Георгий Ермолов

 

 

 

 

Часть 3

Думается, что, невзирая на разнообразные и разнотрактуемые характеристики и оценки деятельности величайшего в истории России деятеля Петра I, можно коротко и лаконично охарактеризовать его термином Мережковского – «антихрист». Соприкасаясь с этой темой, невольно впадаешь в некий интеллектуальный «раздрай»: с одной стороны Петр – основатель Александро-Невской лавры, а с другой – кощунник и святотатец, яростный гонитель монашества.

История мифотворения на Руси – тема для исследователя крайне интересная. Миф о Петре замечателен тем, что отвечает главному запросу, как истории, так и современности. Почему именно Россия всегда испытывала потребность в сильных личностях во власти? Разумеется, любая власть предполагает наличие сильного лидера, но в России этот вопрос стоит значительно острее. Даже на примере дня сегодняшнего можно наблюдать историческую экстраполяцию дней минувших. Если современная Европа продолжает вполне себе успешно существовать, имея во главе всех государств полных ничтожеств в области управленческой стратегии, то Россия при этом условии неизбежно впадает в политический и социальный коллапс. Западный миф об иллюзорной свободе никак не приживается на отечественной почве. Сколько бы «либералы» ни причитали на тему «психологии рабов», русский человек не оскорбляется. Он просто игнорирует эти бредни. Вопрос свободы, настолько актуальный для человека западного, русскому не интересен. Что есть «свобода»? Свобода от чего? Свобода для чего? Свободен ли человек в рамках семьи? Свободен ли человек в рамках страны? Свободен ли человек в рамках планеты? Этот ряд, а в особенности его гипотетическое продолжение показывает всю наивность вопроса. Гарантии «сильной руки» во власти государства во все времена на Руси были приоритетны. Свобода в смысле безграничной воли для самосознания русского человека первостепенна. Но именно это налагало на него огромную ношу ответственности за каждый совершенный поступок. «Вольный» человек понимал, что безграничность и беспредельность представляют определенную опасность для него самого в первую очередь.

Мифы и легенды эпохи Петра созданы в значительной части в эпоху Екатерины II, почитательницы Вольтера и других просветителей. Культ просвещения наложил отпечаток на всю историю России того периода. Но, по мнению Б. Башилова, основной проблемой Петра было отсутствие хоть какого-то систематического образования. В юные годы он вращался в среде невежественных людей, а попросту – отбросов европейской цивилизации, осевших в немецкой слободе. Отсюда и трагедия всей петровской эпохи: среда общения не могла дать ему подлинно царского, православного миропонимания. Русские цари получали воспитание в Кремле, который давал «и правила одухотворяющие, и оправдывающие власть», без чего русская цивилизация не имела легитимного обоснования. Отсутствие интереса к русской культуре оказало решающее влияние на Петра с малолетства и юношества. Отсюда и пренебрежение к религиозным традициям своей страны, и отрыв от корней ее. Игнорирование, а то и подавление устоев и традиций своего народа со стороны царя было явлением абсолютно немыслимым. Аксиоматическая формула царской власти на Руси всегда выглядела следующим образом: если царь служит народу, он – владыка, если народ служит царю, он – тиран. Иван Грозный служил своему народу. Даже Годунов, несмотря на все гримасы последнего периода царствования, служил народу. Царь Петр служил лишь самому себе. Он понимал Россию как дикую и нецивилизованную вотчину, в которой можно по собственному произволу водворять свой порядок и миропонимание. И страна его не принимала – от старообрядцев со всесожжениями до традиционных благочестивых православных, воочию наблюдавших откровенное глумление над верой предков. Ведь что такое, по сути, Всешутейский собор? Сатанизм, бесовщина в чистом виде. Любопытно, что обряды собора почти один в один повторяли кощунственные действа стригольников и «жидовствующих», хотя никаких упоминаний о возрождении этих сект в этот период в истории нет. Очевидно, что воцарение «антихриста» пробуждает к жизни самые низменные и отвратительные явления. Мы говорим о «великих свершениях» государя на «голубом глазу», как бы не замечая всю чудовищную суть этого, по сути, недочеловека, который уже доподлинно не только убил собственного сына, но и смаковал подробности пыток, лично на них присутствуя и, отмечая бурными пьяными оргиями.
Академик С.Ф.Платонов характеризует Петра к периоду его совершеннолетия, как сформировавшуюся личность. Это был необученный и невоспитанный человек с точки зрения «староотеческих понятий». Возвращаясь к историографии Ключевского, можно повториться, что как в оценках и анализе Грозного, так и относительно Петра в исследовании отсутствует концептуальная составляющая, поэтому весь анализ сваливается в гуманитарную плоскость, что в этой точной науке недопустимо. Трудно не согласиться с выводами Б. Башилова, что Ключевский, как и Карамзин в свое время относительно личности Грозного, приводит доводы, противоречащие друг другу. Не оставляет впечатление как в том, так и в другом случае, что описанию подвергались две совершенно противоположные личности.
В воспитании царственных особ всегда наиважнейшей являлась церковная составляющая. Но странная гримаса судьбы ожидала Петра еще до его рождения. Весьма уважаемый и достойный человек Артамон Матвеев, воспитатель Натальи Нарышкиной –
матери будущего государя, будучи приверженцем всего европейского, водил дружбу с отребьем немецкой слободы, да и женился впоследствии на англичанке. Поэтому нет ничего удивительного, что и детям в семье давалось и воспитание, и образование на западный манер. Казалось бы, ну что плохого в европейском воспитании и образовании? Все было бы хорошо, если бы не одна странность. Это воспитание, и это образование почему-то неизбежно прививали презрение ко всему русскому. Об этом стоило бы задуматься сегодня тем состоятельным людям, которые отправляют своих отпрысков на обучение в Англию. Надо полагать, что эта молодежь, за редким исключением, будет потеряна для своей страны. Грустно сознавать, что среди родителей не только космополитичные олигархи, но и вполне приличные люди.
Возможно, воспитание самой Натальи Нарышкиной каким-то образом повлияло на ее решение предпочесть для маленького Петра странное воспитание пьяницы Никиты Зотова приличествующему монастырскому. Несомненно, что роковую роль в становлении будущего государя сыграла ранняя потеря отца. Прими он участие в воспитании сына, и история государства российского могла пойти по иному пути. Вот что пишет С. Платонов: «Алексея Михайловича приучили к книге и разбудили в нем умственные запросы. Склонность к чтению и размышлению развила светлые стороны натуры Алексея Михайловича и создала из него чрезвычайно светлую личность. Он был одним из самых образованных людей Московского общества: следы его разносторонней начитанности, библейской, церковной и светской, разбросаны во всех его произведениях. Без сомнения он был одним из православнейших москвичей, только его ум и начитанность позволяли ему гораздо шире понимать православие, чем понимало его большинство современников. Его религиозное сознание шло, несомненно, дальше обряда: он был философ-моралист; и его философское мировоззрение было строго религиозным. <**>Это был правитель с твердыми и ясными взглядами, одухотворяющими и оправдывающими власть, которою он обладал, с твердыми политическими понятиями, с высокой устойчивой моралью, с широко развитой способностью логически рассуждать, глубоко понимавший логику исторического развития и традиционные особенности русского быта.
Он любил размышлять, детально обдумывал задуманные государственные мероприятия, не увязал в мелочах государственного строительства, отчетливо представлял себе, что выйдет из намеченного преобразования.
Опираясь на православие, отец Петра имел ясное и твердое понятие о происхождении и значении царской власти в Московской Руси, как о власти богоустановленной и назначенной для того, чтобы Бог, по его словам, даровал ему и боярам «с ними единодушны люди его, световы, разсудити вправду, всем ровно».
Казалось бы, генетические наследственные закладки должны были сыграть решающую роль в становлении личности молодого Петра. При попытках анализа психотипа царя приходится сталкиваться с той же проблемой, с которой не справились в свое время ведущие русские историки. Безусловно, теория и практика наследственности знает немало примеров отклонений, логических объяснений не имеющих, но все же сделаем еще одну попытку разобраться в факторах влияния.
Высокий градус напряжения в обществе породил большое количество слухов и домыслов, часто фантастических. Одной из самых популярных легенд, особенно в среде старообрядцев, была история о подмене ребенка Натальи Нарышкиной мальчиком из немецкой слободы. Позднее родилась еще более невероятная версия о подмене царя во время Великого посольства. Народное сознание требовало хоть каких-то объяснений множества непонятных эксцессов, начиная с внешности, носящей все признаки дегенерации, и не имеющей ни малейшего сходства с предками, до манеры поведения и образа мыслей.
Рассматривая факторы, оказавшие влияние на личность Петра, стоит обратить внимание на фигуру, второстепенную на первый взгляд, но однозначно не случайную. Это Симеон Полоцкий. Самуил Гаврилович Петровский-Ситнианович родился в 1629 году в Полоцке. Закончил Киево-Могилёвскую коллегию, затем Виленскую иезуитскую коллегию. Приняв иночество в 1656, преподавал в Полоцкой братской школе. Во время войны с Польшей, при вступлении в Полоцк царя Алексея Михайловича, посвятил ему восторженные хвалебные стихи, чем заслужил к себе особое царское расположение. Перевод в Москву не замедлил свершиться, где хвалебные оды потекли как из рога изобилия. Деятельность его в Москве отличалась разнообразием – от литературы до государственной службы. В 1664 году служил переводчиком у Паиссия Лигарида, а с 1965 года возглавил школу для будущих дипломатов, созданную при Приказе тайных дел. Параллельно преподавал в Заиконоспасской школе, являясь наставником государевых детей. Авторитет его всё возрастал, и становился непререкаемым не только для самого Алексея Михайловича, но и для царевны Софьи и, впоследствии, маленького Петра. В 1679 году стал одним из инициаторов создания Славяно-греко-латинской академии.
Но, пожалуй главным фактором, определившим отношение к нему царствующих особ, стало тайное знание, которым Симеон владел в совершенстве. В те времена астрология становилась модным увлечением в среде аристократии. Не чурался её и Алексей Михайлович, несмотря на безусловное осуждение со стороны Православной Церкви. После смерти Марии Милославской царь взял в жёны Наталью Нарышкину. В августе 1671 года Симеон сообщил государю, что «в утробе царицы Натальи зачался вчера Великий Государь», рождение которого состоится 30 мая 1672 года. Попутно сообщил такое количество подробностей будущего рождения и предстоящей роли его в истории, что поверг весь двор и окружение в предельный трепет. Дальнейший ход событий подтвердил его предсказания в точности. Симеон был осыпан почестями и милостями, а после восшествия на престол своего воспитанника Фёдора приобрёл и вовсе исключительное влияние. Интересную характеристику даёт Симеону протоиерей Георгий Флоровский: «Довольно заурядный западнорусский начётчик, или книжник, но очень ловкий, изворотливый, и спорый в делах житейских, сумевший высоко и твёрдо стать в озадаченном Московском обществе <***> как пиит и виршеслагатель, как учёный человек для всяких поручений». Современники характеризовали его кратко: «он папежник и лукав человек». Доподлинно известно, что до конца жизни Симеон Полоцкий оставался тайным униатом, принадлежащим к Базилианскому ордену. Однако в общении с иностранцами он свою приверженность не скрывал. Аристократ из Курляндии Якуб Рейтенфельс в «Сказаниях о Московии» писал, что в столице северной державы живёт «писатель, монах базилианского ордена Симеон, в высшей степени преисполненный латинской учёностью».
Весьма своеобразным было отношение Полоцкого к русским христианским традициям, не только далеким от него, но и признавались им вредными. Русскую историю он считал нагромождением вымыслов, суеверий и невежества. Он был уверен, что Россия должна избавиться от своей самобытности, и все усилия направлял на распространение идей западно-европейского гуманизма и рационализма.
После смерти Полоцкого многие его книги были запрещены, как «прельщающие латинской мудростью», а рукописи изъяты и запечатаны в патриаршей ризнице. Патриарх Иоаким осудил Симеона, как человека «мудрствоваше латинская нововы мышления». О самих же книгах Иоаким говорил: «Мы прежде печатного издания не видали и не читали тех книг, а печатать их не только благословления, но и изволения нашего не было».
Идейное направление, развиваемое Полоцким получило название «латинства». Он искусственно отделял веру от рационального, «разумного» знания, лишал христианскую веру разумного начала, выводя разум за пределы Божественного Логоса и сводя его к плотской рациональности. Ни церковные догматы и каноны, ни церковная история Полоцким не принимались во внимание. Для него была важна не диалектика мнений, пришедшая из античности через патристическую традицию на Русь, а всего лишь псевдорелигиозная пропаганда. Г. Флоровский писал: «Именно в XVII веке латинизации подвергается не только обряд и язык, но и богословие, и мировоззрение, и сама религиозная психология. Латинизируется сама душа народа…внутренняя свобода и независимость были потеряны, и было утрачено и самоё мерило для самопроверки».
Целью своей философии Полоцкий полагал воспитание «совершенного человека, на всякое дело уготованного». В своём творчестве он создавал образ «нового человека, лишённого православного мракобесия». Каким-то образом и случилось так, что он, прямо или косвенно, создал такого первого «нового человека» на Руси – Петра I, который и стал продолжателем его «славных» дел. Одним из важнейших качеств «совершенного человека» он считал слепую любовь и верность правителю. Он утверждал, что благополучие царя является главной целью существования остальных членов общества. Беззастенчиво и грубо-льстиво он сравнивал Алексея Михайловича с солнцем, сияющим «во Российском небе» и «пресветло освещающим мир лучами своих доброт. Пресветлое имя его чуднее славится в самых отдалённых странах, где златовласый Титан пускает своих коней и где останавливает их, где престол Нептуна, где Эол повелительствует. Слава его достигает столпов Геркулеса и стран Америцких». Своим правдолюбием и «изгнанием лести» он превосходит Александра Великого, Тита – римского императора, Соломона. Блаженны те, которые служат ему, потому что милость его безмерна: ни Ганг, ни Пактол не приносят столько золотого песку, ни обильная роса столько влаги, сколько оказывает «доброт» царь Алексей. Свет его в семь раз светлее лучей Феба.
Современники отмечали, что лесть, ложь и изворотливость Полоцкого перед властью не имели границ. Для достижения высокого материального и политического статуса он не брезговал откровенной подлостью. Перед лицами, имеющими подлинную власть, он плёл возвышенные панегирики, но если кто-то попадал в опалу, он этого человека смешивал с грязью. Примером тому может служить отношение к патриарху Никону, воспеваемому им в начале духовной карьеры и откровенно поносимому после опалы.
Сейчас трудно делать выводы о прямом влиянии Полоцкого на маленького Петра, которому было всего восемь лет, когда Симеон умер, но его влияние на Наталью Нарышкину и Фёдора сомнению не подлежит, а. следовательно, и Пётр избежать его не мог.
По свидетельству В.О. Ключевского обучение маленького Петра началось по старорусскому обычаю с пяти лет от роду. Старший брат Федор дал поручение боярину Соковнину приискать учителя и наставника «исполненного всяких добродетелей и искусного в грамоте и письме». Выбор пал на дьяка Челобитного приказа Никиту Моисеевича Зотова. Чем был обусловлен выбор, сказать трудно. По свидетельствам современников Зотов «не знал наук и языков, но был довольно сведущ в истории, а паче отечественной». Симеон Полоцкий проэкзаменовал Зотова в чтении и письме, чем и ограничились, поручив Петра заботам «дядьки – воспитателя». Никита обучал будущего царя грамоте, основам богословия, Часослову, Псалтири, Евангелию. По заказу Зотова были изготовлены специальные живописные книжки – «истории лицевыя с прописьми», помогавшие ребенку лучше усваивать события отечественной истории и жизни Европы. (Никита Зотов)
Сегодня невозможно сказать какова была нравственная составляющая этого обучения и воспитания, но духовная близость и взаимная привязанность учителя и ученика прошла через всю их дальнейшую жизнь. Правда, привязанность эта носила странный и уродливый характер. Будучи всячески обласкан государем на протяжении всей жизни, Зотов, наряду с этим, подвергался со стороны Петра всевозможным унижениям и издевательствам, начиная с назначения «князь-папой» «всешутейского собора» до отвратительного фарса с женитьбой престарелого учителя на молодой вдове. Представляется, что воспитание юного царя носило весьма сомнительный характер, что и выразилось впоследствии в странном благоволении, сочетавшимся с подобием изощренной мести. В 1680 году Зотова удалили от Петра. Основная версия – придворные интриги, но установить подлинную причину опять-таки невозможно. Но факт свершился: учителя отстранили, а нового не назначили, и молодой государь принялся лоботрясничать, представленный самому себе и сверстникам. Забавы его носили характер агрессивный, иногда варварский. Детское воображение, распаленное рассказами Зотова о военных баталиях и ратных подвигах, вселило в него веру собственной исключительности полководца. Царский статус позволял играть в настоящие кораблики и живых солдатиков. Помимо неуемной и неподкрепленной знаниями страсти к кораблестроению и судовождению, часто оборачивавшейся человеческими жертвами, страсть к игре в «войнушку» обходилась еще дороже. Два полноштатных полка, прозванных «потешными», имели на вооружении реальное стрелковое и холодное оружие. Силами тех же «солдат-недорослей» на Яузе возвели настоящую крепость Пресбург с укреплениями и боевыми орудиями. Надо понимать, что отсутствие элементарных знаний и навыков в военном деле не могло не привести к тяжелым последствиям. В «потешных» баталиях люди гибли и калечились. Сам Петр несколько раз становился жертвой собственного невежества при обращении с взрывчатыми материалами и едва не погибал. Отношение к жизни и здоровью людей, являвшихся для него лишь живыми игрушками, он сохранил до конца дней, оставаясь, по сути, капризным и инфантильным недоучкой. В письме Ф.М. Апраксину в 1695 году он сообщает о начале Азовского похода: «Шутили под Кожуховым, а теперь под Азов играть едем». Этим сказано все: игра в человеческие жизни – самая увлекательная игра и излюбленная шутка. До самой смерти он оставался не наигравшимся испорченным мальчишкой. Этому способствовало не только позднее развитие (в 2,5 года он еще не был отнят от груди) но и особенности обучения. Возможно, Зотов обучал его «не шатко, не валко», а возможно и интеллектуальные способности маленького Петра оставляли желать лучшего. Известно лишь, что к 11 годам он еще не освоил до конца азбуку, и до конца дней игнорировал грамматику и орфографию. К 16 годам не знал основных арифметических действий и не мог правильно написать ни одной строчки текста, писал слитно, не понимая разделения слов.
Знакомство с Гордоном и Лефортом не было случайным. Подобное притягивается подобным и, естественно, избежать судьбы знакомства с этими неординарными личностями Петр не мог.
Постепенно немецкая слобода становилась и «культурным» центром, и светским салоном. К. Валишевский* пишет: «Немецкая слобода стала Европой в миниатюре, где так же, как и там кипели политические страсти, а над умами господствовали идеи английской революции. Прибывшие эмигранты жили там интересами, которые захватывали общество у них на родине. Немецкая слобода переживала приподнятое настроение. Шотландец Патрик Гордон увлекался успехами лондонского королевского общества. Английские дамы пудами выписывали романы и поэтические произведения национальных писателей. Поддерживалась деятельная переписка с Европой».
Но наряду с этим, развлечения «просвещенных» европейцев носили характер, в основном, разнузданный. Разгульные кутежи были обычным времяпрепровождением, чему нисколько не противоречила протестантская этика. Именно там Петр и сошелся «накоротке» с Лефортом и Гордоном. И. Солоневич пишет: «Первоначальной общественной школой Петра был Кокуй, с его разноплеменными отбросами Европы, попавшими в Москву, на ловлю счастья и чинов. Если Европа в ее высших слоях особенной чинностью не блистала, то, что уж говорить об этих отбросах. Особенно в присутствии царя, обеспечивавшего эти отбросы от всякого полицейского вмешательства. Делали – что хотели. Пили целыми сутками – так, что многие и помирали. И не только пили сами – заставляли пить и других, так что варварские москвичи бежали от царской компании, как от чумы».
О том же вспоминает и князь Куракин, применительно к дому Лефорта, ставшему настоящим притоном: «Тут начиналось дебошство, пьянство так великое, что невозможно описать, что по три дни, запершись в том доме, бывали пьяны, и что многим случалось оттого и умирать».
Поэтому нечего удивляться, что с самых младых ногтей будущий государь вызывал в среде добропорядочных подданных презрение и отвращение. Нравственная неустойчивость Петра была хорошо понятна и ему самому: «Я могу управлять другими, но не могу управлять собой». Внезапные и немотивированные вспышки гнева хорошо известны его современникам. Профессор М.В.Зызыкин* пишет: «Он мог совершенно непостижимо соединять веселье с кровопролитием. 26 июня 1718 года в сыром мрачном каземате ушел в небытие его единственный сын, а на следующий день Петр шумно праздновал годовщину Полтавской «виктории» и в его саду все «довольно веселились до полуночи».
Нет смысла описывать многочисленные бесчинства и зверства Петра – об этом уже написано более чем достаточно. Хочется лишь задать вопрос историкам: почему они, учитывая все факторы, превозносят Петра, а Ивана Грозного низводят до уровня чудовища? Ведь даже при самом поверхностном взгляде становится очевидно, что эти две личности в моральном отношении заслуживают оценки, прямо противоположной общепринятой. В политике Петр по сравнению с Иваном совершенно ничтожен. Количество человеческих жертв Петра на порядки(!) больше, чем Ивана. И, наконец, кто действительно сыноубийца и клятвопреступник? Дав слово Алексею, что не тронет его, коварно выманил и отдал на растерзание своим «псам», лично присутствуя на пытках при дознании. Полноте, господа историки! Задумайтесь: да человек ли это вообще?
Говорить о Петре, как о православном государе не только не уместно, но и кощунственно. Его образ жизни, образ мышления, нравственные устои не соответствовали не только статусу царя, но и вообще православного. Например, посещение католических богослужений в той же немецкой слободе приводило москвичей в состояние шока. Но более всего показателен факт его дружбы с Патриком Гордоном – резидентом английской короны и масоном высокой степени посвящения. Существует вполне обоснованное, хотя и недоказанное предположение, что и сам Петр был посвящен в масоны Гордоном, регулярно отбывающим на родину для докладов и получения инструкций лично от короля Якова II.
По мере погружения в мир западной «культуры» у Петра нарастало раздражение ко всему русскому. Разрядку он находил в среде иностранцев, в частности в доме Лефорта, что выражалось в нескончаемых оргиях. Даже любовницей его стала немка, дочка торговца спиртным. В конце концов, он и жить переехал из Кремля в Преображенский дворец. Надо полагать, что именно ненависть к православной Москве сподвигла его на строительство новой столицы на самой окраине, в максимальном приближении к вожделенной Европе. И дело совсем не в том, что «назло надменному соседу». Стратегического значения это решение не имело никакого, за исключением того, что в случае военной агрессии новая столица первой попадала под удар неприятеля. Да и место, совершенно непригодное для города, было выбрано лишь потому, что устье Невы – разветвленная сеть многочисленных рукавов. Соединив их каналами, Петр планировал основным средством передвижения в столице сделать лодки, чтобы максимально сымитировать так любезную его сердцу Голландию. Вот такие царственные забавы. Вспоминается фильм Марка Захарова «Формула любви», в котором крепостной рассказывал, как их барин всех крестьян заставлял учить латынь: «Желаю, говорит, думать, что я в древнем Риме. Большой просветитель был, прости господи!»
В феврале 2014 года во время проведения раскопок на Петроградской стороне Санкт-Петербурга было обнаружено массовое захоронение начала XVIII века. Коллективное погребение насчитывало 253 скелета. В течение полугода специалисты изучали останки людей с целью установления пола, возраста и телосложения людей. Вблизи были обнаружены фрагменты деревянных построек, фрагменты булыжного мощения, предметы утвари быта и обуви. Исследования достоверно подтвердили, что имеют место останки строителей Северной столицы. Это были крестьяне, согнанные из европейских областей России – Северо-Запада, Поволжья, а так же карелы и ижоры. Исследование прижизненных травм показало, что эти люди не имели ни повреждений, полученных в бою, ни серьезных заболеваний, оставляющих следы на костях. Основную массу составляли молодые люди, до 40 лет, и умерли они от голода, холода и быстротекущих болезней. Все артефакты сейчас представлены на выставке в Институте истории материальной культуры РАН. И это только лишь случайно обнаруженные плоды реформаторской деятельности «великого просветителя». А сколько таких не найдено по болотам и топям, в окрестностях «Северной Пальмиры»!
Окончательный разрыв Петра с генетическими корнями произошел во время его турне по Европе. Идея, подброшенная Лефортом, основной целью имела не просто ознакомление с западным укладом, но знакомство с Вильгельмом Оранским, одним из вожаков масонства. Ярые поборники кальвинизма Лефорт и Вильгельм всячески внушали Петру мысль, что ему, как царю, необходимо самому встать во главе церкви. Политики запада отлично понимали, что другого такого шанса может не представиться. Те основы русской государственности, об которые они расшибали лбы на протяжении столетий, теперь не существовали. Иезуиты и протестанты могли торжествовать. Им было понятно, что насильственная вестернизация уничтожит Россию. Петра, так же как Ельцина, всеми средствами убеждали форсировать проведение реформ. Петра, так же как Горбачева безудержно восхваляли и пропагандировали в Европе. Результаты нам хорошо известны. С. Платонов пишет: «На далеком Западе слабели последние связи Петра с традиционным московским бытом; стрелецкий бунт порвал их совсем. Родина провожала Петра в его путешествие ропотом неодобрения, а встретила его возвращение прямым восстанием».
Необходимо обратить внимание, что Европа петровского периода почти ничем не отличалась от себя самой периода Грозного. За сто лет там ничего не изменилось. Затяжные войны и революции прекратились лишь по причине поголовного вымирания населения от голода и болезней. Десятками тысяч сжигали еретиков и ведьм. Кстати, здесь ответ на вопрос, почему в современной Европе красивая женщина – редкость. Генетическая наследственность была изведена практически под корень в средние века, когда ведьмой считалась каждая красавица. Известен случай, когда в Германии были сожжены все женщины одного из городов. Возникает вопрос: мог ли Петр не видеть всего вышеперечисленного? Да он не мог увидеть ничего другого! Особенности нравов аристократии мы уже рассматривали. Напрочь отсутствующая личная гигиена при внешнем лоске, отправление естественных надобностей прямо в коридорах дворцов, кишащие вши. Любого, приехавшего из России, все это должно было привести в ужас. Все то, от чего ревностно оберегали Русь предыдущие государи. И вот – свершилось! Не коварное проникновение агентов влияния, а сама монаршая воля ввозит в Россию массовые казни с личным в них участием, чего не могли себе даже вообразить его предшественники; чуждые наряды, курение, отвратительные обычаи, а главное – не просто презрение к вере предков, но и откровенное глумление над ней. Арнольд Тойнби пишет: «Западный мир, куда прибыл Петр I, был уже безрелигиозный мир и оевропеившиеся русские, прибывшие с Петром Великим, стали агентами этой европеизации, не стремясь нисколько принимать форму западного христианства». Да и принимать, по сути, было нечего. Протестантизм свое дело сделал, и идеи просвещения, если и не привели еще к полной секуляризации, но сделали из религии некое удобное обоснование бытия по личному произволу. Но даже там не опускались до таких выходок, как «всепьянейший собор», глумление над святыми реликвиями, которые точь в точь повторяли обряды «ереси жидовствующих», то есть откровенного сатанизма. Надо заметить, что справедливый титул «антихрист» – изобретение отнюдь не Мережковского. Во время знаменитой и совершенно чудовищной стрелецкой казни многие стрельцы кричали ему это в лицо. Прозвище быстро распространилось, и теперь народ его иначе не называл. Наряду с откровенными бесчинствами нарастало давление и на саму церковь, выражавшееся в попрании ее самостоятельности. Петр демонстративно игнорировал участие в любых религиозных процессиях, а, кроме того, отменил крестные ходы. В народной среде начали распространяться слухи о конце света и воцарении антихриста. Большие массы людей кончали жизнь самоубийством, сжигали себя живьем вместе с малыми детьми. Вместе с этим разрастались слухи о подмене царя во время заграничной поездки. И в самом деле, как народ мог воспринимать антирелигиозный маскарад, выходящий за пределы немецкой слободы на улицы Москвы, и определение «вакханалия» здесь отнюдь не фигура речи. Секретарь австрийского посольства Корб в феврале 1699 года записал в своем дневнике: «Особа, играющая роль Патриарха, со всей труппой своего шутовского духовенства праздновала торжественное посвящение богу Вакху дворца, построенного царем и обыкновенно называемого дворцом Лефорта. Шествие, назначенное по случаю этого обряда, выступило из дома полковника Лимы. Патриарха весьма приличное облачение возводило в сан Первосвященника: митра была украшена Вакхом, возбуждавшим своей наготой любовные желания; Амур с Венерой украшали посох, чтобы показать, какой паствы был сей пастырь. За ним следовала толпа прочих лиц, изображавших вакханалию: одни несли большие кружки, наполненные вином, другие – сосуды с медом, иные – фляги с пивом, водкой, последним даром в честь Сына Земли. И как, по причине зимнего времени, они не могли обвить свои головы лаврами, то несли жертвенные сосуды, наполненные табаком, высушенным на воздухе, и, закурив его, ходили по всем закоулкам дворца, выпуская из дымящегося рта самые приятные для Вакха благоухания и приличнейший фимиам…» (Забавно отметить, что нагота Вакха будила у Корба «любовные желания». Ох уж эта Европа..!)
И все это происходило в период массовых казней и пыток стрельцов. Особенно любил Петр устраивать безобразные процессии во время постов, когда вся его братия выезжала на улицы Москвы на ослах, свиньях, козлах и медведях, запряженных в повозки, в тулупах, вывернутых мехом наружу, приводя, тем самым москвичей в состояние ужаса и отвращения. (
25 января 1721 года Петр утвердил «Духовный регламент» в авторстве Феофана Прокоповича, согласно которому православная Церковь переходила в подчинение государства. Программа, вложенная в нестойкое сознание государя во время его заграничного турне, включилась, и теперь система церковного управления максимально приблизилась к протестантской. Профессор М.В. Зызыкин пишет: «Феофан, пропитанный протестантским рационализмом, относился к народному пониманию религии с величайшим презрением, и пристрастие к обряду почитал грубым ханжеством и преследовал. Он в корне подрывал все то, что считалось основой русского благочестия. Народ видел, что преследуются самые дорогие предметы его религиозного почитания, что обычай и верования дедов провозглашаются «бабьими баснями», «душепагубными дуростями»; недовольство народа выражалось в разных формах, то в подметных письмах, то в появлении разных людей, критикующих церковную реформу Петра. Так В. Соловьев сообщает о появлении в Москве Нижегородского посадского Андрея Иванова, пришедшего за 400 верст сообщить царю, что он – еретик, разрушает христианскую веру.
Все внешние формы религии были дороги каждому человеку, как видимое выражение православия; обряд тесно соединялся в уме с представлением о вере, и нарушение его почиталось грехом. А Петр хотел репрессиями устранить веками выработанный религиозный склад жизни и, естественно, нажил врагов. Представление же его о путях спасения уже исходило в действительности из иного, не православного учения, результатом чего было его отношение и к монашеству; иные были у него и канонические понятия о правительственной власти в Церкви, полученные из протестантского учения; отсюда его понятие о возможности отмены патриаршества светской властью. Народ инстинктивно чувствовал, что все это не может делать царь православный».
Можно представить, какое ликование в среде протестантов вызвали основы «Духовного регламента», а отмена патриаршества расценивалась ими как полная победа над православием, тем более, что поначалу в состав синода планировалось включение и протестантских священников. Церковь становилась обычным государственным учреждением, в силу чего отменялась тайна исповеди: теперь духовник обязывался докладывать обо всем, что касалось интересов государства. Таким образом, церковная реформа подорвала саму основу русской национальной государственности, а вместе с ней и основу царской власти. Сам Синод не только не соответствовал канонам, но и во многом противоречил им. Достаточно уже того, что его члены носили звания совершенно нелепые и неуместные для священнослужителей: президент, вице-президент, асессор, обер-прокурор. Западничество проявлялось даже в деталях: церкви надлежало строить на манер кирх и костелов с острыми шпилями вместо куполов. Повсеместно разрушались часовни. Иконы велено было писать на холстах, вместо досок. Даже звонить в колокола требовалось иначе. Нищие сгонялись с папертей и подвергались телесным наказаниям, а на подающих милостыню налагался штраф. Мужские монастыри повсеместно превращались в военные госпитали, монахи становились санитарами. Женские монастыри преобразовывались в швейные мастерские. Монашество на Руси издревле считалось высшим идеалом, а цари на закате жизни стремились принять постриг. 26 января 1723 года в свет выходит Указ о запрещении пострижения. Монастыри, по мере убывания насельников надлежало заполнять военными инвалидами и отставниками. Монашество Петр считал тунеядством. В Указе, в частности, говорилось:
«Понеже нынешнее житие монахов точию вид есть и понос от иных законов, не мало же и зла происходит, понеже большая часть тунеядцы суть и понеже корень всему злу праздность и сколько за-бобонов раскольных и возмутителей произошло, всем ведомо есть також…»
В дополнении к «Духовному регламенту» говорилось:
«Весьма монахам праздным бытии да не попускают настоятели, избирая всегда дело некое, а добре бы в монастырях бы завести художества. Волочащихся монахов ловить и никому не укрывать. Монахам никаких по кельям писем, как выписок из книг, так и грамоток совместных без собственного ведения настоятеля никому не писать, чернил и бумаги не держать. Монахиням в мирских домах не жить, ниже по миру скитаться ни для какой потребы. Скитков пустынных монахам строити не попускати, ибо сие многи делают свободного ради жития, чтобы от всякой власти и надсмотрения удален житии возмогл по своей воле и дабы на новоустрояемом ските собирать деньги и теми корыстовался…»
Весь комплекс мер, предпринятых Петром, привел к тому, что у Синода возникло опасение, что монашество исчезнет совсем.
Отношение Петра к Церкви в целом и к монашеству в частности носило характер, на первый взгляд парадоксальный. Ведя непрерывную и ожесточенную борьбу с институтом монашества, Петр уже в1710 году основывает Свято-Троицкую Александро-Невскую лавру. Поступки и решения, казалось бы, противоречащие друг другу, находят объяснение в его мировоззренческой позиции. Фанатичный приверженец просвещения, Петр видел в Церкви, прежде всего (а, может быть, и – исключительно?) институт просветительский, что нашло свое выражение в массовой организации духовных училищ и семинарий. Церковные учебные заведения открывались в Санкт-Петербурге, Нижнем Новгороде, Харькове, Твери, Казани, Вятке, Холмогорах, Коломне, Вологде, Рязани, Пскове. Обучение велось по методикам западных иезуитских школ и, преимущественно, на латыни. Петр четко поделил монашество на два класса: тех, кто становятся монахами «для удовольствия немощной совести», и тех, кто «для архиерейства и прочих учителей церковных». Обычное, не ученое монашество содержалось, без преувеличения, «в черном теле». Им вменялось в обязанность работать при богадельнях и госпиталях, опекать инвалидов и стариков. Запрещалось иметь кельи, получать жалованье, покидать монастырь. И совершенно другое положение предполагалось для монашества ученого: «Что же касается монахов ученых, то сии не для монашества, но ради учения людем и тайн церковных определяются; монашество же им по нужде править только, а к сему служению не нужное, и если возможно, то облегчить их в обещании… ибо тем, которых производит в учителей из монахов, невозможно монашеского правила всего исполнять, но довольно настоящего им дела учиться, а ученым исполнять народу учение». Для формирования класса ученых монахов Петр предписывал создавать Духовные семинарии, в которых будущие архиереи и учителя должны получать соответствующее воспитание; по окончании ими духовной школы их нужно постригать («сие кажется противно правде, да буде иного способу не сыщется, лучше из двух зол легчайшее выбирать», как написано собственноручно Петром) и отсылать в «Невский монастырь», т.е. Александро-Невскую лавру, которая мыслится как кузница архиерейских кадров. Постепенно на базе ученого монашества сформировался церковный привилегированный класс, со временем сосредоточивший в своих руках все церковное управление.
В истории РПЦ синодальный период ознаменовался не только расширением Церкви, но и расцерковлением элит. Зачатки либерализма вполне закономерно уводили интеллигентские умы в противоположную сторону. Процессы, начатые при Петре, получили новый импульс при Екатерине II, когда с ее легкой руки в моду вошло вольтерианство, ставшее благодатной почвой для полного атеизма, проникшего из интеллигентской среды в среду рабочих и, даже, крестьянства, что и сыграло свою роль на заре ХХ века.
Творение Феофана Прокоповича «Правда воли монаршей» обосновало осуществление царской власти по полному произволу. Явление для Руси чуждое. Православный царь всегда считал себя единым целым со своими подданными, что мы могли проследить как на примере Грозного, так и на примере Годунова. Петр же, фактически узурпировавший церковную власть, поставил себя как вне церкви, так и вне народа. С. Платонов пишет:
«Строй Московского государства был воплощением христианского идеала в его именно русском понимании христианства. В характере русского народа не было стремления к отвлеченному знанию предметов веры, он просто искал знания того, как надо жить, народ стремился понять христианство, как нравственную животворную силу, а христианскую жизнь, как жизнедеятельность человеческого духа, нравственно возрожденного христианством.
Иллюстрацией тому является та центральная власть, в которой отражается как в фокусе народное религиозное мировоззрение; это царская власть. Наряду с подвигом власти, царь несет подвиг христианской церковной жизни, направленной к непрерывному самоограничению и самоотречению».
Историки условно делят государственную деятельность Петра на два периода: 1695 – 1715 г.г. и 1715 – 1725г.г. Первый из них был целиком подчинен военным интересам государства в связи с затяжной Северной войной, поэтому все силы государственного аппарата были направлены на поиск источников дохода для оснащения войск. О методах добывания средств говорить излишне, так как во всех случаях и во все периоды это делалось путем выбивания их из населения. Второй этап проходил под знаком укрепления государства и касался, в основном, вопросов внутреннего реформирования. Как первый, так и второй периоды носили характер спонтанных и сумбурных действий, с отсутствием какой бы то ни было управленческой стратегии. И. Солоневич пишет:
«Все историки, приводя «частности», перечисляют вопиющие примеры безалаберности, бесхозяйственности, беспощадности, великого разорения и весьма скромных успехов, и в результате сложения бесконечных минусов, грязи и крови получается портрет этакого «национального гения». Думаю, что столь странного арифметического действия во всей мировой литературе не было еще никогда».
Действительно, четкой, продуманной системы в сфере государственного управления у Петра не было никогда. Ключевский отмечал, что основным недостатком его была нравственная неустойчивость и полное отсутствие «суждения»:
«Петр не охотник до досужих размышлений, во всяком деле он лучше соображал средство и цели, чем следствия». Поэтому весь ход так называемых реформ «не обнаружил ни медленно обдуманной мысли, ни созидательной сметки».
Унаследованная Петром система власти не отвечала его запросам, в том числе и потому, что не была абсолютистской. Власть его предшественников всегда чем-то или кем-то ограничивалась. С самых первых лет своего правления Петр задался целью свести к нулю роль Боярской думы в управлении государством. Шаг за шагом он вел дело к тому, что в 1699 году была создана «Консилия», предшественница будущего Сената. Она состояла из 8 министров, руководивших деятельностью определенных приказов, подчинялась непосредственно царю, перед ним и отчитывалась. Просуществовала Консилия до 1711 года, когда специальным указом был учрежден Правительствующий Сенат. В сферу его ответственности входили вопросы судопроизводства, налогообложения, торговли, бюджета. При Сенате состояла специально созданная должность – обер-фискал. Впервые в России был создан институт негласных соглядатаев, в обязанности которых входил надзор за деятельностью всего бюрократического аппарата, как в центре, так и на местах. Сам же Сенат контролировался обер-прокурором, подчиненным непосредственно царю. Как и следовало ожидать новая система начала требовать все большего укрупнения аппарата. Так, система приказов к 1721 году преобразовалась в 11 коллегий со строго разграниченными функциями. Таким образом, Петр создал огромного бюрократического монстра, громоздкого и неповоротливого. Созданный по европейскому образцу, он породил небывалое до той поры казнокрадство, ничуть не добавив эффективности.
Лев Тихомиров пишет: «Петр стремился организовать самоуправление на шведский лад и с полнейшим презрением к своему родному, не воспользовался общинным бытом, представлявшим все данные к самоуправлению. Исключительный бюрократизм разных видов и полное отстранение нации от всякого присутствия в государственных делах, делают из якобы «совершенных» петровских учреждений нечто в высшей степени регрессивное, стоящее по идее и вредным последствиям бесконечно ниже московских управительных учреждений».
Укрепление вертикали власти диктовало потребность реформирования и губернского административного аппарата. Страну поделили на 8 губерний во главе с губернаторами, каждая из которых делилась на 50 провинций во главе с воеводами, а провинции – на дискриты, руководимые земскими комиссарами. Число государственных служащих росло как на дрожжах. Соответственно росли и затраты на их содержание и, как следствие, суммарный коррупционный оборот вырастал в разы. Ситуация, до боли знакомая по концу 90-х – началу двухтысячных. Те же задачи, те же методы, те же результаты. Читаем у Ключевского:
«Губернская реформа опустошила или расстроила центральное приказное управление.…Создалось редкое по конструкции государство, состоявшее из восьми обширных сатрапий, ничем не объединявшихся в столице, да и самой столицы не существовало; Москва перестала быть ею, Петербург еще не успел стать. Объединял области центр не географический, а личный и передвижной: блуждавший по радиусам и периферии сам государь. <***>… под высоким покровительством сената казнокрадство и взяточничество достигли размеров никогда не бывалых прежде – разве только после».
Вторит ему и В. Мавродин*:
«Механическое перенесение на русскую почву иноземных учреждений без учета русской действительности, приводило к тому, что неудовлетворенный деятельностью этих учреждений Петр их совершенствовал, вводил новые, нагромождал одну канцелярию на другую, удорожая и без того дорого стоивший государственный аппарат, создавал сложную бюрократическую машину, носился с разнообразными прожектами».
Петровская эпоха замечательна тем, что явилась периодом полного отсутствия какого бы то ни было законодательства. Вся законодательная база состояла из бесчисленного количества указов и предписаний, которые повсеместно саботировались и игнорировались не только по причине крючкотворства и корысти чиновников, но и потому, что разобраться в нагромождении взаимоисключающих установлений не представлялось никакой возможности. Что такая система – самая благодатная почва для коррупции мы смогли убедиться в новейшей истории на примере деятельности современных «модернизаторов». В постперестроечный период властями была инициирована попытка разработки системы местного самоуправления, провалившаяся вполне успешно по двум причинам. Во-первых, такая система должна вызреть, как она вызревала во времена до Ивана Грозного, что и обусловило успешное внедрение земства. Во-вторых, властям не очень-то и хотелось такого, хорошо забытого новшества, поэтому никаких серьезных научных разработок по проблеме не проводилось. Прямо противоположная ситуация создалась при Петре, который всеми силами стремился выкорчевать многолетний опыт национального самоуправления. Результаты в обоих случаях получились идентичные.
В контексте вышесказанного необходимо сделать небольшое отступление. Верный своим принципам Петр комплектовал в 1724 году Петербургскую академию наук преимущественно иностранцами. Поскольку нас интересует историческая наука, то обратим внимание, что с момента создания, и на протяжении более века на историческом направлении трудились 33 академика, и только трое из них – русские, включая М.В. Ломоносова, который историком в чистом виде, все же, не был. Подавляющее число академиков составляли немцы, многие из которых, даже не владели русским языком. Еще раньше, сразу после введения юлианского календаря, сократившего российскую историю на несколько тысячелетий, по распоряжению царя произвели действо странное и настораживающее историческими параллелями. Из всех монастырей, под предлогом переписки, изъяли старинные книги, после чего уже никто и никогда не увидел ни оригиналов, ни копий. Весьма и весьма напоминает уничтожение книг протестантами и «жидовствующими».
В истории известно противостояние М.В. Ломоносова и основной группы немецких академиков, но почти нигде не упоминается о жестком лоббировании иностранной науки со стороны царского двора. Силы были не равны, и новую русскую историю сфабриковала хунта, возглавляемая Герхардом Фридрихом Миллером и Готлибом Зигфридом Байером. В 1749 году Ломоносов вступил в открытое противостояние с Миллером, разгромив его «фундаментальный труд» «О происхождении народа российского», но все его работы были изъяты и уничтожены. Однако и здесь не обошлось без «чудесной» интриги. Через несколько лет после смерти Михаила Васильевича вышли в свет некоторые из его «уничтоженных» работ под редакцией…Миллера! Еще интереснее обстояло дело с трудами Татищева. Миллер их издал также после смерти русского историка, причем оригиналов не видел никто. Скорее всего, их вообще не существовало.
Нынешние поколения хорошо помнят, как за спинами нуворишей маячили тени иностранных кураторов, но у Петра иностранцы вполне официально занимали подавляющее большинство руководящих постов. Камер-коллегией управлял барон Нирод, военной – генерал Вейде, юстиц-коллегией – Бревер, иностранной – Шафиров, адмиралтейской – Крейс, коммерц-коллегией – Берг, мануфактур-коллегией – Брюс.
Ситуация совсем как у большевиков после революции, когда во властных структурах все русские фамилии были всего лишь партийными псевдонимами.
Ликвидация земского самоуправления, земских соборов прервала непосредственную связь народной массы с высшей властью. Мнение людей, их устремления и желания уже никого не интересовали. В прежние времена население могло ходатайствовать о замене неугодного по каким-либо причинам руководителя. Теперь для этого не только не существовало никакого механизма, но и сам факт расценивался как бунт. Власть чиновника стала безраздельной и непререкаемой.
В среде историков преобладает мнение, что войсковые соединения стрельцов, доставшиеся Петру при воцарении, отличались плохой боеспособностью, неуправляемостью и склонностью к анархии. Вопрос боеспособности стрелецкого войска рассматриваемого периода требует отдельного изучения, однако причины бунтов в его среде вполне определенны: военные не могли мириться с антиправославными и антицерковными выходками «верховного главнокомандующего». Скорее всего, именно этим объясняется та чудовищная жестокость, с которой Петр лично расправлялся со стрельцами. Хотя, с кем он обходился иначе! Он рубил им головы лично и того же требовал от своих сатрапов. По словам историка Соловьева, Меньшиков хвастался, что обезглавил 20 человек в один присест. Вешали тысячами, на многочисленных кострах зажаривали живьем. Когда знакомишься с этими чудовищными документами, на память невольно приходит история Святого Георгия. Воистину, антихрист никогда не щадил своих противников! Одним из «полезных» новшеств, вывезенных Петром из «просвещенной» Европы, был изощренный способ казни – колесование, который он с особым удовольствием испытал на стрельцах.
С юных лет, грезя о лаврах великого полководца, Петр забавлялся живыми солдатиками, получившими наименование «потешные полки». Уничтожив стрелецкое войско, он начинает формирование принципиально новой армии, опять же по образцу и подобию армий Европы, и первыми подразделениями ее становятся те самые живые игрушки, названные впоследствии Преображенским и Семеновским полками. Приглашенные западные военспецы обучают их по своим войсковым методикам.
В 1699 году производится массовый рекрутский набор на пожизненную военную службу. Парней, в возрасте от 15 до 20 лет, забирали одного с определенного числа дворов. По мере формирования специальных военных школ командный состав постепенно замещался русскими офицерами из дворян.
В 1700 году началась война со Швецией, известная как «Северная», затянувшаяся на 21 год. Нет ничего удивительного, что Россия, имея существенный численный перевес, начала эту войну с череды поражений. Уничтожив прежнее стрелецкое войско и, не успев создать боеспособного нового, Петр бросил в бои малообученных деревенских рекрутов.
Ключевский пишет: «Редкая война даже Россию заставала так врасплох и была так плохо обдумана и подготовлена». Яркий тому пример – битва под Нарвой, когда 35- тысячное русское войско проиграло сражение 8-тысячному корпусу шведов, а командующий русскими войсками граф де Круа сдался противнику вместе со всеми иностранными офицерами. Надо полагать, что дело здесь не только в предательстве иноземного командного состава, и не в плохой боевой подготовке состава рядового. Самое главное заключается в отсутствии боевого духа и моральных мотиваций, а проще – в утрате смыслов. Какие смыслы и мотивации могли быть у мальчишек, знающих, что жизнь их навсегда связана с палочной армейской системой, а домой они смогут вернуться лишь глубокими стариками и инвалидами. Если вообще вернутся. А ведь с прежним стрелецким войском Алексей Михайлович вполне успешно «урезонил» Польшу.
Тот же пример по Прибалтике, где 60-тысячное русское войско противостояло 15 тысячам шведских солдат без особых успехов, в то время как граф Шереметев с небольшим кавалерийским отрядом старой боевой школы, совершая дерзкие рейды, в прах разносил вражеские ряды, в разы превосходящие численностью. В 1702 году пятидесятилетний воевода разгромил 6-тысячный отряд шведов, из которых уцелели чуть более 500 человек. Тот же Шереметев командовал в Польской кампании и успешно захватил всю Курляндию. Удачно проведенных военных операций на счету воеводы старой русской школы множество. Это ли не доказательство преимущества национальной военной тактики над заморской?
Сильно преувеличено историками и значение знаменитой Полтавской битвы. Ключевский пишет: «К Полтаве пришло 30 тысяч отощавших, обносившихся, деморализованных шведов. Этот сброд 2 месяца осаждал Полтаву. Карл XII три раза штурмовал Полтаву, и ничего у него не получалось». Крепость оборонял гарнизон численностью около 4 тысяч, которому помогали горожане. Вконец измотанные шведы уже не могли противостоять русской армии под командованием все того же Шереметева. При детальном рассмотрении получается, что никаких военных заслуг у Петра как полководца не было, а все славословия в его адрес по этой части не что иное, как очередное легендотворение.
Особо стоит остановиться на предпосылках Северной войны и ее последствиях. Надо признать, что, втянув Петра в это авантюрное предприятие, его попросту «развели». Зачинщиками кампании первоначально стали поляки. Август II – инициатор создания Северного союза (Польша, Саксония, Дания, Россия) политику проводил непоследовательную и, довольно-таки, гнусную. Еще, будучи в составе союза, он не упускал возможности «позаигрывать» со своим прямым противником Карлом. Так, в 1706 году, после поражения от шведов он заключил с ним Альтранштедтский мирный договор и расторг союз с Россией, а после победы под Полтавой вновь примкнул к Петру, но продолжал практиковать различные тайные союзы против России. Швеция на тот период контролировала все крупнейшие балтийские порты, через которые шла торговля российскими товарами. Наиважнейшая задача для Англии и Голландии состояла в ослаблении Швеции на Балтике, но действовать своими силами и в открытую они не хотели, так как формально находились в дружеских отношениях. Вообще, интриги английской короны против России имеют настолько глубокие корни, что нельзя не коснуться их подоплеки, тем более, что они имеют прямое отношение к предпосылкам Северной войны.
Как ни странно, но Англия всегда считала Россию не просто геополитическим противником, но и заклятым врагом. Факт на первый взгляд удивительный и требует отдельного исследования, не исключающего и конспирологический аспект. Совершенно в духе британского коварства Лондон, чаще всего, предпочитал действовать чужими руками. Значительная, если не главная роль в этой интриге принадлежала, опять-таки, Ватикану. Ранее мы достаточно подробно рассматривали историю противостояния Рима с Православной Церковью. В 1221 году папа Гонорий III наложил строжайший запрет на какую бы то ни было торговлю с русскими, а епископ Томас – англичанин и доминиканец организовал известную серию крестовых походов на Русь. Так продолжалось до середины XVI века, пока экономические выгоды не взяли верх над идеологией. С благословения Ивана Грозного, с Англией установились сначала торговые, а затем и дипломатические отношения. Выше мы уже рассматривали деятельность знаменитой Московской английской компании, созданной именно в то время, и благополучно просуществовавшей вплоть до 1917 года. Стоит лишь добавить, что, начав свою деятельность с уставного капитала в 6 тысяч фунтов стерлингов в 1555 году, уже к 1585 году ее оборот достигал без малого сотни тысяч. Иван Грозный, видя несомненные выгоды для России, лично покровительствовал ее деятельности, наделяя щедрыми льготами. Однако англичане не только стремились всячески облапошить доверчивых русских, но и плели множественные интриги, препятствуя выходу России к Балтике и Черному морю, опасаясь потерять монополию в вопросе торгового флота. Наконец терпению Грозного пришел конец, и он значительно ограничил британские аппетиты. Кстати, стоит упомянуть о еще одной роковой «услуге», оказанной России Англией. Во время Великого посольства Петр заключил договор о поставках пятисот миллионов фунтов табака.
Итак, вернемся к началу Северной войны. Англия, Голландия, Франция и Швеция были объединены союзным договором 1698 года. Россия в это время пыталась заключить мирный договор с Османской империей, что никак не входило в планы союзников, так как у Европы были свои, далеко идущие планы в отношении Турции. Но договор все-таки состоялся, поэтому Англия и Голландия незамедлительно приняли решение раздробить Северный союз, начав войну с Данией на стороне Швеции. В августе 1700 года Дания капитулировала, и по условиям Травендальского договора отказалась от союза с Россией и Саксонией. Русский посол в Голландии А. Матвеев получил конфиденциальную информацию, что и Гаага, и Лондон стремятся обеспечить победу Швеции в Северной войне любыми средствами. Но неисповедимы пути истории. В 1703 году у англичан со шведами внезапно разладились торговые отношения. В то же время, несмотря на политические интриги, оборот торговли с Россией составлял без малого 225 тысяч фунтов стерлингов. Стратегические аппетиты Туманного Альбиона исторически не отличались скромностью. Англичанам всегда хотелось всего, сразу и полной ложкой. Проведав, что Людовик XIV вознамерился сподвигнуть Россию на мир со Швецией и перехватить торговлю из рук англичан и голландцев, королева Анна направила к Петру чрезвычайного посланника Чарльза Витворта с двоякой целью: выпросить привилегии в торговле и добыть разведывательную информацию в военной сфере, экономике и финансах. Со своей задачей он успешно справился, углубившись в тему настолько, что даже сопровождал царя в военных операциях. Это позволило Витворту к концу 1708 года составить подробный отчет о состоянии войск и оборонительных сооружений, после чего шведы немедленно выдвинулись к Петербургу. Не нужно быть военным специалистом, чтобы проследить взаимосвязь.
Рассмотрение бесконечной цепи политических интриг и провокаций того периода может занять не один том исторических исследований. Их описание не входит в задачу данной работы, а построение логической цепочки способно свести с ума самого искушенного аналитика. Заглянув в ответ поставленной задачи, мы увидим, что внешнеполитическая деятельность Петра I не выдерживает никакой критики. Крайняя амбициозность, недальновидность и авантюризм привели страну в результате этой войны в состояние экономической и демографической комы. Уже за первые 10 лет кампании население страны сократилось по разным оценкам от 10 до 40 %. Посредством чудовищных налогов народ превратили в толпу нищих, а крестьян в рабов. Армия пришла в состояние полной не боеспособности. Россия, по сути, стала сырьевым придатком Европы, которая за гроши вывозила огромные природные ресурсы, что явилось прямым следствием отвоеванного выхода к Балтике. К России были присоединены Ингрия (Ижора), Карелия, Эстляндия, Лифляндия (Ливония), часть Финляндии (до Выборга). Но! По Ништадскому мирному договору территории были проданы России за баснословные деньги – 2 миллиона талеров. Швеция получила право беспошлинно вывозить из России хлеб на 500 тысяч рублей. Северная же часть Финляндии возвращалась Швеции. Военные предприятия Петра поглощали от 80 до 85% бюджета государства, а в 1705 году они достигли 96%. Сам собою напрашивается вопрос: кто на самом деле одержал победу в Северной войне? До боли знакомая картина: либералы 90-х в точности воспользовались методологией Петра I. Наверное, за это его и любят. Как, впрочем, и большевики.
Общий итог всех военных кампаний Петра явно указывает на его несостоятельность как военноначальника. Война с турками фактически проиграна, так как пришлось отдать Азов и почти весь азовский флот. По итогам Северной войны Ключевский делает вывод: «Упадок платежных и нравственных сил народа едва ли окупился бы, если бы Петр завоевал не только Ингрию с Ливонией, но и всю Швецию, и даже пять Швеций».
Роль созданного им флота также весьма неопределенна. Азовский флот фактически подарили туркам вместе с пристанями. В Прибалтике воевали лишь сухопутные войска, а шведский флот разбили гребными галерами.
Затраты на военное строительство за весь период царствования Петра имели масштабы поистине чудовищные. К концу петровского периода Россия имела 210-тысячные сухопутные войска и флот, состоящий из 48 линейных кораблей, 787 галер и маломерных судов. Мощнейшая по тем временам военная группировка, добившаяся несоразмерно малых результатов, и стоившая народу множества загубленных жизней.
Нельзя не коснуться подробнее легенды, тиражируемой из века в век. Это – флот Петра I. Реальная история вопроса местами смешна, местами печальна. Грандиозный замах, вызревавший еще в детские годы, предшествовал удару растопыренными пальцами. К началу Северной войны было построено 37 кораблей различных модификаций. Нанятые иностранные корабелы не особенно напрягались, понимая уровень квалификации рабочей силы и качество древесины, предоставленной для строительства.
Созданием мощного военного флота Петр всерьез озаботился в рамках подготовки к Азовской кампании 1695 года. По плану со стапелей должен был сойти 51 корабль класса «фрегат», или аналогичные ему, с вооружением до 70 орудий. В истории строительства флота логика Петра была странна и необъяснима, как и вся остальная управленческая стратегия. Верфи организовывались не в местах спуска кораблей на воду, а в районах произрастания подходящего леса, а именно – под Воронежем, а это многие сотни километров от Азовского моря. Недостроенные корабли из плохо просушенной древесины спускались на воду в верховьях Дона и сплавлялись вниз по течению. Часто уровень воды падал настолько, что крупнотоннажные корабли не могли пройти по фарватеру и стояли в ожидании весеннего паводка, вмерзшие в лед, что приводило «полуфабрикаты» в состояние полной негодности. «Большевистская» натура самодержца смириться с этим не могла, поэтому предпринимались бредовые попытки строительства плотин, а также перемещение кораблей по суше на катках, для чего по ходу движения рубились просеки. Сколько человеческих жизней было загублено в ходе этих гениальных операций, статистика умалчивает, но люди умирали десятками, надрываясь, и – с голоду, потому что кормили «тягловую силу» хуже собак. Таким образом, из 37 кораблей, заложенных на донских верфях, в первую пятилетку Северной войны удалось ввести в строй только 3 корабля среднего класса.
К началу турецкой кампании 1711 года до Азова дотащили еще пять линкоров в состоянии настолько плачевном, что ввести их в строй так и не удалось. Остальные 30 кораблей так и сгнили в водоразделе Дона. Но и здесь «гениальный» царь остался верен себе: на тех же верфях заложили еще 20 крупнотоннажных кораблей. Воистину: «засеем вдвое больше, и пусть проклятая саранча подавится»! Результат оказался соответствующий: на воду спустили лишь 8, а до Азова добрались только 2 – «Ластка» (50- пушечная) и 60- пушечная «Шпага», которая в Азове встала на ремонт. Вечный. В карикатурной имитации морской кампании 1711 года против турецкого флота приняли участие лишь 4 корабля: 28 пушечный «Меркурий», 30 пушечный «Соединение» и 2 линкора. За 15 лет из 71 крупного корабля Воронежских верфей в строй встали лишь 4.
Не лучше обстояло дело и на Северо-западе. Готовясь к войне со Швецией, верный собственной логике Петр, начал со строительства Азовского флота. Создание же Балтийского флота он начал непосредственно после начала боевых действий. Заложили 5 крупных верфей: Лужскую, Сясьскую, Селицкую, Псковскую и Новгородскую. Поскольку все они организовывались уже после «жареного петуха», то и корабли на них строились из чего попало, так как подходящего леса поблизости не было.
(Забегая вперед, нужно отметить, что в результате все корабли первого поколения Балтийского флота сгнили через несколько лет после ввода в строй. Срок службы качественного европейского военного корабля тех лет составлял от 40 до 60 лет, но к моменту окончания Северной войны осенью 1721 года из всех кораблей российской постройки в относительной боеспособности оставались лишь 3 линкора).
За период с 1702 по 1704 год на вышеупомянутых верфях построено 46 крупнотоннажных кораблей, и ни один из них в море так и не вышел, а к 1711 году почти все пошли на дрова. Но Петр, с упорством помешанного, продолжал строить новые верфи и корабли все теми же методами, и с прежним успехом. К 1713 году введены в строй еще 20 крупных кораблей. К моменту подписания Ништадтского мира из их числа остался лишь один, остальные сгнили. Не уничтожены в боях, не потоплены, а «умерли своей смертью», не прослужив и половины минимального срока. К началу новой шведской кампании 1741- 43г.г. «в живых» остался лишь один корабль петровской постройки, выдержавший срок службы, близкий минимальному.
Необходимо отметить, что помимо закладки отечественных, Петр закупал корабли европейской постройки. В период войны Балтийский флот пополнили 30 импортных судов, далеко «не первой свежести». Вороватые российские представители за «откаты» приобретали уже потрепанные в боях и штормах иностранные корабли, но даже эти «корыта» вполне успешно эксплуатировались по два – три десятка лет.
Итогом бурной и бездарной деятельности Петра по созданию отечественного флота явилось чудовищное расточительство государственного бюджета при почти нулевой эффективности. Провальное вложение средств напоминает проблемы современного отечественного автопрома. Средний импортный корабль тех лет, с дубовым корпусом и металлическим крепежом, на европейском рынке обходился более, чем на треть дешевле аналогичного отечественного из сосны. Кроме того, петровская гигантомания с тактической точки зрения не была ни чем обоснована. По мере строительства он все больше входил во вкус, увеличивая водоизмещение и артиллерийскую оснастку, хотя на тот период значительно эффективнее оказывались легкие суда и гребные галеры. Поистине, если человек бездарен, он бездарен во всем.
Ведение войн и организация походов требовали огромных средств, что и побуждало Петра к «реформированию» финансовой сферы. Однако, термин здесь не совсем уместен применительно к тому откровенному ограблению, которое осуществлялось петровской администрацией. Изобретательности чиновной братии не было предела. Налоги собирались со всего, кроме воздуха. Помимо традиционных – таможенного и кабацкого, собирались монопольные налоги с продаж соли, спирта, дегтя, щетины. Но этого казалось мало. Изобрели налог на бани, топоры, лошадей, дубовые гробы, использование гербовой бумаги.
Финансовая реформа, предпринятая Петром, выявила печальную закономерность. Перепись податного населения 1710 года показала резкое сокращение количества дворов. Многие историки, отстаивающие «прогрессивный» характер реформ Петра, объясняют сей факт не сокращением населения, а природной изворотливостью русского человека. Якобы, в целях уменьшения налогов несколько дворов обносили одним забором, что становилось как бы одним двором. Поэтому в ходе реформы приняли решение о переходе к подушной подати. В период с 1718 по 1724 год провели повторную перепись, которая показала, что реальная убыль населения составила около 33%. Цифра чудовищная, в полной мере отражающая цену петровского «прогресса». День ото дня нищета толкала людей на улицы, где они пытались продавать собственных детей. По свидетельству Ключевского у людей не было денег даже на соль. В самой Москве многие питались без соли, заболевали цингой и умирали. Народ переставал мыться по примеру «просвещенной» Европы, потому что нечем было оплачивать банный налог, даже после «правежа батогами».