Какой мальчишка может равнодушно пройти мимо соблазнительно валяющейся на тротуаре жестяной банки, не пнув ее ногой! Вот и я безуспешно боролась с этой вредной, не красящей моих внуков, привычкой.

Однажды, дело было во время Великого поста, я, Коля и Ваня шли по залитому весенним солнышком широкому, уже совершенно сухому тротуару. Я немного отстала от внуков, наслаждаясь легкими дуновениями почти по-летнему теплого ветерка, насыщенного густыми запахами пробуждающейся к жизни земли, талого снега и не сразу заметила жестяную банку, которая лежала прямо у Вани на пути. Сделать уже ничего было нельзя: Ваня занес ногу над банкой. И… перешагнув ее, проследовал

– Ваня, – изумляюсь я, – как же ты удержался и не подфутболил банку?! Наверное, это было очень трудно?

– Да, – подтверждает Ваня с тяжелым вздохом, – это было очень трудно.

– Что же, все-таки, тебя удержало? – продолжаю я допытываться.

– Пост, – немногословно поясняет Ваня.

 

Лариса Калюжная

Cанкт-Петербург

Папа с мамой ушли в театр, а мы с Колей и Ваней остались дома учить уроки. Ваня довольно быстро, хотя и не идеально написал свои три строчки “ма”, “мы”, “му”, собрал портфель и пошел к коробке с игрушками. Я занялась приготовлением ужина. Заглянув зачем-то в детскую, замечаю, как Коля быстро сует что-то в ящик стола. Это “что-то” на поверку оказывается “Приключениями Чипполино”!

Я укоризненно смотрю на Колю и предусмотрительно уношу “Приключения Чипполино” с собой на кухню.

Через некоторое время снова вхожу в комнату к Коле. Он быстро отдергивает руку от ящика стола, откуда предательски выпадает бумажный самолетик со свежими каплями клея на его поверхности.

Я с возмущением говорю:

– Коля, теперь понятно, почему ты так надолго застрял с уроками!

Коля виновато смотрит на меня.

– И что это за беспорядок у тебя здесь? Посмотри, какая чистота у Вани на столе.

– Да Ванька просто все сгреб со стола в ящик и все! А его еще и хвалят! – сердито отвечает Коля.

– Разговор идет не о Ване, а о тебе! Убери все со стола и учи, наконец, уроки.

– А ты лучше у Ваньки в столе проверь!

– Так! За беспорядок на столе, за не выученные до сих пор уроки назначаю тебе штрафное очко. И еще одно – за дерзость.

– Ванька у тебя любимчик, ему ничего, а как мне – так сразу два штрафных.

– Да при чем здесь Ваня! – я резко поворачиваюсь к Ване.

Тот не успевает выдернуть палец из носа.

– Та-а-к! Ване назначается штрафное очко за ковыряние в носу!

Коля, не удержавшись, прыскает в кулак. Я смотрю на него:

– Вот видишь, у меня нет никаких любимчиков! Все по-справедливости!

Однако плохое настроение у Коли не пропало ни после того, как все уроки уже были выучены, ни даже после ужина. Весь вечер он придирался к Ване по всяким пустякам, лежал в постели с недовольным лицом, когда я читала вслух “Приключения Чипполино”, а когда пришло время просить друг у друга прощения, Коля неожиданно

– А я тебя сегодня не прощу!

– Говори, почему.

– А ни почему! Не прощу, и все!

– Чем же я сегодня перед тобой провинилась? – говорю миролюбиво. – Может быть, я читала “Приключения Чипполино, вместо того, чтобы готовить ужин?

Или делала бумажный самолетик, вместо того, чтобы мыть посуду?

Ваня хихикает. Коля злобно косится на него. Я иду на мировую:

– Да ладно тебе, Коль, давай свою лапу, будем мириться!

Коля молчит.

В это время хлопает входная дверь, в комнату заглядывает вернувшаяся из театра моя дочь:

– Спускайся скорее вниз, Саша отвезет тебя домой!

Я спешу в прихожую, хватаю свою сумку, пальто: мой зять ждать не любит. Прежде, чем выскочить за дверь, я все же замедляю темп, оборачиваюсь… Но нет, мои ожидания не оправдываются… Спускаюсь в лифте с очень плохим настроением:

Коля впервые не попросил у меня прощения при расставании. Сидя в машине, думаю об одном: что же было не так? Конечно, мне не следовало горячиться… Нет, все-таки дело не в этом, ведь серьезные основания для возмущения у меня были. Скорее всего, это ревность, Коля весь вечер дулся не только на меня, но и на Ваню. Я подала для этого повод: ругала старшего брата при младшем, хвалила Ваню, ставила его в Звонит мобильный телефон. Коля! Он торопливо кричит взволнованным – Бабушка, прости меня, пожалуйста!

– Коленька, дорогой, я тебя прощаю! И очень люблю! И ты меня прости!

– Прощаю! Я тебя тоже очень люблю!

Я сижу с прекрасным настроением в мчащейся по ночному городу машине и думаю: какая все-таки это полезная вещь – мобильный телефон!

Лариса Калюжная
Санк-Петербург

Однажды я услышала об интересном, в духе русского гостеприимства обычае, неукоснительно соблюдавшемся в большой семье, которая состояла из папы, мамы, восьми их детей, а также дедушек, бабушек и еще каких-то близких родственников. Так вот, у них было принято, чтобы навстречу гостю выходили непременно все члены семьи, которые в тот момент оказывались дома. В прихожую обычно набивалась целая толпа радушных домочадцев, что в свою очередь не могло оставить гостя безучастным к такому проявлению гостеприимства. Провожали посетителя с тем же почетом.

Коля с Ваней с большим интересом выслушали мой рассказ и с энтузиазмом поддержали предложение ввести такой же порядок в нашей, правда, не столь многочисленной, семье.

Однако, когда я собралась уезжать к себе домой, провожать меня вышла одна только кошка Плюшка, которая с громким мурлыканьем принялась тереться о мои ноги, всем своим видом показывая сожаление о нашем расставании.

Говорю как можно громче:

– Какая вежливая у нас кошка! Она вышла меня проводить!

Нулевая реакция. Мне пришлось еще долго на все лады расхваливать кошку, прежде чем раздался топот детских ног и в прихожей, наконец-то, показались Коля с Ваней, оторванные моими воплями от увлекательнейшего процесса сборки подъемного крана из «леговского» конструктора.

Встречать меня на следующий день вышла опять одна только Плюшка.

– Ах ты моя внимательная вежливая киска! – вещаю я дикторским голосом в расчете на то, чтобы меня услышали.

Тишина. Прислушиваюсь. Телевизор вроде бы работает…

– Есть кто-нибудь в этом доме, кроме Плюшки?

Из комнаты доносится недовольное:

– Ну бабушка, на самом интересном месте…

– Подожди, мы только мультик досмотрим!

Радовала и удивляла меня только приветливая киска, которая всякий раз с неизменным постоянством выходила в прихожую встречать меня и провожать… Но и я с тем же постоянством нарочито громко расхваливала Плюшку, мою неожиданную помощницу в деле воспитания подрастающего поколения в добрых традициях.

И все-таки настал тот день, когда, переступив порог входной двери, я услышала приглушенный Колин вопль:

– Вылезай, Ванька, бабушка пришла! Бежим встречать!

Почти сразу, радостно хохоча, в прихожую выкатились Коля с Ваней, с явным расчетом произвести впечатление своим быстрым и неожиданным появлением! За ними неторопливо, с важностью, выступала Плюшка. А следом за ней, отчаянно мяуча, спотыкаясь и заваливаясь в разные стороны на неокрепших еще лапках, трюхали все ее пятеро котят, растянувшись длинным шлейфом по всему коридору!

До момента, когда Коля и Ваня должны лежать в постели, остается двадцать минут. В ответ на усиленные просьбы мальчиков я, скрепя сердце, разрешаю им немного поиграть на компьютере, однако, понимая, что подготовка ко сну может надолго растянутся во времени, ставлю небольшое условие, способное многократно сократить этот процесс:

– Сначала чистим зубы, разбираем постели, а в оставшееся до сна время играем на компьютере.

Мои последние слова тонут в двухголосном возмущенном вое. Я даже теряюсь от такой бурной реакции на мое простое предложение и пробую разъяснить свою позицию, но она заглушается громкими протестующими воплями:

– Вот так всегда!

– Мы сегодня еще ни разу не играли!

– Лучше б мы не ходили гулять!

Рассердившись не на шутку, я выкрикиваю:

– В таком случае – никакого компьютера! Чистим зубы и ложимся спать!

Даю пять минут на все приготовления!

Хлопнув дверью, бегу на кухню и начинаю яростно драить металлической мочалкой ни в чем не повинную кастрюлю и одновременно пытаюсь понять, почему на мое небольшое условие последовал столь яростный протест. Ничто не предвещало такого неадекватного ответа на мои слова. И как теперь быть с молитвой? Да и прощения мы друг у друга не просили сегодня… Понятно, что в сложившейся обстановке невозможно теперь ни то, ни другое. Для этого должна произойти какая-то перемена в наших разгоряченных мозгах…

Через пять минут я заставляю себя пойти в детскую комнату и, уже взявшись за ручку двери, слышу громкий возмущенный разговор, из которого мое ухо выхватывает фразу: “А она говорит…”. Я оторопело останавливаюсь… “Кто это – “она”? Это, я, что ли? То – “бабушка, бабушка”, а теперь – “она”?” Чувствую себя укротителем мелких зверюшек, который почему-то должен зайти в клетку с разбушевавшимися тиграми.

Мужественно открываю дверь. Голоса смолкают. Оба лежат в кроватях со злобными физиономиями. Я выхожу на середину комнаты, как на арену цирка, и, выдержав многозначительную паузу, начинаю разговор:

– Кажется, я понимаю, почему вы взвыли, услышав мое маленькое условие на включение компьютера.

Я делаю еще одну паузу.

– Все дело в том, что вас лишили порции удовольствия. Даже и не лишили, а просто переставили местами эту самую порцию удовольствия и необходимые дела. И вы сразу взвыли. Вас начало корежить и ломать. Это как у наркоманов. Если они не получат укол, к которому привыкли, то у них начинается ломка. Знаете, что это такое?

– Знаю, – угрюмо говорит Коля, – у них даже кости трещат… Нам в школе – Да, потому что у них наступила зависимость от наркотиков. Но зависимость может быть не только от наркотиков. У курильщика наступает зависимость от табака, у пьяницы – зависимость от вина. А бывает зависимость от компьютера. Вот как у вас сейчас. Над вами властвует компьютер. Получается, что не компьютер для вас, а вы для компьютера. Евангелие предупреждает: “Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною”. А вами командует компьютер. В общем, чувствую, у вас тут бесовщинка разгулялась. А какое самое сильное средство против бесов?

– Молитва…

Молитва – это они понимают. Мы встаем перед иконой и читаем вечерние

Когда ребята снова ложатся в постели, я вижу, что их лица слегка смягчились, и только-только собираюсь укрепить свои позиции, как Ваня, виновато взглянув мне в глаза, покаянно говорит:

– Бабушка, прости меня, пожалуйста…

Конечно, я сразу его прощаю и тоже прошу у него прощения.

Мы оба смотрим на Колю. По его лицу видно, что он не собирается ни у кого ничего просить… И тут Ваня снова меня удивляет:

– Коля, попроси у бабушки прощения!

Коля молчит, поджав губы.

– Коля, ты слышишь? Ну попроси же у бабушки прощения! Ну что тебе стоит! Проси! – горячо упрашивает Ваня.

Коля открывает рот и, не глядя на меня, спрашивает противным голосом:

– Я что-то не помню, а бабушка просила у меня прощения?

Не размышляя, повинуясь какому-то внутреннему чувству, я говорю:

– Коля, прости, меня, пожалуйста, если я тебя сегодня чем-то обидела.

Коля поворачивает ко мне лицо с удивленными глазами и говорит нормальным человеческим голосом:

– И ты меня, бабушка, прости…

Лариса Калюжная
Санк-Петербург

Летом в деревне мы почти не включаем телевизор. Во-первых, потому, что он ловит всего одну программу. Во-вторых, ее очень трудно настроить: на экране плывут полоски, мелькает рябь, а если и появляются изображения людей и зверей, то все они окрашены в разнообразные оттенки зеленого цвета, так что можно подумать, что у бабушки Оли в углу комнаты поселилось заморское чудище по имени Шрэк. В-третьих, кто-то ведь должен пропалывать грядки, поливать огород, собирать колорадских жуков на картофельном поле, ходить за молоком. И потом, зачем, спрашивается, нужен телевизор, если рядом есть озеро, лес, а на лужайке за окном уже собралась ватага приятелей с велосипедами!

Но в тот день Коле на глаза попалась газета с телепрограммой, из которой он вычитал, что завтра рано утром будут показывать самый любимый у мальчиков мультфильм.

– Бабушка, можно, мы с Ваней завтра посмотрим мультик? – умоляюще

– Да вы ни за что не встанете в такую рань, – убежденно говорю я, – вас и к завтраку-то не добудишься.

– Встанем! Встанем! – горячо уверяют Коля с Ваней.

– Посмотрим-посмотрим, как вы встанете, – я настроена очень скептически.

Вечером захожу в комнату, где мальчики укладываются спать, и сразу замечаю лежащий на подушке перед Колиным носом старомодный бабушки-Олин будильник огромного размера, заведенный на семь часов утра.

– Да ведь мультфильм начинается в половине восьмого, – удивляюсь я, – зачем заводить будильник на семь часов?

Заговорщицки переглянувшись с Ваней, Коля твердо отвечает:

– Надо!

– Ну, надо, так надо, – к концу дня у меня уже нет сил на возражения, и я только переставляю будильник с подушки на журнальный столик.

Через некоторое время, зайдя проверить, спят ли дети, вижу, что упрямый будильник снова лежит на подушке перед Колиным носом…

На следующее утро, едва раздается тарахтение будильника, Коля, как ошпаренный, вскакивает с постели, и сразу подбегает к Ване:

– Ваня, вставай!

Ваню подбрасывает как на пружине, и он тут же, с закрытыми глазами, принимается энергично напяливать на себя футболку задом наперед. Одевшись с рекордной скоростью, ребята, к моему великому удивлению, без промедления начинают убирать свои постели, чего обычно от них не дождешься… Вижу, как Коля с предосторожностями, озираясь на меня (я делаю вид, что сплю), сложил раскладушку и с грохотом поволок ее на веранду. Слышится неразборчивое перешептывание, затем

– удаляющийся топот ног. Зажурчала вода из-под крана… Вот это да! Умываются!

Снова топот, теперь уже приближающийся. Удивительное дело: встали рядком перед иконой на молитву! Что это?! Вижу в руках у Коли свой молитвослов на церковно-славянском языке… Да это же высший пилотаж! До сих пор он только заглядывал в него через мое плечо… Читают с самого начала, без пропусков, почти не спотыкаясь. Конечно, многие молитвы они знают наизусть. Вот пошла “Молитва Господня”, теперь – “Символ веры”, “Достойно есть”. Все, что у меня отмечено крестиком. Коля выводит приличным речитативом, Ваня, в основном, подпевает отдельные слова. Эх, немножко перестарались: “В руце Твои, Господи Иисусе Христе…” – вечерняя молитва… Ну да

Господь простит им за их усердие. Куда это они снова помчались? Ах, да, в соседней комнате – святая вода и просфора…

Ровно в семь тридцать щелкнула кнопка телевизора, на экране запрыгал веселый зеленый заяц, и раздался дружный детский смех.

Лариса Калюжная
Санк-Петербург

– Зубы почистили? Встаем на молитву, – призываю я мальчиков, направляясь к

– Бабушка, а ты зажжешь лампадку? – спрашивает Ваня.

Мы дружно хлопочем у лампадки, закрывающейся сверху колпаком в виде храма с прорезанными окошечками, потом выключаем электрическую лампочку, и некоторое время с восхищением наблюдаем за таинственными кружевными бликами света, колеблющимися на стенах и потолке. Обстановка – самая молитвенная и мы с воодушевлением затягиваем «Отче наш…».

– Ну бабушка, ты забыла? – Коля возмущенно дергает меня за руку.

Я спохватываюсь:

– Ах, да! Молчу, молчу!

Дело в том, что Молитву Господню мы поем по-особому: начало – хором, со слов «Хлеб наш насущный» – поет один Коля, а словами «И остави нам долги наша…» молитву заканчивает Ваня. Такое порядок заставляет мальчиков быть внимательными, чтобы вовремя вступить со своей частью молитвы.

«Символ веры» мы тоже поем по-очереди. Поначалу все немножко путались, где какой член «Символа веры» начинается, а где заканчивается, но зато теперь – разбуди кого-нибудь из нас ночью – каждый без запинки отчеканит любую из двенадцати частей этой молитвы, названную по номеру.

Через некоторое время после начала молитвенного стояния Ваня умоляюще смотрит на меня и говорит:

– Ну все, я больше не могу…

Разрешаю ему посидеть, ведь он на три года младше Коли и, конечно, ему труднее выдержать наше, в общем-то, не большое правило. Но вскоре, не вынеся насмешливо-снисходительного Колиного взгляда, он снова встает рядом со мной. Я прижимаю его к себе, поддерживая под руки, как раненого бойца.

Оживление в наших рядах вызывает любимая всеми нами молитва «Ко пресвятому Духу». Выразительно кивая друг на друга, мальчики выделяют слова:

– …или развеличахся!

– …или разгордехся!

– …или объядохся!

– …или без ума смеяхся!

Я не делаю им никаких замечаний: некоторый недостаток молитвенного благоговения с лихвой восполняется глубоким проникновением в смысл произносимых слов.

Еще одна любимая наша молитва – «Молитва Оптинских Старцев». Любимая, возможно, потому, что она понятная, на русском языке, а еще потому, что в ней есть важные, как будто для нас написанные слова. Текст молитвы я крупно распечатала на компьютере, Коля нарисовал вокруг красивую рамочку и наклеил на картонку, которую мы поставили на видном месте. Читает молитву Коля, так как на момент изготовления картонки, он был единственный из двух братьев, умеющий бегло читать. Но после слов «и научи меня…» мы вступаем все вместе, громко и торжественно: «…молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать и любить!»

Лариса Калюжная
Санк-Петербург

Дело было в деревне, куда мы приехали в конце мая почти на все лето. Выведенная из терпения тем, что вырвавшийся на волю вольную из городского утеснения Ваня уже который день приходит с улицы в умопомрачительно грязных джинсах, я назначаю ему суровое наказание: он должен сам постирать свои запачканные штаны.

Мы идем в баню, я даю Ване в руки кусок мыла, наливаю в таз теплой воды, показываю, как надо намыливать и тереть особо запачканные места. Стоя над тазом в одних трусиках – одежду мы предусмотрительно сняли, чтобы не намочить – он старательно повторяет за мной все движения. К моему удивлению, у Вани все хорошо получается: он быстро-быстро трет штанину кулачками, усердно жамкает ее в воде, ловко выкручивает в обратную сторону. Я его хвалю. Потом он с моей помощью полощет, выжимает и вешает на бельевую веревку чистые штаны.

Назавтра Ваня снова приходит с улицы по уши в грязи. Я твердо говорю:

– Ну что ж, Ваня, сегодня у тебя опять будет стирка.

Ваня поворачивается к Коле и радостно кричит:

– Ура! Я сегодня опять буду стирать!

Подбегает Коля:

– Вы стирать идете? И я с вами! У меня тоже штаны грязные!

Лариса Калюжная
Санк-Петербург

В начале мая Ваня с папой и мамой на неделю уехали в деревню, чтобы помочь бабушке Оле вскопать огород и посадить картошку. Коля остался дома со мной: шла последняя решающая четверть, и ему нельзя было пропускать занятия в школе.

Вечером Коля собрал портфель и пошел спать, а я отправилась на кухню доделывать свои дела. Примерно через полчаса в коридоре хлопнула дверь. “Не надо было пить молоко на ночь”, – посокрушалась я. Минут через двадцать в коридоре снова раздалось шлепанье босых ног, за стеклом кухонной двери мелькнуло Колино лицо и быстро исчезло… “Странно, – подумалось мне, – обычно Коля засыпает сразу, как только его голова оказывается на подушке…”. Часов в одиннадцать вечера, случайно подняв глаза вверх, я с удивлением увидела приплюснутый к дверному стеклу Колин нос.

– Коля, что случилось, почему ты не спишь? У тебя живот болит?

В дверях появляется Коля. По его лицу с испуганно вытаращенными глазами догадываюсь, что это, наверное, не живот…

– Бабушка, у меня по английскому пять двоек…

– Как, пять двоек? – у меня тоже вытаращиваются глаза, слабеют ноги в коленях и я опускаюсь на стул…

Мелькает спасительная мысль, что все еще не так страшно:

– Где двойки, в тетрадке?

– Нет, в журнале…

– Но откуда пять двоек?! Когда ты умудрился их накопить?!

– С начала четверти… Я не записал домашнее задание…

– Что, пять раз подряд? А мама знает про двойки?

Излишний вопрос: конечно же, нет, раз мне об этом не известно… Но как же учительница не поставила двойки в дневник, ничего не сказала маме, не забила тревогу? Это же ЧП! Конечно, парень несобранный, конечно, невнимательный, но чтобы пять двоек подряд? Как это могло случиться?! Бедный мальчишка, уже больше месяца несет на себе такой непосильный груз!

– Что же ты ничего никому не сказал?

– Я боялся, что папа узнает…

– Так. Не волнуйся. Мы сейчас что-нибудь с тобой придумаем.

– Я уже придумал, бабушка! Я потихоньку от всех буду готовить темы и сдавать учительнице. Одну тему я уже сдал!

– Сам приготовил? – удивляюсь я.

– Сам.

– Молодчина! А я завтра договорюсь с твоим репетитором, чтобы она омогла тебе приготовить остальные темы и схожу к учительнице английского языка, выясню, когда ты сможешь их сдать. Постараемся сделать все до маминого приезда?

– Постараемся!

Слегка придушив меня в цепких объятиях, Коля вприпрыжку мчится в свою комнату и засыпает почти мгновенно.

Наутро я посвящаю репетитора по английскому языку в нашу страшную тайну, она удивляется происшедшему, находит дополнительное время для занятий с Колей. Бегу в школу. Учительница английского языка безмятежно выслушивает мою сбивчивую речь со множеством вопросительных предложений и тоже слегка удивлена:

– У Коли? Пять двоек?

Она открывает журнал и говорит:

– Да, действительно, с начала четверти у него было пять двоек, но одну он

После уроков мы идем к репетитору, за полтора часа они с Колей подготавливают оставшиеся четыре темы. Повеселевший Коля бережно укладывает выполненное задание в папку и облегченно вздыхает:

– За один раз все сделали!

Назавтра он благополучно сдает все темы учительнице английского языка…

Когда приезжает мама, Коля сразу рассказывает ей о своих злоключениях. Папе об этом никто ничего не говорит…

После занятий в воскресной школе мы с Колей и Ваней, обгоняя друг друга, бежим на остановку автобуса: нам надо к пяти часам попасть в бассейн, а до этого неплохо бы успеть дома перекусить. Долго топчемся на тротуаре: автобуса нет. Мокрый снег, ветер, очень хочется есть… Ваня заговорщицки шепчет:

– А мы что-то забыли сделать, – он по-актерски выдерживает паузу и наставительно договаривает, – надо прочитать молитву, чтобы автобус побыстрее приедет.

– Молодец, Ванечка, как это я сразу не сообразила, – сокрушаюсь я.

Коля деловито спрашивает:

– Что будем читать?

Ваня без колебаний предлагает:

– “Отче наш…”!

Мы образовываем кружок, голова к голове, и шепотом, чтобы не смущать прохожих, читаем молитву. На последнем слове мы все трое, как по команде, поворачиваем головы в ту строну, откуда должен показаться автобус. Для такой уверенности есть веские основания: в это трудно поверить, но наша молитва еще ни разу не была посрамлена. Обычно транспорт подается в ближайшие несколько минут!

Иногда я задумывалась над тем, что скажу детям, если наша просьба не будет услышана – не все коту масленица! – и даже подготовила варианты ответа применительно к различным ситуациям. Например…

Мои мысли прерываются Ваниным победным воплем:

– Автобус!

Однажды случилось так, что мы с Колей долго стояли на остановке вдвоем, Вани, – обычно это он вспоминает про молитву, – с нами не было.

Время идет, мимо нашего носа проскакивает множество автобусов, но того номера, который нужен нам, нет. Я нервничаю, беспокойно расхаживаю вдоль остановки туда и обратно: мы куда-то опаздываем. Коля ловит меня на вираже и тихонечко говорит:

– Бабушка, а давай, применим Ванин метод.

– Какой “Ванин метод”? – не сразу понимаю я. – Ах, да! “Отче наш”?

– Да! Вот только, может, у нас ничего и не получится без Вани? – с сомнением говорит Коля. – У него очень сильная молитва

– Как это, “не получится”? Помнишь: “Где двое или трое собраны во Имя Мое, там Я посреди них”?

Мы встаем поближе друг к другу и начинаем шепотом читать молитву, но не успеваем дойти и до середины, как к остановке на большой скорости подкатывает наш автобус, резко тормозит, двери картинно, ну просто как в кино, распахиваются прямо перед нами! Мы с Колей потрясенно переглядываемся.

Когда мы с ним удобно рассаживаемся в полупустом салоне, он говорит:

– Надо обязательно Ване рассказать про этот случай!

Лариса Калюжная

Санк-Петербург

Из школы мы с Колей бежим в садик за Ваней и, уже не торопясь, втроем, направляемся домой. Вдруг, ни с того ни с сего, Ваня начинает безудержно рыдать! Сквозь обильные слезы и сопли с трудом прорываются слова:

– У меня нет друга! У меня друга нет, бабуш-ка-а-а! Все со мной дерутся! И Саша дерется! И Даня дерется! Я остался один против всех!

Я не успеваю сказать Ване ни одного утешительного слова, как с другой стороны раздается горестный Колин вопль:

– И у меня тоже нет друга! Никитка сегодня весь день играл с Борей, и я остался один! А вчера, когда мы шли с ракетомодельного кружка, он не разговаривал со мной всю дорогу!

Двойное горе, свалившееся мне как снег на голову, основательно меня придавливает. Тем более, что в моей памяти всплывает своя печальная история из моей юности.

– А знаете, когда я была маленькой, ну, примерно как Коля, меня тоже бросила подруга в самый ответственный момент…

Коля поворачивает голову ко мне. Ваня всхлипывает, совершенно безнаказанно вытирает нос рукавом и тоже смотрит на меня.

– Дело было так: мы поехали на картошку… Вы-то не знаете, что это такое, а раньше всех школьников посылали в поля собирать картошку. Нас ставили по два человека на борозду и давали одно ведро на двоих. Мою подругу звали Галей, она с первого класса сидела со мной за одной партой и я думала, что мы будем собирать картошку в одно ведро. Но Галя ушла на борозду к другой девочке, а я осталась одна. Было так обидно, хоть плачь! Я долго не могла забыть этот случай и считала свою подругу предательницей. А совсем недавно я поняла, что и сама не была хорошим другом. Вспомнила даже, как я ее однажды обидела… Наверное, чтобы иметь хороших друзей, надо сначала самому научиться быть верным другом.

Некоторое время мы идем молча. Потом я вспоминаю:

– Ваня, а ты же ведь дружил с Кирюшкой. Разве он тебе больше не друг?

– Да, – веселеет Ваня, – Кирюшка мой верный друг! Но он уже две недели не ходит в садик, потому что болеет…

– А знаешь, кроме Кирюши у тебя есть еще один очень надежный и верный друг! И у Коли тоже!

Дружное недоуменное восклицание:

– Кто?

– У Вани есть Коля, а у Коли – Ваня! Вы же братья, а братья – самые лучшие и надежные друзья в мире! И потом, надо уметь прощать своих друзей. Друг может оступиться, а может и покаяться.Я слегка поотстаю: на ноге ноет мозоль… Повеселевшие братья, дружно взявшись за руки, вырываются вперед.

Дома, едва сбросив с себя одежду, Коля устремляется к телефону. Через несколько минут он подбегает ко мне с сияющими глазами:

– Бабушка, я позвонил Никитке и спросил, почему он со мной не разговаривает.

Он сказал, что и сам не понимает, что это на него накатило. И мы помирились!

Ване исполнилось семь лет. Утром, когда мы встали на молитву, я впервые, с особой интонацией, помянула его не как младенца, а как отрока. Надо было видеть просиявшее Ванино лицо!

Разговоры о том, что Ване скоро предстоит идти на исповедь, велись уже давно, и я почти не удивилась, когда накануне причастия он сам подошел ко мне и попросил:

– А давай-ка мы с тобой, бабушка, поговорим об исповеди.

Мы с ним зашли в пустую комнату и, не включая свет, в полумраке, сели на диван. Помолчали.

– Я даже рад, что в прошлый раз батюшка меня арестовал, – задумчиво говорит Ваня. – Ну, помнишь, с фонариком?

– Конечно, помню. А почему рад?

– Зато я уже один раз покаялся.

И с беспокойством спрашивает:

– А надо говорить, что мы с Колей деремся?

– Надо, Ваня.

– А что я плохие слова говорил?

– Тоже надо.

– Но я ведь их уже больше не говорю! – Ваня делает попытку увильнуть от тяжелого признания перед батюшкой.

– Раз уж говорил, деваться некуда.

Ваня насупливается, не очень довольный моим ответом.

– Понимаешь, Ваня, на Небесах есть такой список, где все-все грехи записаны, даже самые маленькие. Называется он – хартия. Так вот, если человек расскажет батюшке про свой грех, покается в нем, то запись в хартии исчезает, как будто ее и не было. Ангелы при этом радуются, а бесы плачут от злости, потому что они теперь не смогут человека в ад затащить.

После некоторого раздумья, Ваня продолжает:

– А я еще в пост мясо ел. И сосиски. Нам в садике давали…

– В садике надо есть все, что дают. Тут уж ничего не поделаешь… Твоего греха здесь нет…

– А еще что надо говорить?

– Хочешь, Ваня, я прочитаю тебе про одного мальчика, как он в первый раз был на исповеди?

– Хочу!

Я читаю ему отрывок из книги Ивана Шмелева “Лето Господне”, объясняю, что такое говенье, епитимья; Ваня внимательно слушает про то, как хитрый старик хотел по гороху до неба долезть; хохочет над гусиной лапкой, мочеными яблоками и расколотой лопатой, требует читать ему еще и еще…

На следующий день, когда подходит Ванина очередь исповедоваться, он, храбро шагнув к аналою, довольно долго шепчется с батюшкой… Наконец, на упряменький хохолок накинута епитрахиль:

– Прощаю и разрешаю…

Лариса Калюжная

Санк-Петербург

Мы пришли с длительной прогулки домой усталые и очень голодные. Все, не сговариваясь, гурьбой направились в кухню, где и выяснилось, что есть нечего…

Ругая себя за непростительное легкомыслие: прогулка прогулкой, а детей-то кормить надо, я начинаю думать, как спасти положение. Вопрос о том, чем накормить семью во время поста – всегда большая головоломка для хозяйки, а тут еще и время поджимает: маленький Ваня уже хнычет, у Коли явно портится настроение. Я прикидываю свои возможности: в наличии оказывается всего ничего – несколько вареных картофелин и половинка слегка подчерствевшего черного хлеба… И тут, как это часто бывает в стесненных обстоятельствах, в голову приходит необычная идея. Делать нечего, и я решаю рискнуть:

– Сейчас мы все вместе будем готовить замечательное старинное блюдо, которое русские люди ели во время поста. Называется оно – тюря, – говорю я бодрым голосом.

– А это быстро, бабушка? Есть очень хочется, – спрашивает Коля без особого энтузиазма.

– Быстрее не бывает. И потом, мы все будем делать с удвоенной скоростью, по-солдатски! Коля, доставай глубокие тарелки и ставь их на стол. Ваня, раскладывай большие ложки, – я стараюсь отдавать команды по-военному четко, и это производит необходимое впечатление: ребята бросаются к буфету.

В каждую в тарелку кладу по щепотке соли и наливаю холодную кипяченую воду из чайника.

– Теперь берите ложки и размешивайте соль, пока она не растворится.

Весело стучат ложки в тарелках, а я тем временем режу картошку мелкими

– Все-все, стоп! Мешать больше не надо, а то вас придется развешивать на прищепках для просушки… – взрыв хохота показывает мне, что я на правильном пути. – Коля, беги в огород, принесешь оттуда десять перьев зеленого лука, а ты, Ваня раскладывай картошку по тарелкам. Всем поровну.

Пока Ваня усердно делит картошку, незаметно отправляя в рот то, что упало на стол, я режу хлеб на кубики. Тем временем прибегает с огорода запыхавшийся Коля, держа в вытянутой руке перья лука, как букет цветов. Я поручаю ему раскладывать по тарелкам кусочки хлеба, а сама мою и режу зелень, сопровождая некоторыми пояснениями свои действия:

– Лук надо посолить и потолочь ступкой, так будет вкуснее. Его мы тоже положим в тарелки. Вот так. Теперь надо каждую порцию заправить ложкой подсолнечного масла и все еще раз перемешать. Ну вот и готово. Ох! Самое главное Я достаю бутылочку со святой водой и крестообразным движением вливаю по несколько капелек в каждую тарелку. Две пары голодных глаз внимательно отслеживают все мои действия. Наконец, мы дружно затягиваем “Очи всех…” и садимся за стол.

– Бабушка, а почему ты раньше никогда не готовила нам тюрю? – спрашивает Коля с набитым ртом.

– Тебе понравилось?

– Конечно, такая вкуснятина! Ты нам всегда теперь готовь тюрю, правда,

– Конечно, тюрю! Такая вкуснятина! – бесперебойно работая ложкой, вторит

Ваня, обычно очень разборчивый в еде.

– Мы теперь с Ваней с голоду не пропадем, – солидно говорит Коля, – если что, тюрю-то мы готовить уже умеем!

Через несколько минут все съедено вчистую. Поистине, голод – лучшая приправа

Когда на следующий день я зову детей на вкуснейший обед, они разочарованно

– А почему же не тюря?

Да и позже ребята частенько спрашивали меня:

– Бабушка, а когда же мы опять будем готовить тюрю?

Через некоторое время в деревню приехали папа с мамой. Мама решила побаловать сыновей чем-нибудь вкусненьким и спросила, какое блюдо у мальчиков самое любимое? К моему великому смущению, они хором ответили:

 

Лариса Калюжная
Санкт-Петербург

 

Коли-Ванин папа любит современную музыку. У себя в машине он всегда включает динамики на полную мощность. Летом мы с ним нередко ездим вместе навещать детей в далекую псковскую деревню, и я к этому уже привыкла. Мне даже сладок этот особого рода вынужденный аскетизм, проявляющийся в том, что я стараюсь не замечать мощно ухающих, лающих, квакающих звуков. Они почти не мешают мне молиться или думать о своем. Совсем другое дело, когда в машине находятся дети. Меня начинают обуревать тяжелые мысли о том, что если они с детства в таком количестве будут слушать эти бессловесные или с непонятными иноземными словами нечеловеческие шумы, то у них разовьется дурной вкус и повысится нервная возбудимость… Коли-Ванина мама проблему понимает и частенько под шумок меняет папины любимые диски на детский репертуар. И папа с тем же удовольствием слушает детский симфонический хор, веселые песенки в исполнении Евгения Леонова из “Робин Гуда”, хохочет над репликами Паганеля в “Детях капитана Гранда”. Некоторые надежды по воспитанию вкуса у мальчиков я возлагаю на хор детской воскресной школы, в котором поют Коля и Ваня, и на богатую подборку кассет для домашнего магнитофона, сделанную моей дочерью.
В одну из поездок, когда за ревом папиной музыки не было слышно даже гула двигающейся с большой скоростью машины, во время паузы при смене дисков раздался робкий Колин голос:
– Папа, а поставь мою любимую песню.
– Это какую? – папа удивленно покосился на Колю.
– Я не знаю, как она называется…
У Коли на лице появилось мечтательное выражение, и он тихонько напел тоненьким голоском:
Играй, рассвет-чародей
На флейтах ветров,
На струнах дождей…
Через несколько секунд из динамиков полилась чарующая мелодия, положенная на прекрасные слова:
Где-то мокрым асфальтом блестят города,
Но по-прежнему трогают нас
Тишина, где кукушка считает года
В самый раз и еще про запас.
Пр.:
Играй, рассвет-чародей
На флейтах ветров,
На струнах дождей.
Переливами трав,
Перезвонами рек
Околдовано сердце навек.
Зорко тайну озер стерегут валуны,
Ходит рыба, скользя в глубине,
И качаются ночью осколки луны
На серебряной зыбкой волне.
Не насмотришься вдоволь, смотри не смотри,
Как туманы дымятся вдали,
И пылает роса, будто капли зари
На зеленых ресницах земли.

“Рассвет-чародей”, Муз. В. Шаинский, Сл. М. Пляцковский

Лариса Калюжная
Санкт-Петербург

Ваня одевается в прихожей детского садика. В это время из группы выходит девочка Даша и строго говорит мне:
– А ваш Ваня ругается материнскими словами.
Я растерянно спрашиваю:
– Это какими же?
– Ну, например, он говорит слово “блин”!
Ваня по-быстрому вставляет ноги в сапоги, кое-как напяливает на голову шапку и бочком-бочком двигается к выходу…
На следующий день, проводив Ваню в школу на занятия группы “Малышок”, я сталкиваюсь в дверях с Дашиной мамой. Еще строже, чем Даша, она говорит мне:
– А вы знаете, что ваш Ваня говорит плохие слова?
– Да-да, знаю… Мне Даша сказала, что Ваня говорит “материнское” слово “блин”, – в этом месте я пытаюсь улыбнуться.
– Да нет, он говорит не только это слово, но и то, которое оно заменяет. И потом, у него ведь есть старший брат?
– Есть…
– Так вот, он тоже ругается матом.
Улыбка примерзает на моем лице. Дашина мама уничтожающе смотрит на меня и, не прощаясь, уходит. С минуту я стою как громом пораженная. Потом срываюсь с места: мне надо срочно забрать Колю из школы. У меня внутри все дрожит и клокочет. На бегу, по дороге, я привожу свои мысли и чувства в относительный порядок. Главное – не выходить из себя. Это хорошо, что у меня есть возможность поговорить с каждым из сквернословов по отдельности, чтобы не позорить старшего при младшем.
Коля сразу признается в содеянном и спокойно сообщает:
– Да у нас в классе все мальчишки ругаются матерными словами.
– Как, все?! И Никитка?
Никитка – Колин друг, воспитанный мальчик из хорошей интеллигентной семьи.
– И Никитка.
– И Дима?!
Диму родители водят в воскресную школу.
– И Дима.
– А ваша учительница знает об этом?
– Знает.
Позже учительница мне скажет: “А что я могу с этим поделать?!”
Слегка переварив эти удивительные новости – ничего себе, лучший в школе четвертый класс! – я начинаю обстоятельный разговор, продуманный мною по дороге в школу: даже если все говорят, ты не должен… интеллигентный мальчик в четвертом поколении… разве от папы, мамы, дедушки, бабушки, дяди Коли, тети Вали ты слышал… Рассказываю ему про постыдную смерть грешника, у которого перед кончиной изо рта вывалился фиолетовый язык до пояса и его никак не могли затолкать обратно, потому что этим самым языком произносились плохие слова…
Но наибольшее впечатление на Колю производит совсем другое. Я спрашиваю:
– А ты знаешь, от какого слова произошло слово “мат”?
– Нет, не знаю.
– От слова “мать”. Потому что ругательства направлены чаще всего против нее. Получается, что ты оскорбляешь свою маму. И еще – Матерь Божию.
Коля потрясенно говорит:
– Я не знал…
Оставляю его дома учить уроки, а сама бегу в “Малышок” за Ваней и на обратном пути начинаю с ним разговор. Но Ваня крепкий орешек:
– А кто тебе сказал, что я ругаюсь?.. – запальчиво говорит он. – Нет, ты
Однако и он ошеломлен тем, что обидел свою маму и Матерь Божию и так же, как Коля, говорит:
– Я не знал…
И горячо продолжает:
– Я больше никогда так не буду говорить. Вообще-то я уже привык… Но я постараюсь.
Через несколько дней он сам вспоминает:
– А я еще ни разу не сказал ни одного плохого слова. Это очень трудно, но я

Оповещение о том, что мы идем в храм причащаться, всегда воспринимается Колей и Ваней без всяких возражений, как нечто само собой разумеющееся. Отдельный разговор – как это происходит, когда дело доходит до дела…

Понимая, что два часа службы даже для взрослого человека нелегкий труд, я стараюсь облегчить детям их задачу. Накануне мы беседуем об исповеди, о причастии, о предстоящем празднике, припоминаем самые важные места службы, чтобы пребывание в храме было как можно более осмысленным. Иногда читаем небольшие отрывки из Шмелева, Никифорова-Волгина или других авторов. Во время литургии я шепотом напоминаю о том, что происходит в данный момент богослужения: зачем вышел диакон с кадилом, почему вдруг так торжественно и медленно запел хор, почему батюшка встал ко всем спиной и машет чем-то в воздухе… Наше стояние значительно облегчает общенародное пение “Символа веры” и “Отче наш…”, Коля и Ваня с воодушевлением подхватывают знакомые слова, мы радостно переглядываемся между собой. “Молитва Господня” ожидается мальчиками с особым нетерпением, так как они оба хорошо знают, что почти сразу следует причастие, а там уж совсем близко и конец службы…

Однако мои объяснения, подбадривания, подхваливания и всяческие послабления: “Ну хорошо, посиди на скамеечке”, “Поставь свечу к иконе Николая Чудотворца”, “Опусти эту монету в кружку” и т. д., – имеют непродолжительную силу действия. Примерно на середине службы меня начинают осаждать вопросами. “Можно пойти погулять?” – спрашивает Ваня, переминаясь с ноги на ногу. “Когда будет “Отче наш…”?” – это Коля разводит дипломатию, “А скоро конец?” – бухает Ваня уже без всякой дипломатии… Умилительная стайка детей разного возраста возле солеи перед алтарем – предмет моего повышенного беспокойства, особенно после происшествия с Ваней, который именно там додумался показать приятелю свой новый фонарик в действии, и был за это “арестован” вместе с фонариком оказавшимся поблизости

А с Колей случилась и вовсе необычная история… В тот день на Литургии на него накатило какое-то смешливое настроение, которое не пропало даже после того, как я несколько раз делала ему страшные глаза с последующей выволочкой грозным шепотом. Я с беспокойством посматриваю на легкомысленное выражение Колиного лица с чертиками в глазах. Наконец – причастие. Ваня подходит первым, и я вижу, что его причащают без частицы, только Кровью Христовой. И хотя Ване нет еще семи лет, я огорчаюсь, потому что чаще всего его причащают уже как взрослого, полным причастием. Следующим подходит Коля. Я иду вслед за ним, и мне видно, что его тоже причащают как младенца, без частицы! Первая моя мысль – сказать батюшке, что он ошибся, что Коле уже девять лет, да и выглядит он на все двенадцать! Но может быть, я просто не разглядела, что было в лжице? После причастия и запивки я сразу подхожу к Коле, игривого настроения у него как не бывало, он растерянно подтверждает, что частицы в лжице не было! И тут я отчетливо осознаю, что это не просто так.

– Коля, ты понимаешь, что это не ошибка, случайностей в таком важном деле не бывает! Ты вел себя в храме как маленький, вот Бог тебя и причастил как младенца.

По вытянутому Колиному лицу, на котором явственно отражаются сложные переживания, угадываю, что он думает так же, как и я. Притихший Ваня стоит рядом.

Мы молча выходим из храма. Наконец, Ваня подытоживает:

– С Колей случилось плохое чудо.

Я возражаю:

– Почему плохое? Очень даже хорошее, правильное чудо. Теперь кое-кому, – я выразительно смотрю на своего старшего внука, – будет страшновато вести себя в храме так, как будто ему три годика.

– Да уж… – поеживается Коля.

В деревне у Коли с Ваней много друзей. Это и деревенские мальчишки, и дачники: из Питера, из граничащей с нашей волостью Белоруссии, из других городов и весей. Чаще всего они собираются рядом с нашим домом. Всех привлекают высокие качели, которые смастерил Коли-Ванин дедушка между двумя рядом стоящими деревьями. К тому же вблизи располагается большая лужайка, где можно всласть порезвиться, и проходит асфальтированная дорожка для езды на велосипеде.

Как-то раз, привлеченная особенно громкими воплями с лужайки, я подошла поближе и увидела с десяток мальчишек, гоняющихся друг за другом со зверскими перекошенными лицами. Поймав за рукав толстого неповоротливого Андрюшку,

– Что это вы тут делаете?

– Мы играем!

– Во что?

– В бандитов!

Игра, о которой я расспросила ее участников, оказалась без особых правил, просто все бегали друг за другом, кто кого “застрелит”.

– А какие игры вы еще знаете? – спрашиваю у собравшихся вокруг меня новоиспеченных “бандитов”.В ответ – молчание, пожимание плечами.

– В “Штандер” умеете?

– Не-е-т…

– А в “Вышибалочку”?

– Не-е-т…

– А мяч у вас есть?

Кто-то побежал за мячом и я, махнув рукой на замоченное в бане белье и на не дополотую грядку с огурцами, возглавила шествие на школьную спортивную площадку, располагавшуюся через дорогу. По пути к нам присоединились еще несколько праздношатающихся ребят разного возраста.

Начали игру с простой “Вышибалочки”. Я расчертила куском штукатурки асфальт, объяснила правила игры, потом мы выбрали двух “вышибал” и все сорвались Толстый Андрюха из Белоруссии оказался вовсе не таким вредным, каким я его считала. Он так радостно и открыто хохотал, если ему удавалось поймать мяч и “засалить” игрока, что мы все умирали от смеха вместе с ним. С питерского Андрея в пылу игры слетела вся его чопорность, а когда в него несколько раз попали мячом, и его футболка перестала быть белоснежной, он стал казаться совсем своим. Деревенский Сашка, который на прошлой неделе обманом завладел новеньким Колиным велосипедом и катался на нем целый день, оставив у нашего дома свою развалюху, неожиданно вызвался показать мне место в лесу, где можно набрать сколько угодно, хоть десять корзин, лисичек. А ведь для Сашиной семьи это было большим подспорьем, так как лисички он сдавал в магазин по сорок рублей за килограмм. Маленький Костик, который ни за что не согласился включиться в игру, как мы его ни упрашивали, тем не менее, без устали бегал в любую даль за улетевшим с поля мячом, что было очень кстати, учитывая мою разнывшуюся от беготни

Потом мы играли еще в “Штандер”, в “Третий лишний” и во все игры моего детства, которые я только смогла вспомнить, и для которых не требовался дополнительный спортинвентарь. Было очень жаль, что нет возможности сыграть в городки или лапту. Зато мы закончили игры велосипедными гонками на время.

На следующий день, когда я домывала пол в коридоре, послышался робкий стук в дверь. Выйдя на крылечко, я увидела стайку вчерашних мальчишек. Старший из них вышел вперед и спросил:

– А вы сегодня будете с нами играть?

У Полины, с которой Ваня ходит в подготовительную группу детского сада, умерла мама… Поля пока еще ничего не знает про маму, ей боятся говорить… Моя дочь узнала о несчастье от Полиной бабушки, которую встретила во дворе. Когда они разговаривали, рядом с мамой стоял Ваня и все слышал. О нем как-то не подумали…

Узнав об этом, я всполошилась:

– Да ведь Ваня теперь все расскажет Полине! Как же вы не сообразили, что об этом нельзя говорить при детях?

Дочь принялась меня успокаивать:

– Не волнуйся, я Ване все объяснила, сказала, чтобы он ни в коем случае не говорил Полине, что у нее умерла мама. И вообще никому. Он все понял.

Через три дня, когда я забираю Ваню из садика, он первым делом сообщает:

– А сегодня в садик пришла Полина, у которой умерла мама.

– Ваня, я надеюсь, ты не сказал Полине про маму?

– Нет! Я ей ничего не сказал. Я только спросил…

– А что ты спросил? – настораживаюсь я.

– Я спросил: “У тебя мама случайно не умерла?”

От неожиданности я резко останавливаюсь, Ваня даже натыкается на меня. После секундного замешательства решаю, что благоразумнее всего в этом случае – перевести разговор на другую тему. Через несколько дней Ваня сам возобновляет наш разговор:

– А сегодня Поля подошла ко мне и сказала, что я правильно спросил у нее про маму. Вчера ей объяснили, что ее мама на самом деле умерла. И Поля плакала…

Из детской комнаты внезапно раздаются ужасающие крики. Я, бросив все дела на кухне, вбегаю в детскую. Там по полу катается Коля и вопит, что есть мочи. Ваня стоит рядом с перепуганным лицом и сразу признается:

– Это я… кошку… бросил… Коле на спину…

Убедившись, что глаза и лицо у Коли целы, я пытаюсь схватить его за руку, чтобы поднять в вертикальное положение и возмущенно кричу, иначе бы меня просто не было слышно:

– Коля, ну что ты так орешь? Как тебе не стыдно! Ты же ведь, как-никак, мужчина! Вставай! Подумаешь, кошка царапнула!

Коля продолжает кататься по полу и выть страшным голосом.

В этот момент в дверном проеме появляется высокая фигура Коли-Ваниного папы. Зная крутой папин характер и его слабые нервы, я, в ожидании грозы, стараюсь смягчить ситуацию:

– Вот… кошка… царапнула… Колю за спину…

К моему изумлению, папа делает шаг вперед, обнимает за плечи поднятого мною с пола орущего Колю, гладит его по головке, как маленького, и начинает ласково приговаривать:– Колюшка! Больно тебе? Ну что ж ты так кричишь? Не плачь! Ох уж эта кошка.

И Коля почти сразу перестает реветь! Он только тихонько подвывает и время от времени всхлипывает, уткнувшись в папино плечо. Вскоре папа передает мне с рук на руки вполне успокоившегося сына.

Я уже держу наготове пузырек перекиси водорода, с которым мне обычно приходится бегать за своим старшим внуком по всем комнатам, чтобы смазать даже самую пустяковую царапину. У Коли на спине оказываются действительно очень глубокие и длинные борозды от кошачьих когтей. Ваня, увидев, что я подношу ватку, смоченную перекисью водорода, к Колиным ранам, страдальчески сморщивается и робко спрашивает:

– Больно тебе?

Шмыгнув носом, Коля мужественно отвечает:

– Совсем не больно.

Лариса Калюжная
Санкт-Петербург

Мы с Ваней идем из детского садика домой. Слегка пританцовывая и вихляя некоторыми частями тела, Ваня начинает рассказывать:

– Приколись, бабушка…

– Прекрати свои “приколись”, “короче”, еще “вау!” какое-то…

– Бабушка! Ты ничего не понимаешь! – Ваня энергично рубит ладошкой воздух. – Сейчас все так говорят! Специально! Чтоб интересно было!

– Что значит: “все”? Я так не говорю, мама так не говорит, Коля тоже говорит нормальным человеческим языком!

К Коле, действительно, ничего такого не прилипло ни в садике, ни теперь в школе. В борьбе с новомодными словечками “продвинутого” Вани он даже оказывается моим союзником, так как всякий раз от души хохочет над Ваниными словесными изысками, и Ваню это останавливает: кому хочется быть посмешищем?

Мы с Ваней бредем домой, очень недовольные друг другом. Наш ход задерживают несколько подростков, идущих впереди. Они громко разговаривают

– Ты уроки, типа, сделал?

– Да, блин, задачка с ответом не сошлась!

Мы останавливаемся на красный свет. На противоположной стороне улицы висит огромный рекламный щит, на котором отлично видна надпись:

“ОТОРВИСЬ С ДРУЗЬЯМИ!”

С жестокой неуместностью, просто как в насмешку над моими грустными мыслями, из памяти всплывают ахматовские строки:

И мы сохраним тебя, русская речь,

Великое русское слово…

– Ваня! – я возмущенно прерываю внука. – Оставь эти

Дома Ванин папа громко разговаривает по телефону:

– Короче, ищи замену этому халявщику! Он меня уже достал! Ну все, давай!

Во времена моей молодости этих словесных убожеств не было… Впрочем, если честно, то это не совсем так… Этих – не было. Но ведь были другие! Вспоминаю, что мое приобщение к великому студенческому братству началось со студенческого сленга. Сразу после зачисления на первый курс института выяснилось, что каждый мало-мальски уважающий себя студент употребляет вместо обыкновенных скучных слов – “общежитие”, “столовая”, “лекция” – такие упоительно-небрежные: “общага”, “столовка”, “пара” и т. д. Может быть, в случае с Ваней это уже

Вскоре я догадываюсь включить Ванины словечки в нашу игру со штрафными очками, и Ваня сразу же прикусывает язычок. Но покоя мне это не приносит, в ушах звучат жаркие Ванины слова: “Все так говорят! Чтоб интересно было!”

Лариса Калюжная
Санкт-Петербург

Поездка в Крым вместе с папой и мамой наполнила мальчиков разнообразными впечатлениями. Они наперебой рассказывали мне и про то, как крабов ловили, и про шторм на море, и как Ваня научился плавать… А однажды, когда они с папой и мамой были на экскурсии, случилась целая история. Дело было так. Сначала все долго шли по крутому подъему в Генуэзскую крепость, потом осматривали ее, время от времени отдыхали на скамеечках, видели пасущихся посреди крепости лошадей, нашли ежика, а когда стемнело, присели на прощание на большой пень под раскидистым деревом.

Спуск начали уже в полной темноте. И тут Коле очень повезло: он нашел настоящего светлячка! Это был маленький живой фонарик, от которого исходил необыкновенный зеленоватый свет! Все по очереди стали рассматривать светлячка, а Коля попросил у

– Мама, дай мне, пожалуйста, спичечный коробок, я положу туда своего светлячка.

Мама повернулась к папе:

– Саша, достань, пожалуйста, из сумки спичечный коробок для Колиного светлячка.

Папа испуганно посмотрел на свое плечо, и тут все заметили, что никакой сумки у него нет… Затем он сделал несколько прыжков по направлению к Генуэзской крепости и растворился в южном ночном воздухе… Мама, Коля и Ваня, дружно сорвавшись с места, помчались за ним. В сумке, которая осталась где-то в крепости, было все: документы, деньги, обратные билеты, вещи…

– Вы очень испугались?

– Очень! Ваня даже плакал, – отвечает Коля.

– А помолиться-то вы догадались?

– Догадались! Мы всю дорогу, пока бежали, молились вместе с мамой, чтобы ворота в крепость еще не успели запереть и чтобы папа нашел сумку, – говорит Коля. – А я, бабушка, так молился, что точно знал, что папа найдет сумку!

И, действительно, папа нашел сумку на том самом большом пне под раскидистым деревом…