Путник Константин Владимирович,
руководитель миссионерского отдела Челябинской епархии Русской Православной Церкви

 

 

 

 

ЧТО ТАКОЕ ПСИХО-МЕНТАЛЬНАЯ ВОЙНА?

 

 

Происходящая в настоящее время схватка в психо-ментальной сфере предваряет назревающую «горячую» глобальную схватку за обладание жизненно необходимыми ресурсами

 

 

                                                                    Часть 1

 

«Нам нравится эта работа – называть вещи своими именами»
Карл Маркс

 

То, что мы находимся на войне – войне особого типа, которая носит выраженный психо-ментальный характер, наконец-то признано на самом верху, российской военно-политической элитой: весной 2021 г. советник министра обороны РФ Андрей Михайлович Ильницкий ввёл это понятие в широкий общественный дискурс. А совсем недавно в специализированном теоретическом журнале «Военная мысль» (август 2021 г.) он опубликовал большую статью, которая прямо так и называется «Ментальная война России». Всякий желающий может найти ее в Интернете.

Всё сказанное Ильницким в целом справедливо и верно, за исключением одной неточности: автор ограничивает понятие войны нового типа рамками ментальности, т.е. собственно мышления человека, тогда как противником исследуются и используются существующие бессознательные опции человеческой психики, более того, очень часто они оказываются приоритетными. Поэтому, на наш взгляд, правильнее будет использовать термин «психо-ментальная война», в котором «психо», собственно, и подразумевает воздействие на сферу бессознательного и духовного.

Что такое психо-ментальная война?

Это война, целью которой является переформатирование мышления противника в своих интересах. Это война, в которой воюющие стороны стремятся инспирировать или выявить, организовать и активизировать деструктивные силы на стороне противника, состоящие, как правило, из людей, имеющих психические проблемы. Психические отклонения, часто неявные, очень серьезный признак (правильнее сказать – стигмат) функционера такой войны.

В свое время об этом много и основательно писал Григорий Петрович Климов (Калмыков), советский офицер, после войны перебежавший в американскую оккупационную зону. По факту, он – изменник Родины, предатель, но вместе с тем, человек очень умный. Американцы сразу это поняли и вовлекли его в психологическую, психо-ментальную войну против СССР, методы и приемы которой тогда находились в стадии разработки и апробации. Климов длительное время участвовал в этих проектах (Гарвардском, в частности), многое увидел, переосмыслил и понял, вышел в отставку и написал несколько книг, сразу ошельмованных и в США, и в СССР. В современной России все они были изданы весьма приличными тиражами. В моей библиотеке, например,  есть книга Климова, вышедшая в 1993 г. в Воениздате. В настоящее время некоторые из них включены в официальный перечень экстремистской литературы, а их автор объявлен маргиналом, антисемитом и гомофобом. По этой причине «высшая социология» (как называл свою методологию автор) Климова многими российскими аналитиками и экспертами учитывается и используется, но имя создателя и талантливого популяризатора осторожно замалчивается.  Такое положение – тоже убедительная победа наших противников. Разумеется, не со всем, что написано Климовым, можно согласиться, но в главном он, безусловно, прав: психо-ментальная, психологическая война – это «война психов». Причем это относится и к нему лично.

«Цель войны нового типа, – по Ильницкому, – уничтожение самосознания, изменение ментальной, цивилизационной основы общества противника… Задача ментальной войны, как и любой другой, – пишет он, – лишить объект воздействия суверенитета и поставить его под внешнее управление. Если для этого ранее, в классической войне, требовалось разгромить вооруженные силы противника и захватить его территорию, то теперь это вовсе не обязательно. Можно разрушить государство и уничтожить страну, поменяв самосознание, мировоззрение, цели, ценности и приоритеты общества. Ментальная война направлена на изменение мировоззрения. Причем если вооруженные силы и инфраструктуру можно восстановить, то эволюцию мировоззрения повернуть вспять невозможно…».

Тут можно поспорить: практика (в частности, украинская) последний тезис убедительно опровергает. Вопрос не в необратимости мировоззренческих изменений (существует опыт эффективной денацификации Германии после Второй мировой войны), а во времени, которое потребуется для психо-ментального «выздоровления». Жизни одного поколения может не хватить.

И еще: на мой взгляд, все-таки существует принципиальная ошибка в оценке будущих боевых действий, на что первым обратил внимание наш соотечественник и гражданин Словакии (и, между прочим, член Парламентской ассамблеи Совета Европы – ПАСЕ) недавно скончавшийся Сергей Хелемендик.

Психо-ментальная война не является частью привычного мирового общественно-политического и социально-экономического противостояния, открытыми фазисами которого были I-я и II-я мировые войны. Происходящая в настоящее время схватка в психо-ментальной сфере предваряет назревающую «горячую» глобальную схватку («войну войн» по Хелемендику или «всемирную войну» по А.И. Фурсову) за обладание жизненно необходимыми ресурсами (такими, как вода). Это обстоятельство будет отличать будущую глобальную войну от всех предыдущих и обусловит ее крайнее ожесточение. Речь пойдет не просто о геноциде, опыт которого человечество приобрело в ХХ веке, а об этноциде, геронто- и педоциде, об истреблении целых этнических и социальных групп как ненужных едоков. Доказанные разработки в области биологического оружия, проводимые США на территории Украины, подтверждают это.

«Ментальная война носит тотальный характер, – абсолютно верно замечает Ильницкий. – Её фронты, сражения и бои разномасштабны, но синхронизированы и системны…»

Поскольку выяснилось, после многочисленных неудачных попыток, что военным путем Россию не одолеть, объектом деструктивного воздействия стала ментальная сфера, сознание человека и его подсознательные структуры, психика.

Цель психо-ментальной войны, как формулирует её Джордж Сорос, – производство нового типа мышления, смена менталитета, изменение общественного сознания. Итогом должно стать формирование новой культурной матрицы.

То есть, говоря по-русски: цель психо-ментальной войны – превратить людей в сволочь. Предупреждаю: это – не ругательство.

«Слово употребляется в исконном значении: те, кого сволокли куда-то в сторону, – писал упоминавшийся выше Сергей Хелемендик. – Сволочь – это отдельные представители народов или социальные группы, которые в силу разных причин изменяют своему историческому и культурному коду… Они сами сволакиваются… Могут ли стать сволочью целые народы?» – задается он вопросом.

И отвечает: «Могут – но тогда это уже не народ».

И в этом случае, увы, можно сослаться на печальный опыт Украины, ставшей фактически площадкой психо-ментальной, а теперь и «горячей» войны. Психо-ментальная война всегда предшествует «горячей» стадии и постоянно её сопровождает.

Один из главных идеологов глобализма, канадский психиатр Брок Чисхолм,  основатель и первый президент Всемирной организации здравоохранения, еще в 1948 г. указал те стороны цивилизационной матрицы, которые должны быть подвернуты деструктивному воздействию:

«Чтобы прийти к мировому правительству, необходимо изгнать из сознания людей их индивидуальность, привязанность к семейным традициям, национальный патриотизм и религиозные догмы… Уничтожение понятий истины и лжи, которые являются основой воспитания ребенка, замена веры в опыт старших рациональным мышлением – вот запоздалые цели,… потребные для изменения человеческого поведения».

Психо-ментальная война ведется на нескольких диалектически сочетанных  уровнях.

1-й уровень – мистический, религиозный; уровень противостояния Бога и дьявола, где, говоря словами нашего великого классика, «поле битвы – сердца людей». Для понимания актуальности этой борьбы, её реальности необходимо преодолеть внутренний скептицизм. Дьявол – это реальность, которая умело прячется, маскируется. Самая изощренная хитрость дьявола – многим известны эти слова, – убедить людей в том, что его нет, что всё недоброе, злое происходит само собой, вследствие неких абстрактных неперсонифицированных объективных законов.

Как написал Александр Блок: «Но тот, кто двигал, управляя// Марионетками всех стран, –// Тот знал, что делал, насылая// Гуманистический туман…».

2-й уровень – уровень конкретно-исторический, на котором психо-ментальная война приобретает формы геополитического, цивилизационного и т.п. противостояния.

3-й уровень – собственно субъективно-ментальный, на котором осуществляется деструктивное воздействие на мышление людей.

И еще на один важный аспект психо-ментальной войны необходимо указать. Психо-метальная война ведется не только между цивилизациями, неспособными уничтожить друг друга обычными «горячими» военными средствами. Она ведется также внутри любой общественно-экономической формации, основанной на классовом антагонизме, т.е. и в современной России тоже. Но если в первом случае целью психо-ментальной войны является переформатирование мышления населения страны-мишени (или хотя бы ее правящей элиты), то во втором случае имеется в виду «убаюкивание» классового сознания угнетаемого класса в собственной стране, недопущение или остановка роста его классового самосознания до понимания им классового антагонизма и путей его ликвидации. В обоих случаях методы и приемы психо-ментальной войны одинаковы. Именно по этой причине действующая российская власть так вяло и неохотно реагирует на реалии психо-ментальной войны: признав существование А, придется признать и существование Б.

Психо-ментальная война имеет свои особенности.

Во-первых, как уже говорилось, психо-ментальная война носит тотальный характер, т.е. охватывает все сферы материального и идеального, к чему имеет отношение человек: пример попыток психо-террора в отношении юной российской фигуристки Камилы Валиевой или  паралимпийской сборной России у всех перед глазами, а ведь это – только эпизоды ведущейся войны…

Во-вторых, психо-ментальная война принципиально имморальна, т.е. предполагает отрицание абсолютно всех этических норм: победа должна быть достигнута любой ценой, при этом разницы между ценой и ценностью имморализм не видит. Понятно, что психо-ментальную войну, как правило, ведут люди нравственно помешанные (говоря языком дореволюционной психиатрии), т.е. люди с выраженной дисфункцией определенных областей головного мозга (так называемые органики). Ни о какой воинской чести на такой войне речи быть не может.

В-третьих, в психо-ментальной войне не существует мелочей, любая частность имеет принципиальное значение. Игнорирование таких частностей, таких «мелочей», придание им второстепенного значения является пособничеством врагу.

В-четвертых, психо-ментальная война предполагает анонимность, которая обусловлена стремлением представить навязываемые ментальные схемы (мыслеобразы) в качестве продуктов собственного мышления людей-мишеней. Значительная часть населения, в силу физиологических особенностей головного мозга (о чем замечательно точно говорит профессор С.В. Савельев в своих многочисленных выступлениях и книгах), как правило, не догадывается о воздействии на психо-ментальную сферу и даже отрицает (с разной степенью интенсивности) такое воздействие – обычно на эмоциональном уровне, т.е. считая его оскорбительным для себя. Это – высший пилотаж психо-ментальной войны, отсылающий нас к уже упоминавшейся максиме о дьяволе, сумевшим убедить людей в том, что его не существует. В условиях анонимности методики воздействия на психо-ментальную сферу действуют наиболее эффективно и наиболее разрушительно.

                                                                   Часть 2

Психо-ментальная война (при тотальном её характере) предполагает, прежде всего, деструктивное воздействие на три социальные группы:

– во-первых, на политическую элиту (на социально-политического гегемона, говоря языком Антонио Грамши), из среды которой формируется т.н. «агентура влияния»;

– во-вторых, на интеллигенцию, преимущественно космополитическую, из которой во властные и околовластные структуры рекрутируются ренегаты, формирующие повестку, т.е. идеологию и последовательность деструктивных действий и формулирующие их нравственную оправданность;

– в-третьих, на молодежь, т.е. на наиболее активную, амбициозную и недальновидную часть общества, которая в ближайшем будущем будет, если потребуется,  «пушечным мясом», а в отдаленной перспективе станет субъектом нового, навязанного извне порядка, нового мировосприятия и мироощущения.

Первое, что делается в психо-ментальной войне, – организуется поток материалов (литературы, публицистики, телепередач и т.п.), снимающих абсолютный отрицательный смысл предательства.

О ренегатах (фактически, идеологических предателях-перебежчиках) следует сказать особо, тем более, что российское общество, как, пожалуй, никакое другое, оказалось поражено (во всех смыслах) и деморализовано масштабностью и глубиной этого явления. До сих пор переживаемый россиянами культурный шок во многом обусловлен его наличием.

Красноречивые примеры такого ренегатства приводит в своей новой – 2021 года издания – книге «Новое средневековье XXI века, или Погружение в невежество» очень уважаемый мною ученый-обществовед (хотя и химик по образованию) С.Г. Кара-Мурза.

Разумеется, противнее и презреннее всего, когда предательство совершают не рядовые члены некоего сообщества (могущие запутаться, испугаться и т.д.), а те, кто брался их наставлять и поучать, кто во время оно блистал на небосклоне партийной ортодоксии.

Люди моего поколения были свидетелями многих таких кульбитов: один только режиссер Марк Захаров, обласканный Советской властью и сжегший партийный билет перед телекамерой, чего стоит. Я уже не говорю о таких одновременно зловещих и комичных персонажах, как М.С. Горбачев, А.Н. Яковлев, Б.Н. Ельцин и др. Многие из них, кстати, живы до сих пор и периодически «светятся» на телеканалах, занимая – в полном соответствии с «генеральной линией» – востребованную в настоящее время  «патриотическую» позицию.

Деятельность функционеров психо-ментальной войны и направлена, прежде всего, на то, чтобы такое предательство нравственно оправдать, снять, нивелировать табу на предательство, существующие в каждом нормальном, нравственно здоровом человеке. Поэтому вместо проклятия, обычно возглашаемого иудам всех времен и народов, у нас, например, усилиями более мелких «иудушек» возводится Ельцин-центр, многотысячными тиражами издаются никем не читаемые (за полным отсутствием литературного мастерства) произведения Солженицына и т.д.

Апология предательства предполагает развитие такого компонента психо-ментальной войны, как войны в психо-исторической сфере.

Методологию и структуру психо-исторической войны в нескольких своих работах раскрыл замечательный отечественный историк А. И. Фурсов. Он, правда, ставит знак равенства между психо-исторической и психо-ментальной войнами, считая оба понятия синонимическими. Однако, при всей своей похожести, оба понятия не идентичны.

Психо-историческая война, говорит Фурсов, ставит своей целью уничтожение русских как особого социо-культурного типа, т.е. лишение их идентичности, ценности, памяти, и предполагает наличие трёх уровней:

1 уровень – информационный; воздействие осуществляется на уровне фактов, при этом факты искажаются, дискредитируются, редуцируются до уровня анекдота.

2 уровень – концептуальный, когда информация «пакетируется». В мире, где много информации, информация сама по себе ценностью не является, говорит Фурсов. Ценностью является способ ее организации.

3 уровень – метафизический, смысловой, на котором происходит навязывание смыслов.

Попробую проиллюстрировать предложенную Фурсовым схему другим примером абсолютно канонического в русском общественном сознании подвига Александра Матросова.

На 1-м – информационном – уровне факт подвига подвергается сомнению либо нарочно редуцируется: Матросов представляется малоумным комсомольцем-фанатиком или совершенный подвиг низводится до уровня анекдота («проклятый гололёд»).

На 2-м – концептуальном – уровне подвиг Матросова представляется красноречивым показателем того, что кровавый сталинский режим не дорожил жизнью солдат и заваливал трупами любое наступление Красной армии («бабы новых нарожают»), что иначе и быть не могло в условиях тоталитарного государства.

На 3-м – метафизическом – уровне в российское общественное сознание вбрасывается вполне либеральный нравственный императив: незачем класть голову за други своя, главное – это индивидуальный успех в этом мире.

 

Следует знать, что психо-ментальная война, развязанная «совокупным Западом» несколько столетий назад, это глобальная, мировая война – война не с Россией как геополитическим субъектом, но с Русским миром, Русской идеей, Русским мировосприятием и миро-отношением – чрезвычайно деликатным и любовным. Любовь, которой пронизана Русская идея, – вот что выбешивает наших противников и с головой выдает их главного покровителя и повелителя. Рога, копыта и хвост чем дальше, тем больше торчат из западной цивилизации. Нужно постоянно иметь в виду метафизическую сторону противостояния и его глобальный характер.

Противодействие в психо-ментальной войне должно начинаться с ясного, однозначного, честного определения понятий и терминов и с создания на этой основе адекватной, ин-толерантной картины мира, которая будет транслироваться не только в сознание собственного населения (через СМИ, через систему образования, через средства искусства и т.д.), но и в психо-ментальное пространство противника – прежде всего, для того, чтобы население там мыслило в наших категориях (а это уже области языка и семантики). В этой связи исключительно важно формирование «образа врага», того, кто с нами воюет и чье нападение мы вынуждены отражать, – именно врага, а не «партнера», как у нас часто его называют. И совсем хорошо было бы, если бы дефиниция врага стала юридической, т.е. вошла бы в законодательные акты, включая Основной закон Российской Федерации. Я не вижу никаких препятствий к тому, чтобы на всех уровнях именовать «совокупный Запад» (так его очень точно назвала обладающая феноменальным семантическим чутьем Н.А. Нарочницкая) врагом, каким он, по существу, и являлся большую часть нового и новейшего исторического времени.

Вслед за этим следует комплекс мер, осуществляемых параллельно:

– взламывание и конфискация чужого психо-ментального инструментария, демонстрация того, как он действует, и его дальнейшее творческое использование против врага;

– выявление, называние и анализ структур, задействованных в психо-ментальной войне, всестороннее изучение противника вплоть до персональных данных.

Всё это А.И. Фурсов ёмко называет инвентаризацией и каталогизацией вражеских структур, личностей, действий, типичных для психо-ментальной войны ходов и приемов.

Тайные, анонимные функционеры психо-ментальной войны имеют имена и фамилии, но что еще более важно, они имеют «скелеты в шкафу», связанные с болезненным состоянием их психики. Необходимо называть эти имена и фамилии (не только там, но и у нас) и вытаскивать помянутые «скелеты» на свет Божий. Кому-то это покажется непорядочным, но, как уже говорилось выше, нравственные категории в понятийный аппарат психо-ментальной войны не входят. Не мы эту войну начали и не нам быть щепетильными, когда с нами не церемонятся, открыто призывая убивать русских. Как выразился в 1941 году Сталин: «Если немцы хотят войну на уничтожение, то они её получат». Противника нужно бить его же оружием, но бить, разумеется, избирательно, имея в виду, с одной стороны, что нравственное помешательство не лечится, это – пожизненный приговор, а с другой – то, что многие вражеские функционеры могут быть – нет, не перевоспитаны, а – перевербованы, могут стать нашей «агентурой влияния» и при умелом их использовании – действовать в наших интересах.

Подчёркиваю, сказанное относится не к западным народам в целом, не к населению западных стран или, например, Украины. Сказанное относится исключительно к русофобской верхушке, манипулирующей своим населением и пытающейся манипулировать нашим. Как говорил тот же Сталин: «Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается».

Для организации эффективного противодействия – больше: для победы в глобальном противостоянии, – нам, как воздух, нужна собственная эксклюзивная стратегия психо-ментальной войны и обороны, в соответствии с которой будет  обеспечена психо-ментальная защита своего населения и нанесение чувствительных  ответных, а еще лучше упреждающих ударов, использующих, как в айкидо, силу противника против него самого. Это ставит перед государством громадные организационные и мобилизационные задачи – и на частном, и на общественном уровне.

А то, что Россия способна на нанесение упреждающих ударов, она продемонстрировала на Украине. Уверен: дальше будет больше. Соответствующий интеллектуальный ресурс у России есть. Есть история и исторический опыт, какого нет больше ни у кого в мире. Так что «совокупный Запад» – при наличии у нас политической воли – ждут большие и болезненные неожиданности.

 

                                                                     Часть 3

                                                                           

                                                                            «Если хочешь знать, как обстоят дела

                                                                             с правлением страны, здоровы ли нравы,

                                                                            прислушайся к ее музыке».

                                                                                                                             (Конфуций) 

 Мишенью в психо-ментальной войне является всё общество, но обстреливается оно разными «информационными снарядами».

Каким образом это происходит? Прежде всего, и преимущественно воздействием на язык, который, как известно, есть средство не только коммуникации, но и мышления. При этом

«Человек, – писал Ф. Бэкон (1561-1626), – думает, что ум управляет его словами, но случается также, что слова имеют взаимное и возвратное влияние на наш разум. Слова, подобно татарскому луку, действуют обратно на самый мудрый разум, сильно путают и извращают мышление».

Деструктивно воздействовать на язык, а, значит, и мышление, можно, в частности, внедряя в него неологизмы (например, англицизмы), сленг, символы (всякие «смайлики» и т.п.) в качестве лексических единиц (вместо слов), безграмотность, подменяя смысл и значение известных слов и понятий, их нравственную окраску (самый известный пример: слово «толерантность» или, например, «стерва» – слово, которому теперь буквально навязывается положительная коннотация). Деструктивно воздействовать на язык можно, изменяя темп (ритмику) речи (я называю это «эффектом Малахова», телевизионного ведущего, просто не умеющего говорить в нормальном темпе), подменяя музыкальность и поэтическую размерность русской речи, например, рэпом.

Существует много явлений, которые можно описать термином «язык»: «язык математики», например. Или – «язык танца».

«Образы, запечатленные в произведениях искусства (в картинах, в гравюрах, в скульптуре) не менее важны, чем слова», – отмечают специалисты.

Один из невербальных языков, который используется для выражения психоэмоциональной стороны человеческого существования, это – язык музыки.

«Музыка есть особого рода поэтический язык», – писал замечательный и благополучно забытый сейчас композитор, музыкальный критик и педагог, младший современник и друг М.И. Глинки Александр Николаевич Серов (более известный нам как отец русского художника Валентина Серова).

Музыка – это «особый язык души, – говорил он, – язык неисчерпаемо богатый, способный передать воображению целые миры поэтических образов, иногда (и даже большей частью) недоступных для воплощения словом».

Мне совсем недавно стало известно, что крупнейший советский и российский психиатр, директор Центра социальной и судебной психиатрии им. Сербского Т.Б. Дмитриева в молодые годы собиралась писать научную работу «Музыка как третья сигнальная система». Татьяна Борисовна умерла в 2010 г., не успев, к великому сожалению, реализовать своего намерения.

Мне бы очень хотелось поговорить о необходимости и исключительной важности преподавания, изучения музыки в школе как дисциплины, фатально влияющей на развитие когнитивных способностей подрастающего поколения, на психоэмоциональную окраску формирующихся характеров. Но это сильно уведет нас в сторону от заявленной темы. И все-таки необходимо сказать, почему изучение музыки, научение музицированию так важно.

Основой музыки является мелодия, мелос. Разрушение мелодической основы музыки есть деструктивное воздействие на эмоциональную сторону человеческой психики. И когда наш великий композитор Георгий Свиридов (и не только он) говорил о кризисе западноевропейского симфонизма, он имел в виду именно это: музыкальную деструкцию – атональность, додекафонию, Шёнберга, Веберна и др. Тому, кого заинтересовала эта тема, можно порекомендовать прочитать роман Томаса Манна «Доктор Фаустус», прообразом главного героя которого композитора Адриана Леверкюна был австрийский композитор, основатель додекафонической 12-тоновой т. н. «новой венской школы» Арнольд Шёнберг. Существует и одноименная экранизация романа.

О возрастной направленности этих деструктивных музыкальных явлений позволяют судить слова американского композитора Скотта Брэдли, ученика Шёнберга и автора музыки к популярному мультипликационному сериалу «Том и Джерри»:

«Система двенадцати тонов обеспечивает развитие „вне этого мира“, столь необходимое для того, чтобы описать фантастические и невероятные ситуации, которые содержатся в современных мультфильмах».

На исключительно важный социологический аспект деформации и разрушения музыкальной гармонии, – сам того не подозревая, – обратил внимание выше цитированный нами А.Н. Серов.

«Каждое истинно гармоническое сочетание должно представлять собою не что иное, как хор», – проницательно отмечал он.

Всякое гармоническое сочетание есть своего рода хор. Хор же в социальном отношении есть органически связанный коллектив. Другими словами, гармоническое музыкальное сочетание есть модель общества, которое именно так и воспринимается подсознанием, ориентированным на символы.

«Символы очень важны, – проницательно замечает один из современных историков, – они отражают тенденции развития страны и часто «кодируют» население своим смысловым и образным рядом».

Извращая и разрушая музыкальную гармонию, например, введением додекафонических элементов, исполнители этого варварского действа разрушительно воздействуют на традиционный социальный организм, гармонично сочетающий различные элементы. В этом – действительный, хотя и скрытый смысл экспериментов в области музыкального авангарда.

Между прочим, один из известнейших апологетов музыкального авангарда (который, понятно, никаким авангардом, т.е. передовым отрядом, не является – так осуществляется смысловая подмена фактической деградации и декаданса, о чем речь пойдет ниже) Теодор Адорно был выучеником новой венской школы (конкретно – Альбана Берга) и другом Томаса Манна, который, конечно, знал, о чем и о ком писал в своем романе «Доктор Фаустус».

Нужно сказать, что в СССР музыкальные экспериментаторы тоже находились: Эдисон Денисов, Вячеслав Артемов, София Губайдулина и др. С музыкальным творчеством последней был знаком практически каждый советский ребенок: именно она была автором музыки к мультфильмам «Маугли».

Чтобы не подумали, будто я наступаю на горло творческому поиску (в чем обвиняли, например, замечательного советского композитора Тихона Хренникова, не переносившего «авангардистских» новаций в музыке), снова обратимся к А.Н. Серову.

«Очень ясно, – пишет он, – что великие художники сознают свою гармонию по внутреннему, гармоническому чутью, слушаются только своего внутреннего голоса – голос этот есть сама гармония (подчёркиваем: гармония, а не дисгармония, не диссонанс), сама природа музыкального в человеке; оттого каждый истинно великий художник непременно во многом перестраивает всю лиру искусства немножко на свой лад, а музыкальные грамотеи подвигаются в своем деле черепашьим шагом, как улитки ползают по протоптанным дорожкам, цепляются крепко за свои буки и склады и, разумеется, произносят «анафему» на всякую музыку, которая так дерзка, что не укладывается в их ящики и коробочки».

Далее Серов сообщает любопытный факт:

«Великие педагоги, профессора композиции в неаполитанской консерватории, еще в половине прошлого (т.е. XVIII-го) века – сделали подробный список всем дозволенным аккордам, наложили строгое запрещение на все другие, самовольные комбинации».

Конечно, сейчас смешна эта попытка борьбы с тем, что выглядело «диссонансом» для музыкантов XVIII в. Так, в России капельмейстер Сарти  («в век золотой Екатерины») выпустил в свет целую брошюру против одной-единственной (!!!) запрещенной ноты во вступительном адажио Квартета G-dur Моцарта (посвященного Гайдну).

Фердинанд Рис, пианист и композитор, ученик Бетховена, однажды указал учителю, что в одном из его первых квартетов есть две запрещенные квинты.

– Кто же их запретил? – поинтересовался Бетховен.

– Как это? Фукс, Марпург, Кирнборгер, Альбрехтсбергер!

– Ну, а я их позволяю, – сказал Бетховен.

Серов чётко различает правила, придуманные людьми, и объективные законы искусства:

«Не всё то закон, что книжники и фарисеи вздумают считать законом. Между законом искусства, истинным, то есть органическим требованием, вытекающим из самого существа дела, и между произвольно поставленным правилом – целая бездна… При отсутствии «правил», – безначалия, анархии, хаоса в звукосочетаниях все-таки бояться нечего, когда будут свято соблюдаться непреложные законы, на которых зиждется всё искусство… Истинный художник, творя свои произведения, действует, даже в мелочах, постоянно согласно с истинными законами искусства, иначе или он – не художник, или закон – не закон».

«Педагогика музыкальная еще загромождена сором и хламом, – пишет он. – …Надобно дойти до того, чтобы преподавались только законы искусства. Они уместятся все на каких-нибудь 20 страничках хорошо составленного учебника. Правила же все надобно из нашего дела изгнать беспощадно».

Очевидно, то, что происходит сегодня с музыкой у нас: рэп, «кислота» и т.п.,  к мелосу, мелодизму отношения не имеет никакого. В современной молодежной музыкальной культуре господствуют ритм и психоделика. (А во взрослой – так называемый «шансон», – культурная криминализированная подворотня). Давайте вспомним, что тяжелый, низкочастотный, вводящий в трансовое состояние ритм – основа музыкальной культуры Африки, т.е., если погрузиться еще глубже в этно-религиозную подоплеку, хамитских народов. Кстати, первые исследования в этом направлении проводились в «Анненэрбе» – закрытой структуре СС – именно в целях деформации общественного сознания.

Следует, конечно, упомянуть о таком специфически американском явлении, как джаз, о творчестве Джорджа Гершвина, высоко ценимом Арнольдом Шёнбергом, о его авангардистских экспериментах, вероятно, во многом обусловленных органическим поражением головного мозга: у Гершвина была опухоль мозга, которая и свела его в могилу сравнительно молодым человеком (на момент смерти ему не исполнилось и сорока лет). Но рассказ об этих – действительно интереснейших – обстоятельствах еще больше расширит рамки статьи, поэтому я ограничусь тем, что напомню известное советское двустишие:

«Сегодня он играет джаз,

А завтра родину продаст».

Оно, – при всей распространенной сейчас нелюбви к «совковости», – к сожалению, во многом соответствует действительности. Джаз широко использовался для переформатирования нашей (и не только нашей) цивилизационной матрицы.

Подведём промежуточный итог и заодно поясним еще раз, почему рассказу об использовании музыки в психо-ментальной войне уделяется такое большое внимание.

Психо-эмоциональное состояние и армии, и населения страны-мишени имеет решающее значение в психо-ментальной войне. Психо-эмоциональное состояние – фактор боеспособности и психологической устойчивости. Это аксиома, которую понимал еще Тацит, древнеримский историк, сказавший:

«Битву проигрывает тот, кто первым опускает глаза».

Не оружие – глаза.

Музыка является весьма значимым инструментом воздействия на психо-эмоциональное состояние. Она способна буквально вгонять человека в депрессию и приносить облегчение в тягостных внутренних обстоятельствах. Достаточно вспомнить, каким образом спасался от депрессивного состояния царь Саул: Давид играл ему на гуслях и тем смягчал приступы острой хандры (1 Царств,16: 23, 18: 10, 19: 9).

Крайняя форма психо-эмоционального расстройства – маниакально-депрессивный психоз, тяжелое нарушение настроения, заболевание, при котором длительные периоды немотивированной депрессии чередуются с периодами нормального либо чрезмерной, выходящий из берегов эйфории или мании.

Клиническую картину психоза наиболее адекватно пониманию обычного человека описывают американские ученые Флойд Блум, Арлайн Лейзерсон и Лора Хофстедтер в книге «Мозг, разум и поведение».

«При этой болезни, – пишут они, – печаль, горе и безнадежность, так же как душевный подъем и эйфория, настолько интенсивны, что сохраняются спустя долгое время после события, которое могло спровоцировать их. Во многих случаях эти сильные чувства вообще возникают как будто без всякого повода. К изменению нормального настроения часто добавляются другие многочисленные жалобы физического и психического характера, Больные говорят о крайней неуверенности в своих силах, невозможности сосредоточиться на чем-либо, кроме своего состояния, сильнейшем чувстве безнадежности, страха перед будущим и нередко повторяющихся мыслях о смерти и самоубийстве. Часты также нарушения сна и аппетита. В состоянии депрессии одни больные плохо засыпают, рано просыпаются, сильно теряют в весе из-за отсутствия аппетита; другие, наоборот, слишком много спят и едят».

Такое психо-эмоциональное состояние – настоящий подарок для противника в психо-ментальной войне, и любые факторы, провоцирующие такое состояние, конечно, ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов. 

 

                                                               Часть 4                                                                   

 

                                                                    «Довольно

                                                                             сонной,

                                                                                 расслабленной праздности!

                                                                     Довольно

                                                                             ковырянья

                                                                                  в тысячи рук!

                                                                    Республика искусства

                                                                                  в смертельной опасности –

                                                                    в опасности краска,

                                                                                                    слово,

                                                                                                           звук»

                                                                                                                В.В. Маяковский

Для разрушения языка – вербального и невербального, прежде всего, музыкального, используются не только названные, но и другие, более изощренные приемы и способы.

Добавлю к этому, что существуют деструктивные культы, которые практически полностью подменяют человеческую речь особым сектантским новоязом: сайентологи, например. Эффект, описанный Оруэллом в антиутопии «1984».

Кое-кто говорит, что всё происходящее с языком – это объективные и стихийные процессы. Думаю, это не так. Речь идет об управляемых процессах, у истоков которых стояла еще Франкфуртская школа (Адорно, Маркузе и др. Теодор Адорно, кстати, много занимался социологией музыки). Затем эстафету принял Тавистокский институт и другие западные исследовательские центры. На деформацию и последующий развал «хоровой» – коллективистской  – модели общества направлен их методологический поиск.

«Тавистокцы, – говорит Даниэль Эстулин, известный исследователь деятельности старейшего такого центра – британского Тавистокского института, – … хорошо понимали, что манипулирование на основе буржуазного мировосприятия играет фундаментальную роль для контроля над массами».

Он следующим образом излагает методику манипуляции поведением людей, разработанную ветераном психо-ментальной войны Джоном Ролингсом Ризом – психиатром в звании бригадного генерала, специалистом по «наведенному», индуцированному психозу – и его коллегами в Тавистокском институте:

«Сначала нужно создать многочисленные социальные группы, затем поместить их в конкурентную среду, чтобы успех одних был возможен исключительно за счет других (вспомните телевизионную игру “Слабое звено”), и тогда можно будет внедрить саморегулирующийся фашистский социальный порядок. Для этого необходимо лишь атомизировать население, то есть, используя весь арсенал социологического и психиатрического оружия, сделать так, чтобы каждый был за себя и против всех остальных: настроить одну расу против другой, каждую языковую группу против всех остальных, “угнетенных” женщин против “угнетателей”-мужчин, еще больше раздробить группы по профессиональной принадлежности и т.д., а также разделить их на небольшие территориальные общины, у каждой из которых есть свои собственные интересы, так чтобы армии в случае чего пришлось иметь дело не более чем с маленьким ядром тех, кто не поддался этой, как правило, весьма эффективной комбинации социологических и психологических методов манипулирования».

Кстати, замечательную метафору общества как «хора» (вернее, «оркестра») и его кризиса представляет собой художественный фильм Федерико Феллини «Репетиция оркестра».

Итак, основные сражения психо-ментальной войны разворачиваются в сфере языка. Изменение языка – даже незначительное – неминуемо ведет к изменению сознания: его усложнению или редукции. Поэтому исключительно важно ответственное отношение к понятиям, к семантике слова, его подлинному смыслу. Именно такого – внимательного –  отношения к скрытым смыслам лексических единиц требовали классическая русская филология и языкознание в лице лучших своих представителей. Так, богатую картину скрытых в славянских языках смыслов передает замечательный русский ученый – историк и фольклорист – Александр Николаевич Афанасьев в своем фундаментальном и во многих отношениях непревзойденном 3-томном исследовании «Поэтические воззрения славян на природу».

Одним из приемов, используемых для психо-ментальных диверсий в сфере семантики, как уже было сказано, является подмена определенных понятий их нейтральными «двойниками» и сокрытие под внешне презентабельными понятиями «двойного дна», которое обнаруживается при внимательной дешифровке.

За примерами далеко ходить не надо, достаточно посмотреть, какие новые слова вводит в общеупотребительный (не только узко-научный) лексикон глобалистский новояз. Мы уже упоминали одно из двусмысленных понятий – «авангард».

Самое известное такое слово – «толерантность», которое выдается за синоним слова «терпимость». Но терпимость и есть терпимость – понятие, не нуждающееся в переопределении: никаких разумных оснований для этого нет. Тем не менее, слово «толерантность» используется на самых разных уровнях: и национальная «толерантность» существует, и религиозная, и много еще каких, и есть даже программы по развитию толерантности в самых разных областях. Между тем, толерантность в своем настоящем, а не выдуманном смысле, это неспособность организма бороться с патогенными микробами и вирусами, обусловленная слабым иммунитетом или его отсутствием: своего рода ВИЧ-СПИД.

Другой очень употребимый термин, придуманный, кстати, «экспертами» известного Римского клуба, – «устойчивое развитие». Кто же против этого? Устойчивое развитие, в обыденном понимании, это – прогресс, его гуманитарная направленность и предсказуемость во всех сферах человеческой жизни. Однако, на деле это нечто совсем другое. И прежде всего создатели термина имели в виду сокращение населения планеты – разумеется, гуманными, «бархатными» средствами, – до двух миллиардов человек.

Следующий термин – «разнообразие». Мы-то, конечно, говоря о разнообразии, имеем в виду «цветущую сложность» в духе Константина Леонтьева. Между тем, разнообразие в понимании глобалистов – это, прежде всего, предоставление особых прав (читай – преимуществ) меньшинствам в ущерб большинству, да еще и в унизительно-оскорбительной для большинства форме.

Существуют и другие, не менее раскрученные слова-вирусы, призванные изменить общественное сознание: «политкорректность», т.е. ликвидация свободы слова и вседозволенность; «зеленая экономика» – фактически деиндустриализация и последующее обнищание и разорение слоев, связанных с промышленностью; «информационное общество» – общество тотальной пропаганды и когнитивной редукции; «классовый мир» – понятие, снова конспирирующее классовую борьбу, которая, разумеется, никуда не делась и новый ожесточенный фазис которой мы еще увидим. Ягода того же лексического поля – «средний класс», словосочетание, которое, как отмечает А.И. Фурсов, «использовалось на Западе в идеологических целях затушёвывания классовой реальности, противостояния двух классов-антагонистов».

Подмена понятий имеет место и в другом эпизоде психо-ментальной войны: социалистический способ производства представляется и рассматривается рядом продажных ученых авторитетов как одна из форм государственного капитализма. Это делалось и делается с единственной целью: убедить общественное сознание в том, что при смене социально-экономического строя в социалистической стране ничего особенного не происходит: бесчеловечный тоталитарный «государственный капитализм» заменяется более эффективным «просто капитализмом» – с человеческим, так сказать, лицом, с либеральными свободами, материальным достатком и тому подобными «благами». И там, и там – капитализм. Принципиальной разницы между ними как бы не существует. Но, думаю, люди, жившие в СССР и в современной России, эту разницу прочувствовали, что называется, на своей шкуре.

Точно также в рамках психо-ментальной войны в сфере языка неудобное для западных правящих кланов понятие «неоколониализм» (явление, неизбежное при капитализме, поскольку само его существование обусловлено наличием постоянно и беспощадно эксплуатируемой «периферии») подменяется понятием «глобализация».

Смысл этой подмены раскрывает превосходно изучивший Запад изнутри русский философ Александр Зиновьев в книге «Идеология партии будущего».

«Процесс интеграции стран Запада происходит одновременно с процессом, получившим название глобализации, – говорит он. – Считается, что в результате глобализации образуется глобальное общество. Последнее понимается как объединение всего человечества в единое целое, подобное привычным обществам (их часто называют национальными государствами), с единым мировым правительством и прочими учреждениями современных стран, только большего (планетарного!) размера. И образуются они якобы на благо всего человечества, как бы сами собой, в силу мирового прогресса в науке, технике, литературе, экономике и т.д. Такое понимание есть не просто теоретический идиотизм. Это – преднамеренная идеологическая ложь, идеологическая апологетика западнистской (прежде всего американской) агрессии… А на деле западнизация имеет реальной целью довести намеченные жертвы до такого состояния, чтобы они потеряли способность к самостоятельному существованию и развитию, включить их в сферу влияния и эксплуатации западных стран, присоединить к западному миру не в роли равноправных и равномощных партнёров, а в роли зоны колонизации».

Никакой глобализации в действительности не существует, ибо нет никаких объективных предпосылок для её осуществления. А вот процессы новой колонизации в мире идут вовсю и вызывают все выше подымающуюся волну сопротивления. В частности, нарастание террористической угрозы связано именно с этим, хотя оно также поликаузально, (многопричинно, если говорить по-русски) в своей обусловленности.

Именно это понимают или чувствуют те ответственные представители «периферии», которые озабочены суверенитетом и будущим своих стран и поэтому в массе своей отворачивающиеся от «совокупного Запада», отказывающиеся поддерживать его санкции против России.

Зиновьев в приведенном фрагменте очень тонко и точно подмечает еще один важный методологический прием манипуляции сознанием: когда «рукотворный» по существу продукт политтехнологии представляют в качестве объективного процесса: иного, мол, и быть не могло. Но развитие всегда многовариантно (азы диалектики!) и зависит от множества различных обстоятельств, которые – все – человеческий ум учесть и просчитать не в состоянии. Поэтому разумные историки используют или подразумевают в своих исследованиях Промысл Божий, который, собственно, и указывает тот самый искомый объективный, магистральный путь.

К политике неоколониализма, борьбу с которым в очередной раз возглавила Россия, привязан другой известный неологизм, внедряемый в общественное сознание,  – «конвергенция», под которой понималось (выдвинувщим ее в 1944 г. российско-американским социологом Питиримом Сорокиным) равноправное и благотворное взаимодействие двух социально-экономических систем. В позднем СССР крупнейшим и авторитетным сторонником конвергенции (уже в качестве сросшихся «сиамских близнецов») был академик А.Д. Сахаров.

Иррациональная вера в «конвергенцию» сохраняется и продолжает навязываться общественному сознанию по сей день – как некая гуманная модель снятия антагонистических, как теперь выясняется, цивилизационных  противоречий.

В 2001 г. вышла в свет книга «Наука и власть. Воспоминания ученых-гуманитариев и обществоведов». В ее обзоре, размещенном в журнале «СОЦИС», социолог Л. Г. Юлдашев пишет:

«Тенденции развития общества ведут к тому, что в будущем обществе возникает качественно новый синтез ценностей капитализма и социализма. Об этом пишут в рецензируемой книге почти все авторы… Отсюда можно сделать вывод о том, что в настоящее время возникают условия для создания новой идеологии, в которой будет осуществлен синтез прагматических – осуществимых (а не утопических) идеалов либеральной (буржуазной) и социалистической (пролетарской) и других современных, охватывающих большие слои населения идеологий».

Идеология конвергенции является основой глобализма, т.е. неоколониализма, также как её духовной основой является проект объединения всех религий – суперэкуменизм. На ниве последнего, кстати, подвизался после своего изгнания с бутафорского поста президента СССР М.С. Горбачев.

Я упомяну еще один термин с «двойным дном», печально знакомый всем педагогам: «особенные дети». Так называют больных детей, как правило, пожизненных инвалидов и, в большинстве, с генетическими поражениями, с нездоровой психикой. Таких детей – больных – в один класс со здоровыми вроде не посадишь, если называть вещи своими именами и принимать их такими, какие они есть. А больные дети, умственно отсталые, с девиантным поведением, социально опасные, в нашем обществе есть, и для них придумали «инклюзивное обучение» (еще один двусмысленный псевдогуманистический термин), которому, как сказал в 2016 г. такой видный педагогический авторитет, как действующий российский президент, нет альтернативы, и это передовое инклюзивное обучение нормальных, здоровых детей с «особенными» является одним из эффективных инструментов развала нашей некогда лучшей в мире системы образования с ее «негуманными» специализированными школами для «особенных детей».

«Любую попытку навязать политкорректный новояз нужно жёстко пресекать как тоталитарное поползновение, – пишет авторитетный историк А.И. Фурсов в книге «Оргазм богомола». – Политкорректный новояз есть не что иное, как контроль над мыслями, а следовательно – управление сознанием и подсознанием… Политкорректность и её новояз призваны изъять из информационно-смыслового пространства образы, понятия и термины, опасные для верхушки Системы (в данном случае – американской, западной), чтобы у населения даже не было языка для определения целого ряда явлений реальности – таких, например, как “эксплуатация”, “гнёт”, “отчуждение”; чтобы жертвы даже не смогли сформулировать свои интересы, свою повестку дня».

Употребление таких «неологизмов», даже с учетом их подоплеки, далеко не безобидно.

«Даже просто произнося названные выше мантры, мы автоматически встраиваемся в чужой проект, подписываемся под него», – предупреждает А.И. Фурсов.

«Очень важно следить за языком, за понятиями и словами, которые нам навязываются.., – продолжает он. – Употребляя те или иные слова, термины, образы, понятия, мы подписываемся под определенной программой, которая реализуется не просто не в наших интересах, а в ущерб нам».

Сказанное тем более актуально, что уже несколько десятилетий можно наблюдать буквальное навязывание русскому языку чужих лексем, особенно в области нравственно оправданного неприятия распространенных и узаконенных на Западе пороков. Такие слова, как «фэтфобия», «квирфобия», «гомофобия», «эбьюз», «слатшейминг», «массшуттинг», «буллинг» и др. снимают в сознании отрицательную коннотацию, т.е. делают явление более приемлемым.

Я нашёл в Интернете очень показательный пример либерального обозначения гражданской позиции:

«Я борюсь с наркофобией, гомофобией, пуританством, сексофобией и эйджизмом, я против трансфобии и лукизма».

Согласитесь, звучит вполне себе респектабельно и даже благообразно. Но вот что сказанное означает на деле, в переводе на повседневно-русский язык:

«Я борюсь за то, чтобы все люди имели свободный доступ к наркотикам; я за предоставление прав сексуальным меньшинствам, за свободный секс в любой форме и за разрешение секса с несовершеннолетними, я за свободную смену пола и вообще за любые операции над своим телом».

Как говорится, почувствуйте разницу.

 

                                                             Часть 5

 

                                                                            

                                          «Всякий народ… своеобразно отличился  каждый своим словом,

                                             которым, выражая какой ни есть предмет, отражает в                                                   выраженьи его часть собственного своего характера».

                                                                                                                            Н.В. Гоголь 

Следует указать еще один прием, используемый для изменения в данном случае русского языка, – введение в кириллический алфавит латиницы. Ведь совсем не случайно разговоры о переходе на латиницу периодически возникают в разных республиках бывшего Советского Союза (в Казахстане, например). Такая реформа алфавита, если она состоится, повлечет за собой трудно обратимые метальные последствия и будет означать вовлечение, интеграцию наших союзников в культурно-цивилизационное пространство  противника. Уместно напомнить то, о чем говорилось раньше: в психо-ментальной войне мелочей не бывает.

Навязывание латинского алфавита может происходить (и фактически происходит) осторожно. Вторжение и деструктивное воздействие на крайне чувствительную языковую среду с этой стороны начинается с использования латинских букв в написании обычных русских слов, в приучении сознания к такому написанию. И появляются – в культурно-бытовом и пока еще русском пространстве – слова-кентавры: «Vизитка», «Nептун», «Zебра», «ДивиZион» и др. Всё это – названия торговых предприятий, увеселительных заведений и других учреждений, взятые из повседневности просто наугад. Можно найти сколько угодно много подобным образом изготовленных  рекламных слоганов, названий спектаклей, фильмов, вернисажей… «ЖаRа», «Наша Russia» и т.п. Им действительно несть числа.

После такого прикровенно происходящего графико-фонетического переформатирования языка долго ли оно – это культурно-бытовое пространство – будет оставаться русским?

Ведь, как мы видим, использование латиницы происходит даже во время освободительной спецоперации на Украине: я имею в виду идентификацию ДНРовской и ЛНРовской техники, представителей и сторонников вооруженных сил двух республик на Донбассе по буквам «V» и «Z».  При этом толком никто не может объяснить, что, собственно эти буквы означают.

Можно, конечно, предположить, что «V» – от английского «victory» (победа), знак, который в свое время широко использовал Уинстон Черчилль. Но что, в таком случае, означает «Z»? Латинскую букву «зет»? Или опрокинутую руну «зиг»? Или – мне пришлось услышать и такую уже совсем экзотическую версию – «знак Зорро»? Это – не мои вопросы. Эти вопросы формулирует российское общественное сознание. Формулирует – и не находит ответа.

3 марта 2022 года газета «Комсомольская правда» в стремлении как-то объяснить появление и широкое использование латинских букв в популярных слоганах «Zа армию!», «Zа Россию!», «Zа Президента!» и других, написала, что, по сообщению Министерства обороны РФ, буквы «Z» и «V» означают, что «Zадача будет выполнена», так как «Сила V правде». Чем в этом случае вызвано пренебрежение русскими буквами «З» и «В», совершенно непонятно.

Видимо чувствуя, мягко говоря, несуразность и двусмысленность такого положения, дешифровкой и объяснением символики освободительных сил Донбасса занялись и православные публицисты. Вот, например, какую версию предлагает известный общественный деятель, врач Н.В. Каклюгин.

«Мы слышим сегодня разные версии обозначения букв латиницы Z, V и О на российской военной технике Сил специальной операции, вошедшей зачищать Украину от нацистской неоязыческой нечисти, – пишет он в одном из своих недавних постов в социальных сетях. – Порой доходит до абсурда – освободительную армию внутри страны, казалось бы свои же, русские, называют по букве Z приспешниками сионистов, упомянув Zion как ключевое здесь слово… Возвращаемся к духовной дешифровке аббревиатуры наших войск. Если иметь в виду старорусский язык как протоязык, который сегодня именуют церковнославянским, то и смыслы этих символов нужно искать в нашем корневом алфавите, независимо от того, кто и что в него вкладывает. Буквицы, которые мы видим, это ранняя кириллица, где многое заимствовано из греческого алфавита. Греческая «дзета» выглядит так «Ζ, ζ», в славянском мире получила имя «Земля», воплощая энергию созидания… Так вот, буква «Z» – «Земля» – девятая буква старославянской азбуки, значение которой представляется как «земля» или «страна». Иногда употреблялась в таких значениях, как «край», «страна», «народ», «земля». Соответственно, девиз «Zа Победу» – ради созидания на своей земле. Это доказал Донбасс, который выстоял, пока Россия сосредотачивалась – чтобы взять свое. Теперь, возвращаясь к корневым истокам Русского мира, прочитаем не «V», а «Ѵ» («Ижица») как «совершенная душа», а средство достижения – V Правде. Буква Ѵ – «Ижица» имеет следующие образные вариации в старославянском: состояние Благости, умиротворения; завершение душой Пути совершенствования; совершенная Душа, питаемая Божественным светом, на Пути развития Духа, доброта и милосердие. Таким образом, «Z» и «V» – это земля и небо, а точнее переход от земного к Небесному, к духовному. Буквица О – «Онъ», «Бог», «Творец». В общем, все именно так – мы русские, с нами Бог. Движение «страны», «народа» к состоянию благости и умиротворения, питаемое Божественным светом Бога-Отца, на Пути Духа».

Справедливости для скажем, что предлагаемая Николаем Владимировичем дешифровка – только одно из многих предположений. Но оно, пожалуй, из наиболее удачных.

Я нарочно так много времени уделил рассмотрению этого вопроса, поскольку возвращаюсь к ранее сказанному: в психо-ментальной войне мелочей не бывает и, как мне кажется, выигрывая битву в военно-прикладном, оперативном отношении, мы вполне можем проиграть ее в сфере символического, т.е. бессознательного, потому что мы этой стороной пренебрегаем или сильно ее недооцениваем.

Становясь носителями деструктивной лексики, мы невольно превращаемся в  соучастников собственного деструктивного переформатирования. Но, откровенно говоря, санитарные кордоны в русском языке либо разрушены, либо, в лучшем случае, фатально ослаблены.

Нужно сказать, что Россия уже имела опыт масштабного лексического заимствования у действительно передового в научно-техническом и культурном смысле Запада. Это случилось в самом конце XVII в., продолжалось весь XVIII и XIX в.в., почти весь XX век, отчасти продолжается и сейчас. Но в данном случае речь идет не о «лингвистическом оружии», служащим средством порабощения государства-мишени, а об органическом заимствовании, направленном на обогащение языка. И этот процесс органического заимствования у европейских языков начался в царствование Петра I, и он был связан с его преобразованиями, с бедностью русского языка, не способным адекватно отражать новые научно-технические и культурные реалии. Заимствования были масштабными и касались действительно всех сфер жизни, получивших развитие в России нового времени.

Итог такому заимствованию подвел поэт Василий Кириллович Тредиаковский (1703-1769) в речи «О чистоте русского языка».

«Посмотрите, – сказал он, – от Петра Великаго лет, на многии прошедшии годы; то размысливши увидите ясно, что совершеннейший стал в Петровы лета язык, нежели в бывшия прежде».

Случались, разумеется, и перегибы. В свое время над ними вволю поиздевался Александр Петрович Сумароков (1717-1777).

«Я в дистракции и дезеспере, – написал он как-то. – Аманта моя сделала мне инфиделите; а я а ку сюр против риваля своево буду реванжироваться».

Поди пойми, о чем тут идет речь.

Словарь Михельсона, изданный в Москве в 1865 г., уже насчитывал 25 000 наиболее употребляемых иностранных слов, вошедших в русский язык. И мы давно воспринимаем их, как русские: алгебра, аренда, тариф, глобус, флаг, флот, компас, оптика, лак, крейсер, армия, генерал, дивизия, контора, режиссер, департамент, пальто, махорка и многие тысячи других. Ему предшествовал «Словарь иностранных слов, вошедших в состав Русскаго языка, издаваемый Н. Кириловым» (1845), на издание которого откликнулся В.Г. Белинский.

Эти слова действительно способствовали перевороту в сознании россиян, создали предпосылки его рационализации и модернизации, дав имена неведомым новым предметам и явлениям. При этом, повторяю, речи о лексической экспансии не шло. Шел процесс естественного органического заимствования, необходимого для национального развития и роста. Таким образом, эти два процесса – экспансии и органического заимствования (параллельно происходящих в настоящее время) – нужно различать.

Между прочим, о путях проникновения иностранных слов в русский язык в свое время замечательно высказался М.В. Ломоносов:

«1) Иностранные слова пришли к нам с первыми нашими тремя князми, как берлога, и проч.

2) С православною греческою верою: поп, панамарь, риза.

3) От владения татарского.

4) От купечества с пограничными персами, китайцами, англичанами.

5) Чрез сообщество и частые войны с поляками.

6) От введения наук в Российское государство чрез Государя Императора Петра Великого.

7) Сверьх того пограничные россияне имеют много слов от пограничных народов…»

Поскольку ранее говорилось о музыке, как специфическом языке, необходимо сказать о том, что заимствования происходили и в этой области. Правда, это было явлением общеевропейским, где, например, в оперном искусстве до конца XVIII в. господствовала итальянская школа. Потом первенство с итальянцами разделили французы.

«Музыка на французский лад, марши французские, ученые французские», – сообщал в Париж императору Наполеону французский посол в Петербурге граф Арман де Коленкур.

Собственно, о русской национальной музыке, соответствующей европейским музыкальным стандартам (не фольклорным и не церковным), можно говорить только со второй четверти XIX века, с произведений композиторов Глинки и Даргомыжского. Хотя вполне себе европейским был, например, вальс А.С. Грибоедова, написанный гораздо раньше. Но Грибоедов профессиональным композитором не был, и его высокоталантливый вальс был явлением единичным и погоды в музыкальной культуре сделать не мог.

«Оба (Пушкин и Глинка), – говорил В.В. Стасов, – создали новый русский язык – один в поэзии, другой в музыке».

Еще один прием, используемый в психо-ментальной войне, – архаизация языка, подаваемая как «возвращение к истокам», и создание на этой основе новых слов-псевдо-суржиков.

Настоящим мастером в этой области был А.И. Солженицын – математик по образованию, графоман, автор не только печальной памяти «Архипелага ГУЛАГа» и «Красного колеса», но и «Русского словаря языкового расширения» (по существу, деструктивной компилятивной работы), напрочь лишенный чувства русского языка, страдающий к тому же «комплексом Льва Толстого», которому он всю сознательную жизнь безуспешно пытался подражать.

«Истинный вкус, – писал А.С. Пушкин, – состоит не в безотчетном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но в чувстве соразмерности и сообразности».

Этого-то истинного вкуса, сопряженного с соразмерностью и сообразностью, Солженицын был лишен полностью. Правда, сам он (с компанией) свою деятельность считал «языкосберегающей» и даже «экофилологией».  Правильнее было бы назвать ее «словоизвращением». Ну, а как иначе можно относиться к таким «новообразованиям», как «кряхт», «хлоп», «вразнокап», десяткам и сотням других, с позволения сказать, нео-архаизмам? Кое-кто до сих пор называет Солженицына  «словотворцем», хотя «языкосберегающая» солженицынская «экофилология» не отвечает ни критериям научности, ни критериям литературности. Пожалуй, только критериям вычурности, что, в общем-то, свойственно лицам с истерическим радикализмом. Солженицын в таких случаях всегда прятался за слово «художественность». «Художественным» исследованием был «Архипелаг ГУЛАГ». И о своем словаре языкового расширения он отозвался так:

«Словарь составлен не по привычным нормам, и я не претендую ни на какую научность обзора. Этот словарь имеет цель скорее художественную».

Тем не менее, «художество» Солженицына было издано в 1990 г. под шапкой Академии наук СССР авторитетнейшим издательством «Наука».

А задолго до этого он получил и Нобелевскую премию  – полагаю, не только за зоологический антисоветизм, но и за разрушительную «экофилологическую» деятельность. Её начатки чувствуются во всех его литературных опусах.

У Солженицына были предшественники – он у них многому научился и не скрывал этого. Вот что пишет об одном из предтеч Солженицына «неистовый Виссарион» – В.Г. Белинский:

«Казак Луганский утверждает, что не должно говорить так: «Казак оседлал лошадь свою как можно поспешнее, посадил товарища своего, у которого не было коня, к себе на круп и следовал за неприятелем, имея его постоянно в виду, чтоб при благоприятных обстоятельствах на него кинуться», а должно вместо того говорить: «Казак седлал уторопь, посадил бесконного товарища на забездры, следил неприятеля в назерку, чтоб при спопутности на него ударить»…».

«Воля его казацкой удали, – иронизирует Виссарион Григорьевич, – а мы, люди письменные, равно не понимаем ни уторопи, ни назерки, ни набедр, ни спопутности. Переменять же нам Карамзина, Жуковского, Батюшкова, Грибоедова, Пушкина… – уж поздно».

«Казак Луганский» – это псевдоним Владимира Ивановича Даля, «Толковый словарь живого великорусского языка» которого долго и бестолково, как оказалось, «творчески» переосмысливал и дополнял Солженицын.

«Художник произносимыми или начертаемыми словами как бы играет на клавиатуре мозга своего читателя или слушателя», – предупреждал  А.Н. Толстой.

Полезно помнить об этом, говоря о психо-ментальной войне в сфере языка.

Другой  прием, широко употребляемый в этой войне, – семантическая редукция, сознательное понижение нравственно-смыслового наполнения термина, понятия, слова придумыванием уничижительных синонимов. Один из таких примеров уже прозвучал. Это – слово «совок», обозначающее советского человека, построившего, напомню, великую и ни с чем в истории несравнимую империю, выигравшему невиданную по размаху войну, отправившему первого человека в космос и т.д. Всё это звучит, как банальности. Но эти кажущиеся «банальности» не с неба упали, а были вброшены в наше сознание, навязаны ему с единственной целью: извратить адекватное действительности восприятие собственной истории, поскольку совсем ее проигнорировать нельзя, да еще при живом-то поколении людей, выросших в СССР. Вот и были придуманы и запущены разрушительные слова-вирусы: «совок», «ватник», «колорады» и т.п. Особенно некогда «братская» Украина в этом отношении старается и представляет много актуального материала для настоящих и будущих полевых исследований.

Следующий прием, используемый для психо-ментальных диверсий в сфере семантики: замалчивание, искажение, редукция либо просто упразднение «неудобных», слишком о многом говорящих понятий, лексических единиц.

Так, в современном мире – в условиях мирового кризиса, переживаемого левыми общественными движениями, – коррумпированными социологами и обществоведами предпринимаются попытки либо полностью изъять из научного и общественно-политического дискурса понятие «пролетариат», либо заменить его каким-либо другим маловыразительным словом.

Именно об этом писали К. Маркс и Ф. Энгельс в «Манифесте Коммунистической партии»:

«Буржуа-социалисты хотят сохранить условия существования современного общества, но без борьбы и опасностей, которые неизбежно из них вытекают. Они хотят сохранить современное общество, однако, без тех элементов, которые его революционизируют и разлагают. Они хотели бы иметь буржуазию без пролетариата. Тот мир, в котором господствует буржуазия, конечно, кажется ей лучшим из миров… Приглашая пролетариат осуществить его систему и войти в Новый Иерусалим, он (буржуазный социализм) в сущности требует только, чтобы пролетариат оставался в теперешнем обществе, но отбросил свое представление о нем, как о чем-то ненавистном».

Демонстративное игнорирование пролетариата и его справедливых интересов рано или поздно приведет к социальному взрыву, усилит его, поскольку нежелание видеть предмет или явление вовсе не означает его отсутствие в реальности.

Такая псевдо-консервативная стратегия – всего-навсего «страусиная» стратегия, попытка уйти от проблем, зарыв голову в песок. Именно этим и занимается сейчас мировая (и российская) буржуазия.

Никуда не делся пролетариат, никуда не делись его классовые интересы, никуда не делась обусловленная ими классовая борьба, которая временно перешла в латентную, скрытую стадию, но это состояние не будет вечным и неминуемо закончится новым подъемом, новым обострением классового противоборства, которое примет новые, неизвестные пока революционные формы.

Таким же, незаслуженно ошельмованным  понятием стал термин «дегенерация», «вырождение», как будто явления, которое им описывается, реально не существует. Очень осторожно, вместе с публикациями своих дореволюционных исследователей (Чезаре Ломброзо, Макса Нордау и др.), он возвращается усилиями наших адекватных современников, остро ощущающих его востребованность. Но еще неясно, какие смыслы попытаются вложить в него глобалисты, кстати, в большинстве своем являющиеся дегенератами.

Другим понятием, до революции бывшим в определенной степени нозологической единицей или, во всяком случае, важным симптомом глубокого психического расстройства, является «нравственное помешательство».

Именно о нем мы и будем говорить дальше. Его актуальность, в особенности в свете событий на Украине, становится, чем дальше, тем актуальнее. Время уплотняется. То, на что должны были уйти годы, теперь совершится в месяцы, недели, даже дни.

Мы рассмотрим манифестацию нравственного помешательства, его распространение преимущественно среди молодежи, поскольку именно деструктивное воздействие на молодежь является приоритетным в психо-ментальной войне.

                                                                  Часть 6

Знаменитый христианский подвижник IV века, основатель пустынножительства святой Антоний Великий предрекал:

«Настанет некогда время и человеки вознедугуют. Увидев неподверженного общей болезни, восстанут на него, говоря: “ты по преимуществу находишься в недуге, потому что не подобен нам”».

«Здесь, – отмечал в комментарии другой великий святой, близкий нам по времени, епископ Игнатий (Брянчанинов), – весьма не лишним будет заметить, что этому одному надо очень остеречься помыслов ложного смиренномудрия, которые не преминут быть предъявлены ему демонами и человеками – орудиями демонов. Обыкновенно в таких случаях плотское мудрование возражает: “неужели ты один – прав, а все или большая часть людей ошибаются!” Возражение – не имеющее никакого значения! всегда немногие, весьма немногие шествовали по узкому пути; в последние дни мира этот путь до крайности опустеет».

Кажется, времена, предуказанные великим Антонием, наступили. Мы действительно переживаем эпоху всеобщего духовного нездоровья, когда в качестве нормы навязывается то, что совсем недавно считалось не просто извращением, девиацией, а  серьезной патологией – преступлением или болезнью.

Термин «нравственное помешательство» использовался в конце XIX – начале XX в. в. крупнейшими психиатрами России и Европы, когда мир только-только ступал на путь расхристианивания.

«Под выражением нравственное помешательство разумеют состояние, характеризуемое недостаточным развитием или полным отсутствием нравственного чувства в зависимости от болезненной психической организации», – отмечал авторитетнейший в то время энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона.

В чём, по мнению автора энциклопедической статьи,  выражалось отсутствие нравственного чувства?

Субъекты нравственно помешанные «уже с раннего детства поражают отсутствием привязанности к родителям, неисправимым упрямством и склонностью к грубым и опасным выходкам по отношению к домашним и к прислуге. Уговоры и увещания на них не действуют, наказания еще более озлобляют, но ничуть не исправляют. Подвергшись побоям за какой-нибудь проступок, они угрожают воспитателю, бросаются на него с ножом, грозят поджечь дом или зарезаться. Раскаяние им недоступно. Будучи уличены в какой-нибудь недозволительной выходке, они отстаивают свою невиновность самой бесстыдной ложью. Особенную радость им доставляет возможность испортить удовольствие другому или мучение домашних животных. В школе прилежание и усидчивый труд им не свойственны, и они дерзко нарушают школьные порядки, обманывают учителей и домашних; их приходится переводить из одной школы в другую. При наступлении половой зрелости они удовлетворяют своим инстинктам самым циническим образом, рано попадают в грязную обстановку, не останавливаются перед изнасилованием. Обкрадывают своих родителей. Родные долго мучаются с ними, наконец, бросают их на произвол судьбы, или же они сами уходят из дома, не вынося регулярной жизни, становятся бродягами или привычными преступниками; субъекты женского пола легко увлекаются на путь проституции. Если благоприятные обстоятельства позволяют таким лицам получить кое-какое воспитание и образование, то им иногда удается занять положение в обществе, но их деятельность проникнута антисоциальными инстинктами, в их семейной и общественной жизни замечается беспорядочность и черствый эгоизм. Интеллектуальная сфера субъектов, одержимых нравственным помешательством, также не свободна от поражений. Нередко нравственный дефект сочетан с врожденным тупоумием, но и в тех случаях, когда, по-видимому, не имеется недоразвития умственных способностей, последние представляются не вполне нормальными. У этих нравственно-помешанных, несмотря даже на значительную дозу хитрости, замечается ограниченность умственного кругозора, неспособность усваивать отвлеченные понятия, известная непоследовательность мышления. Далее, у них наблюдается затруднение в воспроизведении представлений, и потому лживость этих субъектов в рассказах об их прошлом, об их приключениях, в значительной степени не зависит от их воли. В преобладающем числе случаев субъекты, одержимые нравственным помешательством, обнаруживают известные физические признаки антропологического вырождения в виде асимметрии черепа и лица, неправильного образования зубов, ушей и т. п. Они чаще всего принадлежат к семьям, подверженным вырождению (…) или обнаруживающим наследственное предрасположение к душевным и  нервным расстройствам».

Понятно, что после революции 1917 г. определение «нравственного помешательства» было изъято из медицинского лексикона, хотя любому непредвзято мыслящему человеку ясно, что это заболевание, оставляющее свой зловещий отпечаток на духовной составляющей природы человека, никуда не делось, более того, оно усугубилось настолько, что вековой давности определение его почти без изменений можно отнести к настоящему времени.

Мне, однако, прежде, чем сказать несколько слов о собственно психоорганическом характере заболевания, хотелось бы особо выделить его главный, решающий  духовный  аспект. Какое-то время назад мне в руки попало собрание пословиц и поговорок русского народа, собранных В.И. Далем. Его внушительное собрание открывается замечательной пословицей: «Жить – Богу служить», – пословицей, обозначившей тот критерий, которым определяется нравственность. Нравственный человек служит Богу. Соответственно, нравственное помешательство определяется прямо обратным: во-первых, незнанием Бога; во-вторых, нежеланием служить, ибо служение есть нечто, деньгами не измеряемое. Существо нравственного помешательства – противупостановка потребностей своей пораженной грехом природы Божиему закону, Божиему мироустройству, Божиему промышлению о человеке, сознательное и упорное неприятие Благой вести, т. е. антицерковность, внеэклессийность – выраженное противопоставление себя, своего Я  Богу и всем остальным. Всё это в итоге оборачивается отрицанием самой жизни – драгоценного дара, переданного нам. И возможно, это в состоянии объяснить существенную часть убийств и самоубийств, совершаемых в молодежной среде, их глубинную, духовную, часто несказуемую мотивацию и подоплеку.

Не являясь квалифицированным психологом и психиатром, дерзаю, тем не менее, обратить внимание читателей и на то, что очень часто нравственное помешательство – болезнь духа – сопровождается, или прямо обусловливается некими физиологическими причинами и серьёзными поражениями психики, прежде всего, подростковой, юношеской психики. Я имею в виду т. н. гебоидный синдром, превосходно описанный в медицинской литературе в качестве одной из ранних манифестаций шизофрении. Это заболевание, как, вероятно, и любое другое психическое заболевание, представляет собой в известном смысле загадку, но симптоматика его настолько характерна, что прямо-таки бросается в глаза. Мы встречаемся с нею буквально на каждом шагу в повседневной жизни. И она до мелочей сопоставима с симптоматикой нравственного помешательства, хотя, конечно, это обстоятельство игнорируют современные психиатры.

Судите сами.

Вот что пишут советский психиатр Галина Петровна Пантелеева и ее коллеги  М.Я. Цуцульковская и Б.С. Беляев в своем крупнейшем и единственном на сегодняшний день научном исследовании гебоидной шизофрении.

Определяясь терминологически, они описывают  гебоидное состояние как «возникающее при шизофрении в юношеском возрасте психическое расстройство, характеризующееся патологическим преувеличением и видоизменением психологических пубертатных свойств с преобладанием аффективно-волевых нарушений, в том числе и влечений, приводящих к противоречащему общепринятым нормам поведению, и выраженной дезадаптацией в обществе».

«Анализ клинического материала, – говорят они, – показал, что основное и ведущее место в проявлениях гебоидного состояния при шизофрении юношеского возраста занимают психопатологические нарушения, представляющие собой резко утрированные и искаженные до неузнаваемости, свойственные психическим проявлениям пубертатного возраста такие признаки, как юношеская оппозиция окружающему, склонность к противоречию и стремление к самоутверждению. В картине гебоидных расстройств эти свойства, будучи видоизмененными под влиянием болезни до уровня психопатологических образований, принимают резко преувеличенные формы с развитием тотального негативизма и бессмысленной оппозиции ко всем сторонам общепринятого образа жизни с резким противопоставлением себя окружающим».

И далее авторы исследования конкретизируют симптоматику указанного заболевания – фактически же маркируют его значимые признаки, признаки, которые  обычными людьми очень часто воспринимаются как особенности характера, не выходящие за пределы нормы, ну, может быть, находящиеся на границе между нормой и патологией. Это так называемые пограничные состояния, хорошо известные неврологам и психиатрам. С такой симптоматикой, с такими признаками, маркерами мы встречаемся ежедневно, на каждом шагу, всюду. Скажем больше, в настоящее время такая симптоматика активно пропагандируется и навязывается именно как здоровый, полнокровный образ жизни.

«Столь характерное для пубертатного возраста стремление к независимости, самостоятельности выступает в резко утрированном виде и доходит до гротеска и карикатуры, – пишут авторы. – Больные активно стремились противоречить всякой дисциплине, режиму, установленным авторитетам. Они переставали считаться с удобствами семьи, культивируя полнейшее невнимание к нуждам и заботам родственников или грубо конфликтовали с родителями и обнаруживали полнейшее непонимание неприглядности своих поступков. Такое своеволие в поведении приводило к тому, что больные начинали активно игнорировать все коллективные мероприятия в школе, обособляясь от одноклассников, или держались среди них с необоснованным высокомерием, совершенно переставали учить уроки, посещать школу, а вместо этого прятались на чердаках, проводили время в лесу, в подъездах. Они все больше тянулись к компании антисоциальных подростков, где отсутствие какого-либо контроля и пренебрежение всякой дисциплиной вступало в полное соответствие с грубо оппозиционными установками пациентов, начинали курить, пить вино, играть в карты.

Желание всем своим поведением противопоставить себя окружающим имело часто самодовлеющее значение в жизни больных, становилось единственной формой общения с окружающими и тогда можно было говорить об элементах сверхценности в подобном поведении, – пишут авторы. – В одержимости желанием доказать свое превосходство перед окружающими больные нередко доходили до нелепости. Так, они открыто называли окружающих «низшей расой», мнили себя «патрициями», а не «плебеями», оправдывали свое поведение ссылками на авторитеты из истории, неизменно стремились подражать в манерах иностранцам, присваивали себе заграничные имена, демонстрируя протест против общепринятого образа жизни. У иных такое стремление к противопоставлению себя окружающим принимало патологический характер вживания в образ желаемого персонажа, обычно обладающего властью над людьми… В некоторых более тяжелых случаях в подобном поведении больных утрачивалась цельная установка, аффективная заинтересованность и поведение приобретало вид манерной напыщенности и стереотипного бессмысленного иронизирования».

Отметим этот маркер: обособление от сверстников, сочетанное с высокомерием, резкое снижение успеваемости из-за нежелания учиться, бродяжничество и связь с антисоциальными и криминальными компаниями. Напомним, что во многих известных случаях так называемого «масс-шуттинга» (расстрелов) в школах исполнители злодеяний считали себя «сверхчеловеками» и «богами», призванными «зачистить» человечество от «унтерменшей» (недочеловеков, отбросов). Та же самая – психопатологическая мотивация – в настоящее время у украинских националистов.

Практически в каждом подростковом классе такие учащиеся есть, но беда, собственно, не в том, что, являясь больными, они учатся со здоровыми детьми, а в том, что они в подавляющем большинстве случаев – в силу своих психопатологических особенностей – становятся примером для подражания и любые педагогические коррекционные мероприятия, предпринятые в отношении их, воспринимаются как насилие над личностью. И такая непостижимая с точки зрения здравого смысла установка поддерживается высокими коррумпированными чиновниками от образования, родителями и средствами массовой информации.

«На фоне общего обеднения контактов выступало сверхценное отношение к кумирам, которое принимало форму однобокого, одностороннего явления и создавало впечатление странности, чудаковатости, – продолжают Г.П. Пантелеева и ее коллеги. – Больные возводили в ранг кумиров антисоциальных личностей, с восторгом проводили многие часы около подобных лиц, искали их общества, хотя пребывали там без дела, часто ими отвергались. В дальнейшем такое поведение больных становилось все более бессмысленным и приводило к механическим, стереотипным поступкам… Так, кумирами становились Синяя Борода, фашисты, гангстеры, т. е. персонажи, несущие в себе черты жестокости, садизма, человеконенавистничества. Иногда стремление подражать этим лицам тесно переплеталось с патологическими фантазиями больных, обнаруживая все больший отрыв от реального».

Я понимаю, как удобно отдельным нашим политикам и СМИ представлять, в частности, молодых мерзавцев, совершающих время от времени бессмысленные насилия, сознательными сторонниками тоталитаризма, национал-социализма, религиозно или политически окрашенного экстремизма и т. п. (о существе которых они могут ничего и не знать), хотя в действительности в основе многих подобных молодежных группировок лежат, как правило, подростковые психопатологические комплексы, которые просто грамотно используются недобросовестными людьми. Понятно, что в таких случаях речь может идти не столько об уголовном преследовании, сколько (или в том числе) о медицинской помощи и терапии. Точно в такой же медицинской помощи нуждаются, на мой взгляд, многочисленные фанаты рок- и поп-звезд, артистов, болельщики (которых в Италии называют говорящим словом «тиффози»), многие (но, подчеркиваю, не все) т. н. «ролевики», чьи взрослые игры часто выходят за пределы разумного. Во всех указанных случаях речь идет о большом психотическом комплексе зависимых расстройств поведения.

Ещё один маркер-признак:

«Утрированные формы принимало и свойственное подростковому возрасту критиканство, – продолжают авторы. – Больные начинали без учета ситуации высказывать мнение о несогласии с содержанием любого предмета, вели себя с гротескной бравадой и «беспричинным бунтарством». Их поведение выглядело все более неадекватным, со стремлением противоречить по каждому поводу, дискутировать любой вопрос, превращая спор в самоцель и доводя его до абсурда… У некоторых больных тенденция к критиканству наблюдалась в отношении узкого круга лиц внутри семьи: родителей, ближайших родственников. Представление об их ошибках и несостоятельности приобретало доминирующее место в жизни больных, становилось сверхценным образованием…».

Думаю, многие педагоги с этим сталкиваются и не знают, как правильно реагировать – особенно теперь в ситуации настоящего психотеррора со стороны некоторых таких же психотизированных и невротизированных родителей. Очень часто и школьные психологи, обеспечивающие соответствующее «сопровождение» учеников, становились в тупик.

Следующий значимый маркер – буквально бросающийся в глаза:

«Претерпевал изменение и внешний вид больных. В стремлении выглядеть оригинально, бросить вызов окружающему больные доводили подражание до абсурда. Больные ходили грязные, запущенные, вычурно одевались. Во всех деталях их одежды была видна чрезмерность, странность, подчеркнутое противоречие общепринятому стилю… Такие больные с упорством тратили массу времени на придание своему внешнему облику соответствующего вида, давали неадекватные реакции ярости при попытке помешать этому. Утрированное внимание к своему внешнему виду в ряде случаев сочеталось с извращенным характером влечений в виде нарциссизма.

Вместе с тем внешний вид и манера поведения больных становились все более неадекватными, приобретали однообразный характер. Они переставали следить за собой, игнорируя правила личной гигиены, носили только одну и ту же одежду, не разрешая ее стирать, ни за что не соглашались надевать какие-либо новые вещи…».

Полагаю, что подчеркнутая болезненная, режущая глаз внешняя вычурность многих наших детей – от явной «бомжеватости» до всех этих пирсингов и татуировок – должна перестать удивлять ответственных взрослых, смущенных явной немотивированностью современной молодежной моды: болезнь не нуждается в мотивации.

Распространённых в прошлом среди молодёжи «панков» и их современных клонов, равно как и их противоположность – т.н. метросексуалов, следует рассматривать как патопсихологическое явление. Это – совсем не формы социального протеста. Это, скорее, болезненно-специфическое формы демонстрации своей доминантности, способы привлечения внимания к своей персоне, прежде всего, разумеется,  лиц противоположного пола. Напомню, что первым известным в истории панком был древнегреческий философ-киник (или циник, откуда, собственно, понятие «цинизм» – демонстративное пренебрежение общественными нормами – и пошло) Диоген из Синопа, который жил в бочке и развлекался мастурбацией на людях, меланхолически изрекая при этом: «Вот если бы и голод можно было утолить потиранием живота». Судите сами о степени его психического здоровья. Хотя кое-кто (включая Александра Македонского) находил в физиологических забавах Диогена высокий философский смысл.

Ещё один маркер:

«Свойственная подросткам склонность к шалостям и проделкам при гебоидном состоянии принимала характер постоянного паясничания, неуместных шуток. Больные не знали меры в своих поступках и игнорировали их последствия, совершенно не учитывали ситуацию, вели себя, как Петрушка, устраивали клоунаду. Поведение больных утрачивало черты остроумия, юмора и все больше выглядело как простое кривляние. В моторике утрачивалась естественность, движения становились вычурными, стереотипными, изменялся почерк… Они часто не могли объяснить, для чего это делают…».

Это тоже явление, известное педагогам: практически в каждом классе встречаются «шуты» и «комики», «юмор» которых переходит все разумные границы.

Несколько слов об отношениях с родителями.

«В своем стремлении противоречить больные доходили до абсурда, даже причиняя вред себе, – пишут  Г.П. Пантелеева, М.Я. Цуцульковская и Б.С. Беляев. – Так, многие больные, чтобы «наказать родителей», в ущерб себе отказывались от еды, простаивали часами на сквозняке, под открытой форточкой, чтобы простудиться «назло родителям», лежали часами поперек комнаты на полу, «чтобы помешать родителям»… Они вдруг совершали демонстративного характера суицидальную попытку, впоследствии наивно объясняя ее каким-либо давно забытым всеми фактом, или вспомнив нанесенную им ранее обиду, могли внезапно швырнуть, чем попало, в родителей, сломать вещи. Подобные поступки больных сопровождались неадекватным аффектом ярости и носили агрессивный и разрушительный характер. Неадекватность такого поведения сочеталась нередко с рационалистическим отношением больного к своим действиям, тщательным продумыванием их, что отличало характер их реакций от типичных истерических. Внешне такие поступки больных по своей неожиданности, кажущейся безмотивности в тот момент, внезапности возникновения напоминали импульсивные кататонические. Так, в ответ на ущемление в чем-то у больных наступало двигательное возбуждение с выраженным негативизмом, бессмысленной тотальной агрессией к окружающим, они плевали в потолок, не реагируя на замечания. Но такое поведение не было бессмысленным и не было лишено цели в отличие от кататонических действий.

У части больных, в отличие от описанных, свойственные этому возрасту реакции протеста были в основном направлены на общепринятые нормы общественного поведения и выступали в виде утрированного до нелепости пренебрежения правилами общежития, морально-этическими ценностями и идеалами, а все поведение в целом принимало характер неадекватной оппозиции. Стремление противоречить во всем превращалось у больных в самоцель, постепенно начинало занимать доминирующее положение в их жизни, становилось сверхценным…

Чтобы «шокировать» окружающих, они шили карикатурную одежду, разрисовывали лицо, придумывали абсурдные названия стихам.

У иных больных протест против общепринятого принимал характер бессмысленных антиобщественных начинаний…

Как правило, в этих случаях в поведении больных отсутствовало глубокое осмысление значения их поступков, оппозиция по существу была подражательной, становилась самоцелью, затрагивала буквально все явления, которые окружали больного».

И здесь тоже за примерами далеко ходить не нужно.

Всё чаще в повседневной жизни мы встречаем представителей тех или иных маргинальных группировок, в том числе и экзотических сект (кришнаитов, например), куда молодёжь попадает не только от онтологической безысходности и экзистенциальной тоски по смыслу жизни, но и реализуя свой психопатологический потенциал – «протестный» в отношении традиционной культуры, традиционных нравственных норм. Это обстоятельство, к сожалению, никак не учитывается самодеятельными организациями, противостоящими тоталитарно-деструктивным культам.

Такими же психически ущербными людьми пополняются ряды экстремистских, террористических и других деструктивных сообществ (суицидальных, в том числе), «оранжевых революционеров», воинствующих сексуальных меньшинств, экологистов (не путать с адекватными природоохранными экологами). Тут достаточно непредвзято взглянуть – просто взглянуть – на широко распиаренную Грету Тунберг.

Еще несколько маркеров из книги Пантелеевой и её коллег:

«У других больных на первый план выступало полное игнорирование нравственных норм поведения и мнения окружающих, пренебрежение этическими представлениями. Поведение больных выглядело как сугубо развязное, «невоспитанное», производило впечатление крайней распущенности. Они бравировали грубостью и цинизмом, доходя до чрезвычайной бестактности в своих поступках, вплоть до грубой обнаженности. Больные без всякого стеснения оправлялись в жилом помещении, цинично вели себя по отношению к одноклассницам…

Нередким симптомом гебоидного состояния при шизофрении являлось также влечение к коллекционированию предметов, чаще ненужных, в котором больные доходили до нелепости, собирая с упорством старые билеты в кино, трамвайные талоны. У иных больных на первый план среди нарушений влечения выступало расторможение полового влечения, неумеренное употребление алкогольных напитков, наркотиков, занятия азартными играми. Все эти явления обычно обозначаются общим термином «развязывание влечений», тогда как по существу он не исчерпывает всех особенностей указанных расстройств. Больные без разбору вступали в половые отношения, без всякой привязанности к партнёру. «Распущенное» поведение больных сопровождалось часто отсутствием самого сексуального влечения или его выраженно-незрелым характером, определялось больше бравадой, инфантильным сверхценным стремлением к «коллекционированию» партнеров. У иных больных незрелость сексуального влечения сопровождалась длительным застреванием на уровне бисексуальности, которая получала при гебоидном состоянии резко утрированные формы с характером перверзных влечений, принимающих нередко форму нарциссизма. Без всякого чувства стыда они обнажались перед родственниками другого пола, до нелепости холили и украшали себя, превращая это в характер утрированного сверхценного культа с полным отсутствием критики. Малая дифференцированность влечения у больных с гебоидным состоянием выступала в грубо искажённой форме в виде постоянного стремления к «обнажённым» разговорам и однообразным рисункам на сексуальные темы, незрелой сексуальности по отношению к родителям, сёстрам…».

Вряд ли нужно комментировать этот фрагмент. Не знающая берегов сексуальная революция охватила практически все стороны общественной жизни, разбудила и разнуздала тяжелые подсознательные силы, обычно подавляемые и контролируемые нравственно здоровым человеком. Упомянем только, что у истоков новейшей «сексуальной культуры» стояли и стоят явно больные люди – от философов, готовых обосновать и оправдать всё и вся, до модельеров, так сказать, предметно-вещно обеспечивающих разжигание нездоровых человеческих инстинктов. Мне не так давно на одной телевизионной программе довелось пообщаться с психиатром, который принялся защищать девочек с голубыми волосами и премиленьким пирсингом в носу (это – его слова). Психиатр (не стану называть его фамилии) внешне тоже выглядел весьма своеобразно (в рубашке, расстегнутой до живота a la Стас Михайлов, в наушниках на дряблой шее). Это заставило меня вспомнить известное высказывание известного русского психиатра Владимира Петровича Сербского о том, что психиатрами нередко становятся люди, сами нуждающиеся в психиатрической помощи.

«Для больных с гебоидным состоянием при шизофрении юношеского возраста характерно было сочетание описанных выше влечений (бродяжничество, пьянство, сексуальная распущенность и др.) со стремлением к деятельности, имеющей интеллектуальное содержание и также принимающей характер влечений, обычно обозначаемых как высшие влечения. Одним из характерных проявлений такого рода «высших» влечений при гебоидном состоянии было выступающее в резко преувеличенном виде свойственное юношескому возрасту стремление к духовному самоусовершенствованию. Оно принимало довлеющее значение в деятельности больных и сопровождалось одновременным отходом от реально значимых занятий. Интеллектуальное содержание этих занятий все более обнаруживало тенденцию к занятиям более общими отвлеченными вопросами. Эти увлечения больных также сопровождались столь характерным для гебоидного состояния утрированным стремлением противопоставить себя обществу в целом с выраженной критической оценкой всех сторон жизни. В выборе тематики занятий больных находил отражение доведенный до гротеска протест против всего общепринятого. Больные посвящали свою деятельность изучению каких-либо экстравагантных направлений в литературе, искусстве, культовых обрядов, старинной музыки, архитектуры и т. п. Их умозаключения отличались подражательством авторитетным знакомым, базировались на сведениях популярной литературы. Знания больных чаще были несистематизированы, лишены глубокого осмысления вопроса».

Отсюда, в частности, рост числа т.н. «тренингов личностного роста», куда приходят люди с задержками психического развития – задержками на уровне инфантилизма.

Истоки взрослой квази-образованности часто коренятся именно в юношеской гебоидности.

«В противовес расширению круга интересов, свойственного юношескому возрасту в норме, при гебоидном состоянии у больных шизофренией внимание сосредоточивалось на узком круге вопросов, как правило, абстрактного содержания. Занятия «творческой» деятельностью и реформаторскими планами больные проектировали без учета собственных возможностей и ситуации, с претензией на оригинальность. Как правило, они начинали отстаивать враждебную гуманизму идеологию, жизненную философию мизантропии, «примата сильного». Внимание больных неизменно привлекали сочинения Ницше, Шопенгауэра, Томаса Торквемады, М. Штирнера и др., проповедующих философию индивидуализма и человеконенавистничества.  Занятия отвлеченными проблемами постепенно принимали у больных все более односторонний характер, осуществлялись с одержимостью, сопровождаясь сверхценным отношением к ним. Без всякой коррекции они открыто заявляли о своих взглядах, развивали бурную деятельность, становились неизменными участниками различных молодежных собраний, дискуссий, где находили «единомышленников», фрондировали. Бросалось в глаза появление необоснованного высокомерия, пустого однообразного скептицизма, иронии. Претенциозность планфов больных всегда резко контрастировала с отсутствием их практической ценности и реальным положением больного в жизни, тем более что они создавались на фоне нарастающей общей бездеятельности больных, совершенно вытесняя интерес к повседневным обязанностям и всяким полезным делам. Больные обнаруживали абсолютное непонимание абсурдности своих занятий и высказываний, их умозаключения было невозможно корректировать, они категорически и огульно отбрасывали все доводы «против» и охотно принимали лишь те мнения, которые были созвучны их заявлениям, Указанные свойства интеллектуальных занятий больных и характера их суждений, а также отсутствие критического отношения к ним и поведению в целом сближали описываемые психопатологические образования с бредовыми характера паранойяльного мировоззрения, реформаторства и т. п., а в некоторых случаях были трудно от него отличимы…».

                                                                                                             Продолжение следует