До момента, когда Коля и Ваня должны лежать в постели, остается двадцать минут. В ответ на усиленные просьбы мальчиков я, скрепя сердце, разрешаю им немного поиграть на компьютере, однако, понимая, что подготовка ко сну может надолго растянутся во времени, ставлю небольшое условие, способное многократно сократить этот процесс:

– Сначала чистим зубы, разбираем постели, а в оставшееся до сна время играем на компьютере.

Мои последние слова тонут в двухголосном возмущенном вое. Я даже теряюсь от такой бурной реакции на мое простое предложение и пробую разъяснить свою позицию, но она заглушается громкими протестующими воплями:

– Вот так всегда!

– Мы сегодня еще ни разу не играли!

– Лучше б мы не ходили гулять!

Рассердившись не на шутку, я выкрикиваю:

– В таком случае – никакого компьютера! Чистим зубы и ложимся спать!

Даю пять минут на все приготовления!

Хлопнув дверью, бегу на кухню и начинаю яростно драить металлической мочалкой ни в чем не повинную кастрюлю и одновременно пытаюсь понять, почему на мое небольшое условие последовал столь яростный протест. Ничто не предвещало такого неадекватного ответа на мои слова. И как теперь быть с молитвой? Да и прощения мы друг у друга не просили сегодня… Понятно, что в сложившейся обстановке невозможно теперь ни то, ни другое. Для этого должна произойти какая-то перемена в наших разгоряченных мозгах…

Через пять минут я заставляю себя пойти в детскую комнату и, уже взявшись за ручку двери, слышу громкий возмущенный разговор, из которого мое ухо выхватывает фразу: “А она говорит…”. Я оторопело останавливаюсь… “Кто это – “она”? Это, я, что ли? То – “бабушка, бабушка”, а теперь – “она”?” Чувствую себя укротителем мелких зверюшек, который почему-то должен зайти в клетку с разбушевавшимися тиграми.

Мужественно открываю дверь. Голоса смолкают. Оба лежат в кроватях со злобными физиономиями. Я выхожу на середину комнаты, как на арену цирка, и, выдержав многозначительную паузу, начинаю разговор:

– Кажется, я понимаю, почему вы взвыли, услышав мое маленькое условие на включение компьютера.

Я делаю еще одну паузу.

– Все дело в том, что вас лишили порции удовольствия. Даже и не лишили, а просто переставили местами эту самую порцию удовольствия и необходимые дела. И вы сразу взвыли. Вас начало корежить и ломать. Это как у наркоманов. Если они не получат укол, к которому привыкли, то у них начинается ломка. Знаете, что это такое?

– Знаю, – угрюмо говорит Коля, – у них даже кости трещат… Нам в школе – Да, потому что у них наступила зависимость от наркотиков. Но зависимость может быть не только от наркотиков. У курильщика наступает зависимость от табака, у пьяницы – зависимость от вина. А бывает зависимость от компьютера. Вот как у вас сейчас. Над вами властвует компьютер. Получается, что не компьютер для вас, а вы для компьютера. Евангелие предупреждает: “Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною”. А вами командует компьютер. В общем, чувствую, у вас тут бесовщинка разгулялась. А какое самое сильное средство против бесов?

– Молитва…

Молитва – это они понимают. Мы встаем перед иконой и читаем вечерние

Когда ребята снова ложатся в постели, я вижу, что их лица слегка смягчились, и только-только собираюсь укрепить свои позиции, как Ваня, виновато взглянув мне в глаза, покаянно говорит:

– Бабушка, прости меня, пожалуйста…

Конечно, я сразу его прощаю и тоже прошу у него прощения.

Мы оба смотрим на Колю. По его лицу видно, что он не собирается ни у кого ничего просить… И тут Ваня снова меня удивляет:

– Коля, попроси у бабушки прощения!

Коля молчит, поджав губы.

– Коля, ты слышишь? Ну попроси же у бабушки прощения! Ну что тебе стоит! Проси! – горячо упрашивает Ваня.

Коля открывает рот и, не глядя на меня, спрашивает противным голосом:

– Я что-то не помню, а бабушка просила у меня прощения?

Не размышляя, повинуясь какому-то внутреннему чувству, я говорю:

– Коля, прости, меня, пожалуйста, если я тебя сегодня чем-то обидела.

Коля поворачивает ко мне лицо с удивленными глазами и говорит нормальным человеческим голосом:

– И ты меня, бабушка, прости…

Лариса Калюжная
Санк-Петербург