На Великомученика и целителя Пантелеймона, 9 августа по новому стилю, всегда бывает дождь. Он бывает небольшой, так покапает сверху, сливаясь с каплями батюшкиного кропила на крестном ходе в Гарховке на храмовом празднике, а выйдешь из церкви, и нет его. Только слегка увлажнил сосновый опад, да и ушёл в жёлтый сыпучий песок.
В 1948 году дождь был проливной. Начавшись глубокой ночью, он шёл целый день. Ночью, беременная мной мама шла под этим дождём в сопровождении женщины, которую отец, отъезжая, просил помочь, в случае чего. Этот случай наступил. Пока они шли от Воинова – Шпалерной до Петра Лаврова-Фурштадской, обе промокли. Зонт не спасал. Демисезонное пальто промокло насквозь и холодными полами било по ногам. Останавливаться приходилось часто, потому что схватки уже начались.
Последнее время я всё чаще думаю о том, что Господь, собрав нас вместе по какому-нибудь поводу, столкнув лицом к лицу при каких-то обстоятельствах, держит эту общность, и потом, спустя многие годы, сводит нас снова. Зачем? Давая ли нам возможность что-то исправить в наших отношениях, если мы были неправы, или ещё раз почувствовать сродство душ и сопричастность чему-то великому.
Весть о том, что в Россию, в Санкт-Петербург, в Александро-Невскую лавру привозят главную святыню русского Пантелеимоновского монастыря на Афоне, ковчег с главой Великомученика Пантелеймона охватила весь город со скоростью света. Это теперь мы немного даже избалованы такими событиями: и встреча возвращенной Тихвинской иконы в Казанском соборе, и пояс Пресвятой Богородицы, и дары Волхвов, и мощи Спиридона, епископа Тримифундского – список длинный. А тогда, в 2000-м… Хотя что сравнивать. У каждого времени свой камертон.
Из тропарей воскресных гласов, больше всех мне нравится третий, и всегда жду его в череде. Он и глубок по догматике, переплетаясь со многими положениями нашей веры, и так хорош по мелодии своего звучания. Вот и тропарь Великомученику Пантелеймону – третьего гласа. Он звучит во мне пока я добираюсь до Александро-Невской лавры. Было около четырёх дня, когда я присоединяюсь к очереди, прижимающейся к правой стороне площади. Так и дальше мы пойдём правой стороной вдоль Некрополя, по мосту через Монастырку, только пройдя под аркой монастыря, переместимся влево, то замедляясь в своём движении и почти останавливаясь, то по шажку двигаясь без перерыва. На уровне входа в Свято-Духовский, ко мне подошла Тамара, прихожанка нашего храма. Она стояла немного впереди, но ожидая кого-то из своих шла вдоль очереди, а увидев меня, так и осталась рядом. Эту вереницу людей трудно было назвать очередью. В ней читали, пели то канон, то акафист святому, величание, стоящие рядом подпевали. Мы с Тамарой тоже по очереди держали Акафистник, и над всеми нами то затихая, то возобновляясь лился тропарь третьего гласа: “Страстотерпче святый и целебниче Пантелеймоне,..
Организованными группами проходили паломники из других городов и пригородов. Даже пожилые прихожанки нашего храма и мамочки с малыми детками под водительством отца К., прошли мимо. Но кто же будет терять благодать этого стояния и ожидания. Мы все сроднились в этой вечерней веренице, ждущих чуда соприкосновения со святыней. Подумать только, 305-й год, Пателеимоновский монастырь, Афон, куда нам, женщинам, путь недоступен. Около шести вечера движение прекратилось-в храме началась служба.
Напротив входа в монастырскую пекарню, куда мы иногда заходили за теплым ещё монастырским хлебом, началось что-то непонятное. Мы подошли ближе. У юноши, почти мальчика, начался приступ эпилепсии. Он лежал, мама держала его голову, мы тоже попытались удерживать его тело от конвульсий, хотя сопротивление было очень сильное, чего никак нельзя было ожидать от этого худенького юноши. Евангельские строки встали перед глазами. Все молились, пели тропарь. Как только приступ прекратился, юноша с мамой прошли к мощам. Всем очень хотелось, чтобы исцеление произошло.
Вечер сгущался, зажглись фонари. Уже не видно было полёта стрижей, которые так и сновали у колокольни, когда мы только вступили на территорию Лавры. Сейчас, в границах сегментов света. Почти у самых фонарей кружились ночные бабочки, совки и прочая мелочь.
Стало прохладно. Отделившись от зоны тени, долго стоявший в неподвижности монах и потому, как бы невидимый быстро пересёк освещенное место и, поднявшись по ступеням, проследовал в храм. Удивительно, мы так стояли, что даже не хотелось присесть. Тамара Сергеевна понятно, в прошлом спортсменка, бег с препятствиями, но, всё-таки возраст, родилась перед войной. Но вот и мы уже на ступенях. Нам разделили при входе. Тамара прошла, а я осталась. Надо что-то подумать, сосредоточиться, о чём-то попросить, приложить крестик, иконку, подаренную названной сестрой.
Полутемно, монахи с обеих сторон святыни, всё происходит так мгновенно. что ничего не успеваешь. А, может быть это промыслительно. Что наше суетное мудрование. Господь лучше знает, что нам полезнее теперь. Выхожу во двор, Тамара Сергеевна ждёт на выходе. Небо светлеет, но ещё очень рано. Обходим храм с алтарной стороны, прикладываемся к раке Александра Невского, и подстелив пакет с одеждой, садимся на ступени. Слышно пение. Начался братский молебен. Вот они молитвенники. избравшие себе иной жизненный путь. Но, скорее всего не они, а Господь избрал их. Ему видней, кого направить на этот путь, по которому ещё надо пройти. Опять звучит тропарь Великомученику и целителю Пантелеймону. Он именно целитель, а не исцелитель, – процесс обоюдный. «Можете ли верить? – Верим, Господи, помоги нашему неверию!» Святой просит, молит за нас, ходатайствует перед Господом. А решает Господь, что нам лучше, исцелиться от болезни, прославляя Бога за явленное чудо, или ещё потерпеть свою немощь, сраспинаясь страданиями со святым, хотя бы в малой доли со страданиями самого Христа, распявшегося за всё человечество. Чтобы в наших малых невзгодах умягчить своё сердце, чтобы понять боль других, не замыкаясь на своей.
Когда мне было 15, и я училась в техникуме, у нашей сокурсницы в холодной сентябрьской воде пруда, полоская чужое бельё, утонула мама. Людмила стояла перед нашими прямыми немилосердными вопросами, готовая расплакаться снова. Вот тогда я и нашла сестру-близнеца, пусть рождённую другой мамой, в другом роддоме, но в тот же день, в тот же год и в тот же час. До 50, мы старались отмечать этот день вместе.
Правда потом бывало реже. А насчёт дождя, многие сомневаются. «Ну вот видите, тётя Таня, день прошёл, – и никакого дождя» -Это реплика младшей дочери моей сестры-подруги. Мы расставляем чашки на столе в садике, которые моя подруга передаёт через окно в сад. Под небольшим навесом стоит старинный самовар, напичканный сухими сосновыми шишками. Хорошо, что пирог немного задержался в окне.
Не то что дождь, а прямо-таки гроза. Мы с Анечкой едва успеваем спрятаться под навес, тесня самовар. Откуда? Вроде бы ни облачка на небе. А вот, поди ж ты. Гроза проходит так же быстро и неожиданно, как началась, ещё раз сполоснув наши чайные чашки. Люда из окна, мы с Анечкой, выйдя из укрытия на мокрую траву, распеваем тропарь третьего гласа: «Страстотерпче святый и целебниче Пантелеймоне, моли милостивого Бога, спастись душам нашим.»
Татьяна Олесова