Оповещение о том, что мы идем в храм причащаться, всегда воспринимается Колей и Ваней без всяких возражений, как нечто само собой разумеющееся. Отдельный разговор – как это происходит, когда дело доходит до дела…
Понимая, что два часа службы даже для взрослого человека нелегкий труд, я стараюсь облегчить детям их задачу. Накануне мы беседуем об исповеди, о причастии, о предстоящем празднике, припоминаем самые важные места службы, чтобы пребывание в храме было как можно более осмысленным. Иногда читаем небольшие отрывки из Шмелева, Никифорова-Волгина или других авторов. Во время литургии я шепотом напоминаю о том, что происходит в данный момент богослужения: зачем вышел диакон с кадилом, почему вдруг так торжественно и медленно запел хор, почему батюшка встал ко всем спиной и машет чем-то в воздухе… Наше стояние значительно облегчает общенародное пение “Символа веры” и “Отче наш…”, Коля и Ваня с воодушевлением подхватывают знакомые слова, мы радостно переглядываемся между собой. “Молитва Господня” ожидается мальчиками с особым нетерпением, так как они оба хорошо знают, что почти сразу следует причастие, а там уж совсем близко и конец службы…
Однако мои объяснения, подбадривания, подхваливания и всяческие послабления: “Ну хорошо, посиди на скамеечке”, “Поставь свечу к иконе Николая Чудотворца”, “Опусти эту монету в кружку” и т. д., – имеют непродолжительную силу действия. Примерно на середине службы меня начинают осаждать вопросами. “Можно пойти погулять?” – спрашивает Ваня, переминаясь с ноги на ногу. “Когда будет “Отче наш…”?” – это Коля разводит дипломатию, “А скоро конец?” – бухает Ваня уже без всякой дипломатии… Умилительная стайка детей разного возраста возле солеи перед алтарем – предмет моего повышенного беспокойства, особенно после происшествия с Ваней, который именно там додумался показать приятелю свой новый фонарик в действии, и был за это “арестован” вместе с фонариком оказавшимся поблизости
А с Колей случилась и вовсе необычная история… В тот день на Литургии на него накатило какое-то смешливое настроение, которое не пропало даже после того, как я несколько раз делала ему страшные глаза с последующей выволочкой грозным шепотом. Я с беспокойством посматриваю на легкомысленное выражение Колиного лица с чертиками в глазах. Наконец – причастие. Ваня подходит первым, и я вижу, что его причащают без частицы, только Кровью Христовой. И хотя Ване нет еще семи лет, я огорчаюсь, потому что чаще всего его причащают уже как взрослого, полным причастием. Следующим подходит Коля. Я иду вслед за ним, и мне видно, что его тоже причащают как младенца, без частицы! Первая моя мысль – сказать батюшке, что он ошибся, что Коле уже девять лет, да и выглядит он на все двенадцать! Но может быть, я просто не разглядела, что было в лжице? После причастия и запивки я сразу подхожу к Коле, игривого настроения у него как не бывало, он растерянно подтверждает, что частицы в лжице не было! И тут я отчетливо осознаю, что это не просто так.
– Коля, ты понимаешь, что это не ошибка, случайностей в таком важном деле не бывает! Ты вел себя в храме как маленький, вот Бог тебя и причастил как младенца.
По вытянутому Колиному лицу, на котором явственно отражаются сложные переживания, угадываю, что он думает так же, как и я. Притихший Ваня стоит рядом.
Мы молча выходим из храма. Наконец, Ваня подытоживает:
– С Колей случилось плохое чудо.
Я возражаю:
– Почему плохое? Очень даже хорошее, правильное чудо. Теперь кое-кому, – я выразительно смотрю на своего старшего внука, – будет страшновато вести себя в храме так, как будто ему три годика.
– Да уж… – поеживается Коля.