Недаром говорят, детство самая счастливая пора. Так и есть у большинства людей. Только, чтобы это понять, нужно стать взрослым.

И в школу ходить не хочется, и уроки делать лень, и лета всегда ждать долго приходится, и до кнопки своего этажа в лифте не дотянуться, спать заставляют ложиться рано, зубы чистить — много и хлопот, и расстройств. Когда они маленькие, несерьезные, то из них, как ни странно, потом и складывается Счастливое Детство. Конечно, не только из них…

Другое дело, когда горе отбирает у человека детство! Тогда вместо радостных воспоминаний на сердце остаются шрамы, зарубки, которые не проходят, не излечиваются всю жизнь,

О таком детстве, украденном войной, и рассказывает Виктор Васильев, автор повести «Зарубки на сердце». Он должен был осенью идти в первый класс, но 22 июня началась Великая Отечественная война, бомбежки. От школы остались рутины… От прежней мирной, детской жизни — тоже.

Фашисты заняли многие деревни и города, превратили людей в рабов. На долю маленького Вити и его младшей сестры Тони выпало все, что и взрослым-то пережить сложно: и бомбежки среди ночи, и оккупация, и тяжелое и опасное бегство от войны, и голод, и плен, и лагеря смерти, и рабский труд на фашистов-хозяев, И всегда как ангел-хранитель рядом с детьми была их мама. Она каждый день совершала подвиг, жертвовала собой, чтобы спасти их от смерти.

Предлагаем вашему вниманию фрагмент повести — яркие картины военного детства, как фотографии в альбоме памяти. Только фотографии эти живые и страшные, потому что все здесь сказанное — абсолютная правда.

 В бараке для пленных где они находились всей семьей, началась эпидемия страшной болезни — сыпного тифа. Заболевших увозили в специальный барак, где оставляли умирать без лечения, без еды и питья. Эта же болезнь настигла и Витину маму.

Прошло две недели как ее увезли в тифозный барак.

 

Незаметно и тихо вернулась мама. Целовать нас не стала, только прижала к  себе меня и Тоню да по головке погладила. Слёзы падали нам на волосы,

— Я ведь заблудилась в бараке, едва нашла вас, — говорила они сиплым голосом.

Тетя Сима и бабушка обняли её, но ни о чём не расспрашивали, Видели, что она очень устала, пока шла. Вдруг она встала на колени перед  берёзовой стойкой нар и воскликнула:

— Слава Тебе, Господи! Слава Тебе, Матерь Божия и низкий земной поклон! Я снова увидела своих детушек! – и разрыдалась.

Тётя Сима и бабушка подняли её за руки, уложили на нары прямо в той же одежде, в которой она лежала в сарае и вернулась в барак.

Мама проспала несколько часов до обеда. Мы с Тоней были рядом. Нам всё не верилось, что это — наша мама, что это не сон.

Надо было идти в очередь за баландой. Мама сняла лишнюю одежду и валенки. взяла свою миску и кружку, пошла с нами к раздаче. Хильда признала в ней чужого человека, не хотела давать баланды. Долго пришлось ей растолковывать, что к чему. По её мнению, никто не мог, не имел права выжить после сьпного тифа. Для чего же тогда нужна эпидемия?! Нехотя, но всё же дала маме порцию. Недаром в очереди говорили, что руководство лагеря специально раздувало эпидемию без лекарств, как ещё один способ массового уничтожения славян.

Мама охотно съела свою порцию. Потом села на нары; прислонилась спиной к стойке и стала рассказывать:

— Я была ещё в сознании, когда санитары увозили меня на тележке. Большое счастье, что так тепло одели меня мама и Оля. Тёплые кальсоны брата, ватные штаны, ватная фуфайка и сверх неё зимнее пальто моё с кроличьим воротником, два шерстяных платка и тёплые меховые рукавицы спасли меня. Потому что тифозный барак оказался простым сараем для сена, где дощатые стены имели огромные двери. Сарай промерзал и продувался насквозь, как чистое поле. Больных привозили на верную смерть. А меня спасла Богородица, Матерь Божия. Да, да, не усмехайтесь. Расскажу всё по порядку. Сначала тело моё сотрясал внутренний озноб, и теплая одежда не помогала. В то же время голова горела от температуры. Потом был провал сознания, я ничего не помню. Сколько так продолжалось, что я говорила или кричала в бреду — совершенно не помню. Один санитар говорил, что четырнадцать дней я была без сознания. Но вот, какая-то чёрная ночь. Я лежу в темноте и слышу легкий стук. «Это мне гроб сколачивают», — понимаю я. Вдруг появляется Богородица с ярким нимбом вокруг головы и с нею рядом Спаситель — Иисус Христос. Он молча пихает мне в потайной карман бутылку с соской, а в ней — лекарство.

Бабушка удивилась, дернулась возразить. Но опомнилась, промолчала.

— А Богородица мне говорит, — продолжала мама — «Хватит тебе лежать! Иди в барак и скажи всем больным и здоровым, чтобы шли сюда на встречу, со мной». «Хорошо, хорошо», — отвечаю я, и благодать разливается в моей груди. Я не различаю ни Ее голоса, ни своего, а слышу каким-то чутьём. Спешу в наш третий барак. Кричу, как мне кажется, громко-громко: «Люди! Вас ждет Богородица! Идемте, скорее, к Ней Но люди молчат, не обращают на меня внимания. Я ещё и еще зову их, но никто не откликнулся. В печали я вернулась к Богородице: «Люди словно не слышат меня, никто не пошел со мной», «Это потому, — отвечает Матерь Божия, что ты не святая. Но не печалься теперь Я пойду только к тем кто Меня позовет. А тебе Я дарю иконку, молись на нее».  С той поры я не теряла сознание, пошла на поправку. В потайном кармане пальто действительно оказалось лекарство в бутылке с соской. А в другом кармане я нашла иконку точно такую же, какая у меня была до болезни и оставалась в бараке.

Мама была счастлива и мы были счастливы. Поэтому не стали уточнять происхождение иконки и бутылки с соской.

Виктор Васильев

Альманах «Линтула».
Санкт-Петербург, 2019