержал Алексей и, поднявшись со стула, начал говорить – я, Танюша и Толя, знаю вас уже вот два года. Меня восхищает в вас постоянная забота друг о друге и благоговейное нежное, жертвенное и чистое отношение. Я рад, что у меня появились такие друзья. Во многих семьях супруги все чего-то делят, ссорятся, обманывают, а вы как голуби нежные, светлые. И вот теперь, как результат этой глубокой любви, у вас родилась девочка. Эта малышка не только несет с собой радость, но дарит чувство некой полноты. Благоухание этой полноты изливается и на нас, ваших друзей и родных. Теперь и мы радуемся за вас, как за полноценную семью, где, да процветает совет, любовь и счастье. За вас, дорогие! И Алексей отпил немного вина. Вслед за ним выпили и все присутствующие.

– Брак без детей как день без солнца, – в ответ на добрые слова произнесенного тоста, проговорила Татьяна, – теперь у нас с Толей благородная задача – воспитать доченьку. И непросто дать ей знания, но и, что бы была целомудренной, чистой, стыдливой и доброй. Ведь она, когда вырастет, будет женой и матерью. А если наша девочка будет таковой, то и нам пред Богом и людьми не будет стыдно.

– А ты собираешься жениться? – обращаясь к Родиону, спросила Галина, – я знаю, что ты очень нравишься Оле, нашей общей знакомой!

– О, нет, – ответил он, – я хочу принять монашество, меня женщины не интересуют. И вообще, я еще вам всем не говорил, а теперь вот скажу, что скоро уезжаю, хочу отречься от всего, уединиться, испытать себя и пожить на одном из деревенских приходов в Новгородской области.

– Ну вот, теряем одного нашего брата, – протянула Галина, – жаль, очень жаль тебя терять из виду. Может быть, ты нам разрешишь к тебе приезжать?

– Конечно, о чем разговор, непременно приезжайте, я вам всем буду очень рад, – ответил Родион.

Вдруг раздался звонок в дверь. Все умолкли, ожидая, кто войдет в квартиру. После замочного щелчка, послышался знакомый голос отца Василия. Друзья дружно встали с мест и устремились в коридор, чтобы приветствовать его и благословиться.

Батюшка ласково благословлял каждого, и при этом что-то приговаривал:

– А, Родион озорник здесь! Ты смотри, и «архимандрит» Алексей тоже радуется с Таней и Анатолием малышке!..

Все знали, что отец Василий пришел крестить новорожденную на дому. И, поэтому, стали быстро собираться на выход.

Уже на лестничной площадке псаломщик Алексей обернулся к Анатолию с Татьяной и проговорил:

– Я не успел вам сказать, что на днях уезжаю в Ярославль, послужу там псаломщиком, а потом меня рукоположат в иерея.

– Как жаль, что и ты уезжаешь, но и рады за тебя… – протянул Анатолий, – мы все равно не прервем нашу дружбу и будем к тебе приезжать. Счастливо, друг!

 

          *

 

 

Анатолий всё больше и больше сердцем прилеплялся к богослужению. Храм казался уже не только домом Божием, но и его, и он готов был находиться в нём всегда. Длинные проникновенные службы, с дивным ангельским пением церковного хора, благодатные иконы, удивительные люди и вообще вся обстановка крепко связали Анатолия. Сначала он не понимал, но потом ясно осознал, что нет на земле для него более радостного и наполненного высшем смыслом жизни содержания, чем служение Богу и людям. Сначала он признался только себе и хранил эту тайну боясь обнаружить даже своим близким. Но проходило время и томление духа угнетало его. И вот однажды Анатолий, преодолев свою застенчивость, признался своей жене Татьяне, что хочет стать священником. Как ни странно, Татьяна легко согласилась с ним.

– А как же дети? Пока я буду учиться, как мы будем жить? Ведь нужны средства! – вслух размышлял Анатолий.

– Не страшись, – ответила Татьяна, – Бог всё управит! У нас есть шестьсот рублей и будем экономно жить, а там что-нибудь придумаем…

– Какая ж ты у меня славная, – радовался Анатолий, – ты у меня ангел!

И он стал готовиться к экзаменам. В конце августа Анатолий на отлично сдал все вступительные экзамены и поступил в Семинарию. Для него теперь стало ясно, что он безвозвратно поменял свою жизнь. Ведь в то время было гонение на Церковь и если кто поступал в Семинарию или просто был верующим, то последствия были серьёзные: карьера, продвижение по служебной лестнице, преподавательская работа, да и вообще быть каким– либо руководителем верующий уже не мог, если это становилось известно советским властям. А при поступлении в Духовную Семинарию – это понятно было, как ясный день.

И действительно, жизнь Анатолия изменилась. Спустя немного времени, студентам пошили подрясники. Одев впервые длинный до пола чёрный подрясник, Анатолий почему-то неизьяснимо радовался. Непривычное и непередаваемое было у него тогда чувство. Как-будто всё происходит не с ним…

Время шло, постепенно Анатолий втянулся в учёбу. Учиться было не легко, так как ему пришлось сдавать экзамены сразу за два курса, потому что его приняли во второй класс Семинарии. В то время так практиковалось если абитуриент успешно сдаст вступительные экзамены и, если будут свободные места в вышестоящих классах.

По окончании второго класса, летом правящий архиерей рукоположил его во диакона и направил на приход в один из небольших, но старейших городов области на берегу Ладожского озера. Как радостно тогда было диакону Анатолию – ведь он теперь сослужит священнику у престола Божия в алтаре! Голос у него оказался даже очень неплохим.

Однажды, во время отпуска, отец Анатолий с матушкой Татьяной поехали в Эстонию, в Пюхтицкий женский монастырь. Остановились они в монастыре на десять дней, и все эти дни Анатолий служил в храме с архимандритом Гермогеном. Дивный женский монастырский хор обязывал диакона быть ещё более собранным, чтобы гармонично слиться пением хора. Его служение очень понравилось многим в монастыре. Перед отъездом игуменья монастыря матушка Варвара даже предложила отцу диакону перейти к ним в клир на постоянное служение. Но не мог согласиться отец Анатолий на это предложение, потому что ещё учился в Семинарии, да и детям, надо было учиться в школе…

Прослужив полтора года диаконом, осенью, в день празднования Старорусской иконы Божией Матери, в городе Старая Русса, владыка Антоний, митрополит Ленинградский и Новгородский рукоположил диакона Анатолия в иерея и назначил его настоятелем прихода храма Покрова Божией Матери в одном из сёл близ озера Ильмень. Рукоположение в иерея сильно подействовало на отца Анатолия, он почувствовал в себе прилив новых прежде не испытанных благодатных сил. Несколько дней он был просто окрылённый. После службы в единственно действующем Филипповом храме Новгорода, где проходил практику, он любил прогуливаться по городу, особенно по территории древнего кремля, предаваясь различным мыслям, переполнявшим его. Взирая на величественный Софийский собор одиннадцатого века или на памятник тысячелетия Руси, он мысленно охватывал всю многотрудную и порой трагическую историю родной страны: славные страницы подъёма и расцвета государства или многочисленные кровавые воины с бесчисленными врагами… И всё это, конечно же, видели эти древние молчаливые стены Новгородского кремля… А многострадальная наша Православная Церковь, членом которой он является, с самого становления Руси положительно влияла на её единство, укрепляла дух русских людей, просвещала, формировала менталитет, украшала города и сёла удивительными по своей красоте храмами и иконами. Теперь вот и я,– думал иерей Анатолий, – буду тоже, как и многие мои собратья, прилагая все свои силы и старания, приумножать и украшать нашу любимую матушку Россию.

На сельском приходе, где Анатолий начал своё пасторское служение, жили простые добросердечные люди. Несмотря на советское безбожное время, приход жил так как всегда жили предки – сто и двести лет назад. Ведь вокруг храма и священника формировалась особая радостная, наполненная смыслом и целью духовная жизнь. И тут же, вне стен храма, кипела будничная суетная колхозная жизнь, где несправедливость, тупая идеологическая надменность и беспощадная карающая жестокость безбожников приводила многих людей в разочарование и безысходность. Хотя были и такие, которые всё-таки наивно верили пустым обещаниям будущей райской жизни на земле…

По служебным обязанностям отец Анатолий часто выезжал в Старую Руссу. В этом городе служил престарелый архимандрит Клавдиан, который из своих прожитых девяносто лет – двадцать просидел в тюрьмах и ссылках. Как рассказывали, священником он стал ещё до революции. И вот когда отец Анатолий пришёл к нему в домик, стоящий рядом с древним Георгиевским собором и постучался, то через приоткрытую дверь увидел худощавого старца на коленях перебиравшего чётки перед иконой Спасителя. Оглянувшись и увидев вошедшего, архимандрит медленно приподнялся, жестом приглашая войти в комнату. Голос его был тихий, но твердый и даже властный. Тогда, в той продолжительной беседе, отец Анатолий впервые из уст умудрённого жизненным и пастырским опытом старца услышал многие наставления, которые пригодились ему на всю жизнь.

Прослужив два года на сельском приходе и полностью отреставрировав его, иерея Анатолия церковное начальство перевело на другой приход – в районный центр Ленинградской области, а ещё через два года – в Ленинград.     Несмотря на пятимиллионное население города, в нём было всего лишь пятнадцать действующих храмов. В 1988 году впервые, после многолетних гонений на Церковь, государство благоволило широко отметить тысячелетие Крещения Руси. Шла Горбачёвская перестройка в СССР. По-разному воспринимали люди эту перестройку: одни – смятение, другие возлагали на неё надежды, третьи испытывали разочарование. Не было, пожалуй, только равнодушных. На приходе, куда направили служить отца Анатолия в клире было всего два священнослужителя – он, да восьмидесятилетний настоятель протоиерей Николай. После юбилейного празднования тысячелетия Крещения Руси, в храмы пошло много народа принимать святое крещение – это было настоящее второе крещение Руси. Отец Анатолий был в рассвете сил, ему было около тридцати четырёх лет. Служил он в храме почти каждый день. Бывало по воскресным дням ему приходилось крестить до ста человек. Приходило креститься и много молодёжи. Когда в 1984 году Михаила Сергеевича Горбачева избрали Генеральным секретарем ЦК КПСС, большинство, считали его перспективным, так как он по возрасту не относился к команде старой власти, которых привычно было видеть на самых высоких уровнях партийной и административной иерархии. В 1985 году он запускает в обращение термин «перестройка», который означал реконструкцию экономики, о чем он говорил открыто. Михаил Сергеевич утверждал, что он не пытается прийти к «западной» демократии, а стремится вдохнуть жизнь в старую советскую мечту, что коммунизм будто бы можно очистить от темных пятен сталинизма, хрущевского «волюнтаризма» и брежневского «застоя». Однако, Горбачеву пришлось отойти от точности теории Маркса и Ленина: он искал поддержки у верующих в Советском Союзе, ведь значительное число людей было православных, которые за десятилетия власти коммунистов были устранены от активной политической жизни страны. Для восстановления разрушенной экономики Горбачев обратился за помощью и к Западу. Сокращения военного арсенала было недостаточно, чтобы оздоровить экономику. Горбачев пытался внушить всему миру что с 1987 года беспрепятственность исповедания веры в Советском Союзе является основной идеей открытости и перестройки. Однако, в советских изданиях для местного читателя антирелигиозная политика и пропаганда всё же продолжалась. В 1987 году в стране впервые было открыто 16 новых православных храмов. На страницах некоторых изданий, например, можно было уже читать такие слова, что «Введение христианства, ставшего идеологической основой единой феодальной государственности Древней Руси, сыграло в период раннего средневековья прогрессивную роль». Патриархии было разрешено издательство «Московского Церковного Вестника». Новое направление советской политики по отношению к Церкви можно обрисовать так: «Советский Союз не является режимом, преследующим религию, но это страна, в которой и атеисты и верующие совместно строят социализм». Горбачев нуждался в содействии верующих, преимущественно Русской Православной Церкви. Он воспользовался готовившимся празднеством Тысячелетия Крещения Руси, для того, чтобы заручиться поддержкой своего курса на территории страны. В тот период, главное атеистическое издание «Наука и религия» со временем превратилось в серьезный и познавательный религиоведческий журнал. Тогда сильное распространение получила речь, прочитанная К. Харчевым на собрании с учителями высшей партийной школы в Москве. В ней глава Совета по религиозным делам сказал, что власть и далее должна обозначать путь Церкви для достижения цели Перестройки. Генеральный секретарь Михаил Горбачёв собирался дать Церкви больше свобод, но в тоже время не желал терять власть над ней. Поэтому было разрешено священноначалию подготовить большие празднования в честь Тысячелетия Крещения Руси, тогда как до этого, при правлении Брежнева, Андропова и Черненко, Церковь безрезультатно пыталась получить добро от государства хотя бы на некоторую программу мероприятий.

В декабре 1987 года Церкви вернули руины богатой традициями Оптиной Пустыни, в которой в начале XIX века началось возрождение русского старчества. Потом государством был возвращен Церкви Толгский монастырь. И, наконец, самый большой дар Церкви – возвратили часть Киево-Печерской Лавры.

В начале празднований президент Горбачев принял в Кремле Патриарха Пимена и членов Священного Синода. Газета «Правда» посвятила этой встрече большую статью с фотографией, на второй странице газеты. За несколько недель до этого Патриарху дали возможность высказаться в «Известиях» в так называемой «беседе», в которой ещё наблюдалась

осторожность Патриарха. Он все же упомянул о том, что верующие тяжело пережили трудные периоды в истории нашей Советской Родины, однако «положительные результаты перестройки получают свое отражение в жизни Православной Церкви». В ответном слове М.С. Горбачев произнёс: «Наша встреча происходит в преддверии 1000-летия введения христианства на Руси, которое получило не только религиозное, но и общественно-политическое звучание, ибо это знаменательная веха на многовековом пути развития отечественной истории, культуры, русской государственности». И в тоже время, как открытое издевательство, прозвучалаего другая фраза о том, что Декрет об отделении Церкви от государства «открыл перед церковью возможность осуществлять свою деятельность без какого бы то ни было вмешательства извне. Проще говоря, освободительный дух Великой Октябрьской социалистической революции коснулся и всех религиозных организаций нашего многонационального общества». Эта полная циничности речь дала понять людям, что стоит с меньшим доверием относиться вообще ко всем словам Горбачева.

Тысячелетие Крещения Руси ознаменовало подлинное преобразование советской религиозной политики. На Поместном Соборе 1988 года, в первый раз собранном не по поводу избрания первоиерарха Церкви, был принят новый Устав об Управлении Русской Православной Церкви, в котором уже не было ограничений Архиерейского Собора 1961 года, где настоятель храма не был главой прихода – тогда он был только «служителем культа». Новый Устав 1988 года положил этому конец: «Во главе каждой приходской общины стоит настоятель». Последний опять «мог выполнять все те обязанности в приходском управлении», которые у него были отняты в 1961 году. Если до тех пор предусмотрительность государства по отношению к Церкви являлась более или менее хитрой уловкой, мистификацией либерализма, то теперь, после праздника, стали проводиться глобальные смягчения, дававшие Церкви не только возможность на открытие огромного количества церковных приходов, но и, прежде всего, возможность беспрепятственной регистрации новых духовных заведений, обществ милосердия и братств. Кроме того, перед Церковью были поставлены миссии государственного значения: полностью изведенная большевизмом-коммунизмом нравственность, еще совсем недавно имевшая свой моральный кодекс советского человека, теперь должна была базироваться на христианстве и, путем глобального распространения заповедей, снова стать духовной основой личности.

Одним словом, начало Перестройки было ознаменовано подъемом духовной жизни в Советском Союзе. Однако этот подъем был спровоцирован не желанием дать людям свободу вероисповедания, а желанием набрать больше сторонников среди верующих. И хотя многие достижения в области расширения полномочий Церкви были преувеличены, новый Устав 1988 года дал Церкви некоторые свободы, которые упростили распространение и строительство храмов, а также были проведены действительно важные

изменения, которые ослабили жесткие кандалы государства над Православием в Советском Союзе.

Иерей Анатолий выписывал журнал «Наука и религия». В нем начали публиковать интересные научные статьи, которые во многом уже не противоречили учению христианства, а даже наоборот были близки, особенно, по первой главе Библии, где говориться о происхождении мира с точки зрения астрономии, биологии, геологии и других наук. Историки, опираясь на данные археологии, стали рассуждать о Иисусе Христе не как мифическом персонаже, а как историческом.

Уполномоченный по делам религии по-прежнему был грозным представителем государственной власти для священнослужителей. Без его регистрации не один священнослужитель не имел права служить на приходе. Во многом священник был по-прежнему ограничен или ему вовсе что-то запрещалось. Так, например, запрещались воскресные школы. В Ленинграде, ни в одном из пятнадцати действующих приходов города, их ещё не было. Отец Анатолий, несмотря на запрет властей, все же приглашал всех желающих христиан послушать лекции, которые проводил по субботам, желая хоть чему-нибудь научить всех, кто принял крещение. Так образовалась впервые в городе неофициальная воскресная школа. Приходили послушать лекции старшеклассники школ, студенты и даже взрослые. Среди них была одна известная в России и мире ученая, доктор биологических наук, занимавшаяся простейшими (радиоляриями).

Однажды во время занятий, неожиданно для Отца Анатолия, вошел мало знакомый ему священник соседнего прихода. Молча посмотрел он вокруг: на батюшку и слушателей и также молча ушёл. Озадачило это загадочное пришествие батюшку.

– Что бы это значило? – размышлял Анатолий, – как бы уполномоченный не узнал… Но слава Богу! Всё обошлось без последствий.

Шёл 1988 год. Однажды вызывает правящий архиерей, митрополит Алексий, иерея Анатолия к себе и говорит, что желает его назначить настоятелем одного передаваемого в городе собора, так как знает о батюшке, что он, несмотря на запрещение уполномоченного по делам религии в Новгородской области вначале восьмидесятых годов, отреставрировал храм и теперь имеет опыт. Это сообщение правящего архиерея с одной стороны обрадовало отца Анатолия, а с другой – озадачило. Когда он съездил посмотреть на собор, то увидел его без окон и дверей и очень разрушенным. Внутри лепнина на стенах была полностью утрачена, валялись битые кирпичи; вокруг собора и в подвале стояла вода – всё вызывало жалость и тоску.

– Вот так, – думал иерей Анатолий, – а может и хуже, выглядят все заброшенные Советской властью храмы, монастыри и соборы. Ради чего всё это? Боже мой! Да и сколько сгубили ни в чем неповинных русских людей!.. Где этот обещанный коммунизм? Эх! Горе, да слёзы…

Так с грустью в душе покинул батюшка — это унылое место.

 

---

 

Прошло более четверти века. Старые друзья, архимандрит Николай (бывший Анатолий) и иерей Родион приехали в Свято-Алексеевскую пустынь, чтобы отпраздновать шестидесятилетие иеромонаха Илии (бывшего Алексея). Архимандрит Николай и иеромонах Илия стали, в силу жизненных обстоятельств, монахами, а отец Родион – иереем. Эту пустынь, где собрались друзья, возродил иеромонах Илия со своими сподвижниками можно сказать из пепла. Когда он с матушкой приехал сюда ещё в начале девяностых, то и глядеть-то было не на что – одни развалины… Сиротливо стояли два дома из красного кирпича без окон, дверей, кровли и полов, да храм в руинном состоянии. А теперь в пустыни идет полноценная жизнь. Невозможно даже и перечислить все, что здесь было организовано и построено кипучей энергией, и неудержимым стремлением отца Петра, и его духовными чадами, которые теперь составляют одну из уникальных в России православных общин. Живут здесь люди разного возраста, звания и образования, находя своим силам и возможностям полноценное применение. Для детей есть садик, школа, гимназия, кадетский корпус. Более двадцати музеев, находящихся здесь же, привлекают своей уникальностью и разнообразием множество паломников и светских гостей. Обширное хозяйство с многочисленными коровами, свиньями, овцами, лошадьми и прочим – удивляют многих. Самая большая в России частная библиотека поражает своими фондами. Пожалуй, используя только каталог этой библиотеки, можно написать бесчисленное множество научных диссертаций. Подвизаются в Пустыни монахи и монахини, холостые и женатые, дети без родителей и с родителями, инвалиды и престарелые. Проводят здесь различные мероприятия: конференции, встречи с интересными людьми и концерты. Можно встретить космонавтов, артистов, депутатов разных уровней, чиновников, писателей, путешественников и многих других.

Однажды, еще за несколько лет до встречи друзей в Пустыни, лежал отец Алексей в одной из Московских кардиологических клиник с инфарктом. Сердце у него останавливалось более десяти раз в сутки. Доктор сообщил матушке Дарии, что все, что они могли сделать сделали, все средства

исчерпаны – ваш муж умирает. Об этом знал и сам больной. Тогда отец Алексей, находясь в сознании, посоветовался с правящим архиереем, близкими и отцом Анатолием, приехавшим  Санкт – Петербурга исповедать и причастить больного: не принять ли ему монашество? Быть может, Господь еще даст время в монашеском чине послужить людям? Отец Анатолий посоветовал принять монашество, тем более матушка Дария была согласна тоже принять монашество. И, о чудо! – после благословения правящего архиерея, сердце перестало останавливаться. Так отец Алексей стал иеромонахом Илией, а матушка Дария – Фотинией.

С иереем Родионом все произошло иначе, как он планировал в юности, потому что, встретив свою возлюбленную – решил жениться и, прослужив несколько лет на одном из приходов в Новгородской епархии, вернулся в Санкт-Петербург. Он продолжил учиться. Стал писателем, психологом и общественным деятелем. Благодаря его литературным способностям, о нем теперь знают очень многие православные России.

Архимандрит Николай – тоже испил чашу многотрудной, наполненной разными событиями жизни. Он много лет служил настоятелем на приходе в Ленинграде – Санкт– Петербурге. Его милая матушка Татьяна умерла, и он принял решение о монашеском постриге. Но все же было видно, что луч жизненных сил и энергии не угас в нем, привыкшем работать с людьми, и готовым совершить еще что-то полезное для общества.

На шестидесятилетний юбилей отца Петра съехалось около трехсот человек. Сначала совершили божественную Литургию, потом – застолье, где было видно множество известных лиц в России: ученые, артисты, политики, областное и районное начальство, родственники, друзья и множество поклонников. Все произносили много похвальных слов в адрес юбиляра… К вечеру большая часть гостей стала разъезжаться. А друзья – священники остались, чтобы погостить и неторопливо пообщаться друг с другом, ведь было о чем им вспомнить и поговорить…

Уже рассвело, когда отец Николай открыл глаза и увидел сквозь бархатные шторы яркий солнечный луч падающий на фотографии, которые рядами висели на стене.

– Сколько же сейчас времени, – подумал он – наверное, уже поздно? Все, пожалуй, встали! А я вот проспал… – и, потянувшись, торопливо встал с пастели. Выглянув в окно, он увидел много разного возраста и пола насельников пустыни, спешащих каждый к своим послушаниям. Ведь в пустыни нет просто праздных людей, разве только кроме престарелых.

Совершив крестное знамение, архимандрит, в полголоса, стал читать утренние молитвы.

Спустя немного времени, за дверью послышался женский голос:

– Молитвами отец наших, Господи, Иисусе Христе, помилуй нас.

– Аминь! – громко ответил отец Анатолий. Дверь открылась. В дверном проеме показалась голова молодой послушницы отца Илии:

– Батюшка приглашает вас к столу, вот и отец Родион уже в трапезной, – произнесла она.

– Хорошо! Сейчас спущусь, – ответил архимандрит. И, дочитав молитвы, он торопливо стал готовиться к выходу.

Когда отец Анатолий вошел в трапезную, там уже собрались все близкие родственники и друзья отца Илии. Помолившись, все присутствующие уселись за большой длинный, уставленный яствами, стол, ведь от праздника много чего осталось вкусного…

– Ну, как отдохнули, гости мои дорогие? – приветливо произнес иеромонах Илия, – небось, устали с дороги? Да еще вчерашний праздник – мой юбилей, – окончательно отнял у вас силы?

– Ну что ты, конечно, нет! – за всех ответил отец Родион, – нам радостны такие события! Тем более побывать у тебя, такого неугомонного трудоголика, который своей энергией и авторитетом собрал такое большое количество людей, что мы вчера наблюдали.

Отец Илия, немного смущаясь, ответил:

– Да я тут не причем! На все воля Божия! Все мы рабы Божии и смиренные послушники!

– Так-то оно так, но всё же мы все разные… и у каждого из нас свои природные таланты и возможности! – негромко продолжал отец Родион.

Наступила молчаливая пауза. Только было слышно как все присутствующие, не торопясь, вкушали пищу.

Отец Николай подумал про себя:

– А какие у меня есть таланты и есть ли? Ведь для себя я поставил одну цель в жизни – служение Богу. Служить Богу и людям – вот что доставляет неизреченную неописуемую радость моей душе! Вот, например, я, во многом испытывая себя, многое пробовал в искусстве, и что же…? И архимандрит Николай усмехнулся про себя. Это не осталось незамеченным для сидящей напротив матушки Дарии, которая, обращаясь к нему, произнесла:

– Батюшка, вы почему улыбаетесь? Вы же не сомневаетесь в словах отца Родиона?

– О, нет, что вы, матушка! Я нисколько не сомневаюсь в достоинствах и талантах вашего батюшки – об этом свидетельствует большое количество гостей на его юбилее, просто я подумал о себе, о, как принято говорить, своих природных данных – талантах, если они вообще есть… Реализовал ли я себя в этой жизни? Да и прочее…

И отец Николай, опустив глаза, глубоко вздохнул. Потом, немного помолчав, продолжил:

– Вот вчера, сколько много было деятелей искусств – все известные и заслуженные, благодаря своим талантам, которые они не закопали в себе.

А я, например, в искусстве много за что брался, но потом понял, что нужны огромные усилия для достижения каких – либо действительно неплохих результатов. Да и о последствиях для души, конечно нужно подумать… Вот мы говорим об искусстве, конечно, в искусстве, несомненно, выражается эстетическая потребность человека. И тяга к земной красоте осмысляется многими людьми как некое воспоминание о Красоте Небесной. Но, а если это мнимые ценности? Которые, несомненно, приведут творческого человека к неверию в эти ценности, а затем и в любые ценности, порождая цинизм и лицемерие – вот в чем опасность. Безусловно, искусство несет и исповедальную для творческого деятеля значимость, предоставляя возможность выразить скопившиеся в глубине души возвышенные переживания, а облекаясь в материальную плоть, эти переживания и чувства даруют чудо результата труда. Правда, от таланта Богом данного, зависит достоинство новоявленного чуда. Но и здесь деятеля искусства подстерегает соблазн увлечься самолюбованием и восхищением собственным талантом. А еще преподобный Григорий Синаит утверждал, что мечтания, соединенные со страстями, строят образы силою бесовской. Мы знаем, что всегда в основе свойств, присущих искусству, лежат два начала: воображение и эстетика. И каждое из них питает искусство своей живительной силой, но, в то же время, несет в себе и угрозу саморазрушения. И так как искусство есть игра фантазии, то, вытесняя память Божию, оно затмевает душу образами. А образное мышление есть, своего рода, суррогат духовного постижения Истины, и оно, соединенное с рациональным мышлением, дает то знание, какое доступно падшему со – знанию, пребывающему в неверии. Через веруже человек получает знание иного свойства и уровня.

Батюшка немного помолчал, а потом снова горячо продолжил:

– Понятно, что без воображения и игры фантазии искусство невозможно, но игра всегда есть подмена истинных реалий мнимыми, и очень опасная. Провозглашенный ещё в 18 веке принцип: «Искусство выше природы», – постепенно внедрил в подсознание человеку идею, что творческое начало, выше любого творческого начала, действующего из вне, – будь то Господь Бог или некий неведомый мировой порядок. Сознавая себя выше природы, деятель искусства и утверждает себя в творчестве. Тем самым и способен неиссякаемо питать собственную гордыню – вот именно так раскрывается величайший соблазн искусства. И, называя себя «творцом», деятель искусства подменяет религиозное понятие Творца и, замыкаясь в собственной гордыне, он уподобляет себя божеству. А человек, отвергающий Творца, не может не ощущать пустоту собственного одиночества. Таким образом, Божие дары творчества могут быть волею соблазнившегося человека направленными от блага ко злу. Так, например, Божий дар продолжения рода человеческого люди сумели поставить в услужение пороку, а дар воображения превратить в умственный разврат. Ведь так! Вы согласны с этим утверждением?

– Да, конечно, батюшка! – ответила монахиня Дария, – и я долго думала, над этой проблемой и пришла к таким же выводам. Только вы выразили это суждение хоть и сложно, но ясно и понятно.

– Отец Николай, а как вы относитесь к абстрактному искусству – послышался голос, сидящей рядом с матушкой Фотинией женщины, которую архимандрит видел впервые и не был с ней знаком.

– Вы знаете, – медленно начал батюшка, – моя близкая знакомая однажды рассказала мне, что когда она с семьей побывала на выставке Михаила Шемякина, то у нее и её родных сильно разболелась голова – таковы последствия общения с «прекрасным» творчеством этого художника. «Я чувствовала себя, – рассказывала она, – как бы разорванной на мелкие части, ощущала ужасную пустоту и гнетущее чувство тоски». А однажды, -продолжил отец Николай, – попалась мне одна статья не помню в какой газете, что каждый предмет, говорилось в ней, испускает хрональное излучение, которое сохраняется очень долго. Это было установлено учеными, и изучалось, в частности, белорусским ученым Вейником. В статье говорится, что произведение художника напрямую связано с его творцом и несет на себе печать его внутреннего мира, склада души свойственного автору. Художник как бы передает в своем произведении не только определенную мысль, профессиональную культуру, форму, цвет, фактуру, но и нечто личное. Видимо, тем и заражая зрителя, – у одних возвышая и очищая душу, а у других – ввергая в пучину дисгармонии и разлада. Кстати, особенно это относится именно к абстрактному искусству, ибо здесь художник замыкает на себя свой внутренний мир чуждый христианскому миропониманию. Господь сочетал духовное начало и телесное органическим союзом и, поэтому, только в гармонии идеализма с реализмом возможно художественное истинное творчество, облекающее духовное в видимую форму. Вообще же искусству не подобает быть только копией творения, ведь смысл творчества в преображении греховного несовершенного начала в начало совершенное и прекрасное. А возможности живописи, понятно, ограничены, она бессильна отразить реальность духов­ного мира, кроме идиомы, которая названа православ­ной иконописью. В иконе картина превращается в образ — символ, лишенный чувственной ассоциативности. Кар­тина же не может выразить духовную жизнь, она, пожалуй, способна запечатлеть в красках, как в бледных теневых отражениях, уголки духовного мира на земле, например, монастыри, храмы, лица, озаренные радо­стью молитвы или печалью покаяния. А художественное произведение на тему о Христе может быть рассматриваемо и с богословской точки зрения. Поскольку художник на картине интуитивно представляет комментарий на мистическую, трансцендентную сторону личности и жизни Иисуса Христа и отвечает на вечный вопрос Спасителя: «За кого люди почитают Меня?». Но истина, свидетельствованная Христом, это – Он Сам, ибо Господь принес нам все новое тем, что принес Самого Себя. Христианство обращается к человеку через религиозную живопись в его полном объеме и содержании. Картины Иванова, Не­стерова, Поленова и других — это только лишь островки в море стра­стной живописи. Просветы, так сказать, лазури в покрытом тучами небе, таинственная песня тишины среди громких песен. Реализм же, воспроизводящий одну материальную действительность – лишь только механическая копировка внешнего облика жизни. Ну а наказание за односторонность художественного материализма – недосягаемость для него вдохновенного высшего творчества. И вот, возвращаясь к вашему вопросу об абстракционизме, могу сказать, что если живопись бессильна передать бытие ду­ховного мира, то современный абстракционизм заг­лянул в бездны ада и человеческого подсознания. Он отразил процесс распада человеческой личности, изображая демонический мир.

Вдруг отец Илья вмешался в разговор, который до этого внимательно слушал длинный монолог архимандрита и не прерывал его:

– Гости мои дорогие! Мне очень интересно слушать вас и принимать участие в таких разговорах, тем более я очень соскучился по вам, но мне хочется вам всем предложить все-таки разойтись и немного отдохнуть. Потом хотел бы вновь вас всех видеть и показать наши музеи. Вечером же, силами нашей Пустыни будет предложен концерт, на котором желал бы опять вас видеть, – такова, мои дорогие, программа на сегодняшний день.

Все послушно встали и, прочитав благодарственную молитву, разошлись.

Отец Николай вышел на улицу, чтобы немного прогуляться и подышать свежим воздухом. За углом настоятельского двухэтажного кирпичного дома, где все только что завтракали, был небольшой, огороженный невысоким деревянным забором ботанический сад, куда он и решил войти, чтобы насладиться ароматом цветов и отдохнуть. В центре сада батюшка увидел небольшой фонтан, а в пруду множество декоративных рыб. Все дорожки, разбегавшиеся в разные стороны, были усыпаны мраморной крошкой. Присев на одну из изящных деревянных скамеек, архимандрит любовался множеством разных видов цветов – это были и розы, и гладиолусы, и лилии разных оттенков, и флоксы, и садовые ромашки, и голубые васильки, и другие ароматные цветы. На альпийских горках росли хвойные растения: вереск и туи разных сортов. Тут же росли карликовые серебристые сосны и ели. Украшали сад и декоративные лиственные деревья.

Вдыхая аромат цветущего ботанического сада, батюшка подумал, что вот здесь в глубинке России, в неблагоприятных климатических условиях, где и лето–то короткое, стоит, несмотря ни на что, этот удивительный сад, возделанный умелыми и творческими руками садоводов. Это и есть наглядный пример безупречного сотворчества человека и Творца Господа Бога нашего, где Бог сотворил всю эту красоту, а человек возделал и гармонизировал. И вот эта Божья тварь, – увидев порхающую, окрашенную яркими красками бабочку подумал он, – какое же множество их на земле… Эти бабочки подобны летающим цветам, по красоте своей не сравнятся ни с одним насекомым на планете. Невероятно трудно вообразить, как из гусеницы получается такая сложная и уникальная красота, а роза, – переведя взгляд на розы, продолжал размышлять батюшка, – результат длительной селекции человека. О ней говорится уже в древней Греции и Риме. Геродот, описывая сады царя Мидоса в Македонии, упоминает там о махровой розе. А наша суровая, в климатическом отношении, Россия наслаждается ароматами роз вот ужес 16 века. Да! – продолжал размышлять батюшка, – эта прекрасная покрытая тернием роза, многому учит нас, потому что все что есть прекрасного в этом мире смешано с горечью: с здоровьем – болезни, с утехами – пресыщение, с возвышением – страх падения… Какое чудо этот сад! Не это ли – рай на земле, зримо напоминающий о горнем мире, Небесном Иерусалиме – цветущем Небесном рае! Отец Николай встал в священном трепете и, совершив крестное знамение, в восторге произнес: «Слава, Тебе, Господи, сотворшему небо и землю!»

День быстро клонился к вечеру. После посещения музеев обители, архимандрит Николай почувствовал усталость и хотел уже было пойти к себе в покои отдохнуть, но получил приглашение на концерт, который был приготовлен для гостей обители. Ничего не оставалось, как согласиться, чтобы не обидеть хозяев. Слушая концерт, батюшка немного расслабился. Усталость отступила. На сцене исполнялись духовные песнопения, патриотические и народные песни. Были и сценические театральные постановки. Невольно, этот концерт подтолкнул батюшку на многие размышления о театре…

Поэтому, когда собрались друзья после концерта у отца Ильи в его уютной гостиной, архимандрит, после сказанных добрых слов о ребятах, принимавших участие в концерте, стал развивать мысль об отношении к так называемым культурным ценностям.

– Конечно, не может быть абсолютных суждений об этом, – неторопливо проговорил он, – если неразумное напряжение сил в духовной жизни опасно для духовно неокрепшего христианина и для аскета, например, театр – духовная болезнь, то для светских людей театр может быть и полезен, как некое предварительное оформление духовно беспорядочной жизни. Для такого человека театр, пожалуй, может служить некой ступенью к духовному благородству. Вообще же стимулом совершенства может служить лишь то, что возвышает уровень души. Духовная жизнь не может развиваться скачками, да и лестница духа имеет свои ступени – видимые и невидимые. Театр же для многих людей в мире выполняет свое положительное дело, будучи сам по себе сомнительным явлением. Вот почему многие верующие посещают театр, да немало верующих и среди самих актеров. Вся творческая деятельность человечества, как явление есть неотъемлемая часть падшего после грехопадения мира и среди этого падшего мира воплотился наш Господь Спаситель, Который благодатно даёт силы верующим устоять и не дать поглотить их в соблазнах. Театр, как мы знаем, легче всего отвлекает человеческую душу от Царства Божия, а труд актера – опасный выбор для глубоко верующего христианина. Оправдание актеров может быть лишь в лично-бескорыстном служении идеальным задачам театра: облагораживанию грубости духовной, лежащей на духе человеческом. Внешнего человека, действительно, нельзя лишать сразу до определенного времени многих мирских интересов и развлечений: литературы, театра, спорта, знакомств – вот почему многие священнослужители как я знаю, многим своим чадам разрешают ходить и в театр. А эти влечения ко всему мирскому в своё время отомрут, если только будет продолжаться процесс возрастания внутреннего духовного человека под влиянием молитвы, духовной литературы, таинств и среды верующих христиан. Только вот в наше время театр, – глубоко вздохнув, продолжил батюшка, – стал еще более примитивным и вульгарным. В древности, например, греческий театр являлся хотя и ложно, но все же религиозным учреждением, а не светским, каковым он стал впоследствии. И вопрос о происхождении драматической поэзии находится в ее связи с богослужением древних греков, в особенности с почитанием Диониса. Само слово «трагедия» состоит из двух слов, «козёл» и «песня» и произошло из тех дифирамбов, которые пели о «страданиях» Диониса и исполнялся первоначально у пылающей жертвы козла… А что касается проблемы обнажённости актёров, – то современный театр отличается от древнего ещё и тем, что тогда допускалась меньшая степень обнаженности, а теперь откровенная пошлость… Меня сейчас особенно беспокоит ещё и другое: те­атр в погоне за модой стал ставить пьесы и балеты на библейские темы, то есть профанировать и опошлять саму религию…

– А как же средства современной коммуникации? – спросил всё время, молчавший отец Родион.

– Нужно признать, – продолжил отец Николай, – что есть польза от современных средств коммуникации, таких как: радио, телевидение, кино и, отчасти, даже и театр. Так как научные фильмы и христианское искусство широко распространяются именно через эти средства.

За продолжительной беседой все даже и не заметили, как на улице было уже совсем темно. Вся пустынь погрузилась в сон. Усталость брала своё и у собеседников. Уже за полночь все стали прощаться и расходиться каждый по своим местам отдыхать.

А на утро, позавтракав и пообещав, как можно чаще встречаться, друзья разъехались каждый по своим делам.

Отец Николай один поехал на пассажирском автобусе в город Ростов Великий.

– Вот это да! Вот это вид! Град Китеж, да и только! Чудо из чудес! Сколько куполов…! Какие могучие крепостные стены! Ну а озеро – то, озеро, какое

дивное! Как отражается в водах этот удивительный Ростовский кремль! Лепота! Почему это я сюда не приезжал раньше, – думал батюшка, приближаясь к городу, – вот она Русь святая – настоящая! Как же это озеро называется? – вспоминал он. Ах, да это же – Неро. Почему оно так названо? Ведь это не русское слово! Кажется и не финно-угорское. Скорее всего, наверное, более древнее название. Существует же теория о том, что арии жили в Поволжье. И название, видимо, относится к индоевропейской языковой группе. Вот, кстати, римский император Нерон – созвучно с названием озера «Неро». Н-да! Как я мало ездил по древнерусским городам! Все по книгам изучал нашу матушку Россию. Как же русские православные люди землю – матушку нашу украсили, словно яркими свечами! Золотые купола, величественные храмы – все устроено с любовью! Себе отказывали, а храмы строили и украшали, потому что вера живая была! …

Разместившись в деревянной гостинице, что внутри Ростовского кремля, архимандрит Николай вышел на улицу, и усевшись на скамейке у пруда, продолжал любоваться величественными сооружениями древних построек времени известного на Руси святителя Дмитрия Ростовского.

Размышляя о трудах великого святителя, батюшка не заметил, как к нему подошел невысокого роста седоволосый мужчина лет семидесяти. В руках он держал небольшую книгу – сборник стихов.

– Вы любите стихи? – заговорил он, – вот взгляните, на этот сборник стихов, я – его автор, если они вам понравятся, то можете приобрести у меня.

Взяв небольшой сборник из рук поэта, отец Николай внимательно прочитал названия стихов в оглавлении, потом несколько стихотворений.

Поэт в это время рассказывал о себе, что он приехал из Рыбинска, пишет и издает стихи, и что многим они нравятся. Вчитываясь в его стихи, у отца Николая складывалось совершенно иное впечатление о них – не ложились они ему на сердце.

– Вот наши церковные богослужебные гимны, – промолвил он, – это особая поэзия, которая отличается содержанием, формой, и языком от вашей мирской лирики. В нашей священной поэзии отсутствуют вот такие яркие краски как у вас в стихах. Нет там и эмоциональных взрывов, и лирической грусти в изображении человеческих эмоций. Нет там и эстетизма. Наша поэзия не дает человеку душевного наслаждения. И в ней отсутствует все то, что делает привлекательной и чарующей вашу мирскую поэзию: в церковных гимнах отсутствуют душевно-ассоциативные связи, неожиданные сравнения и метафоры, которые являются скрытыми парадоксами поэзии. Так же нет там эмоциональной горячности и поэтических восторгов, которые на самом деле представляют собой голос плоти и крови. Видимо, вам, я думаю, неверующему человеку, литургическая поэзия чужда, она не вызывает отклика в душе? И для таких как вы – она, наверное, сливается в монотонный гул? Конечно, не так просто и у нас в Церкви, например, христианин, недавно пришедший в храм, тоже вначале не может включиться в таинственные звуки богослужебных гимнов, и только отдельные фразы, образы или сравнения остаются в его сознании, но всё же он, несомненно, на подсознательном уровне чувствует заключенную в них силу. Сначала пришедшему кажется, что его непонимание происходит от архаичности богослужебного языка, а на самом деле здесь другое: для молитвы требуется созерцание и концентрация, то, к чему человек пока ещё не привык. Пройдёт время, и эти песнопения станут для его души все более и более родными, его душа почувствует новую жизнь в этих пока не совсем понятных словах. И временами он будет наполняться особенным чувством умиления и чистой радости. Песнопения будут казаться ему тихими струями прозрачной воды, омывающих душу. Красоту духовной поэзии может увидеть тот, у кого открылось таинственное око, у кого пробужден дух и укрощены, страсти, омытые слезами покаяния. Поэзия молитвы – достояние духа, она познается в безмолвии и созерцании. Душа же мирского человека, ищущая разнообразия внешних впечатлений, не может почувствовать и понять красоту церковных песнопений, услышать в них тихий голос благодати. Для нее они так и останутся закрытой книгой. Видимое внешнее однообразие священных канонов, которое представляется плотскому уму вариантами одной и той же мелодии, открывается нашему духовному взору как небо единое и вечно новое, которое неисчерпаемо в своих глубинах. Через слова гимнов душа соприкасается с духовным миром и познает то, что выше слов и глубже чувств, а лаконичность языка и частые повторения в гимнах держат ум в едином поле созерцания. В вашей мирской поэзии звучат все красочные палитры музыки, а в духовной их нет, потому что воспринимались бы они как пестрота. Подвижники исихасты, например, сжимают свою мысль до нескольких слов молитвы, но эти слова низводят само необъятное небо в сердце человека и заключаются там в одном луче неизреченной благодати. В церковных песнопениях – высшая красота, в которой сама душа человека раскрывается как тайна вечности. А ваши стихи – душевные, не духовные, они не раскрывают красоту тварного Богом мира, не призывают к горнему, в них даже нет ни одного слова о Творце, и о бессмертной человеческой душе!

Такие откровенные и даже резкие слова архимандрита не могли не обидеть поэта, батюшка увидел, как он нахмурился, и лицо его сделалось суровым. С неподдельным раздражением, он ответил:

– Какой там Бог, какой Творец? Человек умрет, и вон, – указывая рукой на траву и на цветы, – как та трава или те цветы сгниет и все, а червяки доделают свое дело. Главное – разум! – торжественно промолвил он.

– Что же – ответил отец Николай, – разум все-таки нужен для того, чтобы познавать эту травинку или тот цветок, – это хорошо вы понимаете! А теперь подумайте нужен ли Высший Разум – Бог, чтобы та травинка или тот цветок появились? Откуда всё это тогда взялось? Случайно? Прилетело из космоса на метеорите? Ведь – это не ответ, а уход от ответа!

И батюшка встал, давая понять, что разговор окончен.

На следующий день архимандрит отправился в старинный приволжский город Углич, где были похоронены дорогие и близкие его сердцу родители.