Георгий Ермолов

 

 

 

 

Часть 1

И даны были ему уста,
говорящие гордо и богохульно,
и дана ему власть…
Ин. 13:15

В официальной науке принято считать началом модернизации России XVIII век, когда Петр I, задавшись целью превратить страну в супердержаву, начал фактически ломать ее через колено. Безусловно, развитие социально-экономических процессов требовало определенных шагов в направлении реформирования, но распространенная точка зрения, что допетровская Россия представляла собой некое дикое поле, по которому носился лихой человек, является еще одним умозрительным мифом, состряпанным в период Елизаветы и упорно культивируемым уже при Екатерине. Надо признать, что миф этот получил дальнейшее распространение главным образом в отечественной исторической науке, в то время как значительная часть западных историков, придерживается, как ни странно, более объективной точки зрения, признавая, что подлинная история Российской империи берет свое начало именно с Ивана IV Грозного. Импульс, заданный государству реформами Грозного, еще долгое время не давал остановиться маховику имперского строительства. Недолгий период царствования Федора Иоанновича прошел «под знаком» Бориса Годунова, окольничего Грозного, принадлежащего крупному боярскому роду. Природный ум и управленческие аппаратные таланты позволили ему сделать блестящую придворную карьеру, а близкое родство с Федором – встать во главе правительства после смерти Грозного. При мягком и безвольном Федоре Годунов чувствовал себя полноправным хозяином государства. Некоторые историки склонны приписывать характеру правления Годунова протолиберальное направление. Вывод довольно странный, если учесть, что именно он стал автором крепостного права на Руси. Надо отдать должное правительству Годунова: большое внимание уделялось повсеместному укреплению границ; наконец-то установился мир с Польшей, одержана победа над Швецией. Однако, весь комплекс внутриполитических преобразований постепенно начал вызывать нарастающее раздражение как со стороны низов, так и в среде оппозиционного боярства. Несмотря на заключение мира, имперские амбиции Речи Посполитой ничуть не ослабели, и здесь как нельзя, кстати, пришлась, возникшая ниоткуда загадочная личность Григория Отрепьева, выдававшего себя за выжившего царевича Дмитрия.

В 1601 году он объявился в Польше и принялся группировать вокруг себя различных сомнительных личностей для похода на Москву. Римско-католическая церковь на первых порах всерьез самозванца не восприняла, но после его заверений, что по занятии московского престола он обратит Русь в католичество не устоял даже сам папа и благословил на «благое дело».

В рассмотрении вопроса московского похода Лжедмитрия 1604 года чаше всего присутствует некоторая рассогласованность суждений. И в самом деле, как же так? Отряд самозванца, состоящий из всякого европейского и русско-эмигрантского сброда, перейдя границу по Днепру, начал захватывать одну крепость за другой практически без боев. С тактической точки зрения банда самозванца не могла представлять серьезной проблемы для регулярной армии и хорошо оснащенных крепостей. Видимо, поэтому Годунов не сразу принял решение о применении войск, но когда дело приняло угрожающий оборот, на ликвидацию агрессора были брошены мощные силы. Отряд уничтожили, самозванец спрятался в Путивле, где разгоралось восстание против Годунова. Вот здесь и обозначилась истинная причина успеха начального этапа кампании Лжедмитрия. Дело в том, что в памяти народа еще сохранялось безмерное почитание Грозного и надежда на его законного наследника в лице «воскресшего сына», а также откровенная ненависть к Годунову побуждала воевод сдавать крепости и присягать самозванцу «крестным целованием». В результате вокруг узурпатора вновь сгруппировались силы столь значительные, что многочисленный корпус регулярных войск, посланный в очередной раз на ликвидацию группировки, не только сдался ему без боя, но и в подавляющем большинстве перешел на его сторону.

Дорога на Москву открылась, да и саму столицу никто оборонять не собирался, потому что в массах нарастала наивная эйфория от возможности воцарения законного преемника и свержения ненавистного режима. К этому следует прибавить, что личность Отрепьева день ото дня становилась все популярнее в народе в силу его незаурядного ума, великодушия к пленным и расточительной щедрости. Все это убеждало массы в подлинности его личности: таким мог быть только родной сын Ивана, и это лишний раз подтверждает безмерное уважение, испытываемое народом к Грозному. Да и сам ход военной кампании, так бездарно проваленной властью, показывает всю несостоятельность внутренней политики Годунова, получившего в наследство от предшественника совершенно уникальную по тем временам армию, превратившуюся за два десятка лет в беспомощное стадо, что очень напоминает ситуацию конца ХХ столетия.

Все гнусные мифы о трусливом поведении опричников, способных лишь грабить мирное население и, разбегавшихся перед лицом сильного противника, разбиваются в прах о факт, тщательно замалчиваемый отечественной историей. Этот факт – Молодинское сражение. В школьных учебниках мы можем найти крайне сжатый материал о Сталинградской битве. Можем прочитать, в сильно искаженном виде, о битве Куликовской. Но мы не сможем найти даже упоминания о битве при Молодях, которая по своему военно-политическому, а главное – патриотическому значению ничуть не уступает им. Очевидно, что кому-то очень не хочется, чтобы наши дети знали подлинную историю своего Отечества. Поэтому, представляется уместным сделать небольшое отступление и вернуться к предыдущей главе.

Молодинские события непосредственно связаны с описанным ранее переездом столицы в Новгород в феврале 1572 года. После майского, 1571 года набега крымского хана Девлет Гирея с войском численностью 40 тысяч, когда Москва вместе с пригородами была полностью сожжена, во властных кругах Османской империи возникла иллюзия, что Русь надолго выбита из политической и военной колеи. Да и сам Гирей, находясь под впечатлением недавней оглушительной победы, вознамерился довести дело до логического завершения и, ни много – ни мало, занять московский трон. Как впоследствии и руководители III Рейха, крымские мурзы уже заранее поделили между собой территорию Московского государства.

Таким образом, собрав 120-ти тысячный корпус, состоящий из лучших крымских вояк, ногайцев и отборных османских янычар, Девлет Гирей выдвинулся в сторону Москвы. Ситуация складывалась так, что на кону стояло дальнейшее существование Руси как независимого государства. На смену татаро-монгольскому на Русь спешило татаро-османское иго. Состав экспедиционного корпуса, по тем временам и в той обстановке, представлял собой силу поистине чудовищную. Ситуация требовала самой серьёзной подготовки, на которую времени почти не оставалось. Предваряя продвижение татарской конницы, казаки устраивали поджоги в степях Дикого поля, через которое пролегал маршрут агрессоров. Цель преследовалась простая: татарские отряды отличались высокой мобильностью в силу того, что не обременяли себя громоздкими обозами. Бойцы питались самой примитивной провизией, а фуражом для лошадей служил подножный корм. Вот его-то и сжигали казаки. Решение оказалось верным: продвижение противник отложил до весны. В то же время полным ходом шло строительство оборонительных сооружений. По окскому берегу устанавливались частоколы в человеческий рост, устраивались грунтовые насыпи с бойницами для стрелков и артиллерии. Но самой главной и неразрешимой проблемой были людские ресурсы. Неурожаи, засухи, эпидемии, боевые действия на западных рубежах – все это предельно истощило потенциал русской обороны.

В конце июля корпус Гирея форсировал Оку в районе Серпухова. Русские войска, представленные в основном пограничной стражей под командованием князя Михаила Воротынского, насчитывали всего 20 тысяч человек, включая 7 тысяч немецких наемников во главе с Юргеном фон Фаренсбахом, направленных в подкрепление пограничникам по личному распоряжению Ивана Грозного. Соотношение с войсками противника составляло 1:6, что, по сути, являлось приговором. Мы не будем в этой работе рассматривать все детали военной операции – это дело военных историков, да и сама операция достойна войти в учебники по тактике войск. Остановимся лишь на узловых моментах. Необходимо отметить уникальное инженерное решение укреплений Серпухова. Так называемый «Гуляй-город» – передвижное полевое укрепление тех лет, был установлен таким образом, что обеспечивал не только прикрытие пехоты, но и наиболее эффективные действия пищальников и замаскированной артиллерии. Гуляй-город представлял собой оборонительно-наступательное полевое сооружение, состоящее из бревенчатых блоков высотой до 3 метров и шириной до 5-ти. Наружная сторона обмазывалась огнеупорным составом, чаще всего глиной или известью. В совокупности конструкция была неким подобием «лего», и позволяла составлять различные комбинации, в зависимости от тактических потребностей. Это могли быть крепостные стены, штурмовые башни, или передвижные укрытия для пехоты. Каждая секция монтировалась либо на колесах, либо на полозьях – в зависимости от времени года.

Чувствуя ловушку, Гирей направил на Серпухов лишь небольшой отряд, а сам с основными силами выдвинулся к Москве. И тогда Воротынский предпринял весьма рискованный и дерзкий маневр. Он снял часть войск с укреплений и «сел на хвост» корпусу Гирея. Тактика оказалась безупречна: идти на штурм Москвы, имея в тылу наседающего противника, Гирей не решился, а после того, как отряд опричного воеводы Дмитрия Хворостинина разнес арьергард крымских войск, Гирей развернул и весь корпус. Небольшой отряд Хворостинина оказался лицом к лицу со всей армадой, после чего обратился в бегство в направлении села Молоди, где на высотке уже был установлен очередной Гуляй-город.

Завязался длительный бой и крымское войско начало нести большие потери. Но и положение осажденных было тяжелым из-за большого числа раненых и нехватки воды. Надо заметить, что Г. Штаден, будучи непосредственным участником событий, не упустил возможности в своих мемуарах сгустить краски в очередной раз. Он пишет, что русские умирали от жажды и съели всех лошадей, предназначенных для перегруппировки элементов Гуляй-города. Если учесть, что осада продолжалась неполные три дня, то создается впечатление, что осажденные состояли из одних прожорливых хищников. Три дня без воды действительно выдержать трудно, но сожрать за это время несколько лошадей не смогла бы даже стая львов.

Одну атаку за другой отбивали опричники со стрельцами, потеряв при этом убитыми почти 3 тысячи бойцов. Обезумевший Девлет Гирей спешил конницу и, объединив кавалеристов с янычарами, бросил всех на решающий штурм. Исступление обеих сторон достигло предела. Наступающие карабкались по горам трупов своих соратников, прорываясь к стенам, бросались на них и валились вниз с отрубленными руками. Выбрав подходящий момент, Воротынский с резервным полком скрытно, оврагами обошел нападавших, и ударил с тыла. В тот же момент стены укрепления раздвинулись и грянул залп всей артиллерии, сосредоточенной в Гуляй-городе. Плотность огня была такова, что в массе противника образовался широкий коридор, в который мощной лавиной ринулись опричники князя Хворостинина. Измотанные, истощенные воины, уподобляясь берсеркам, продемонстрировали такой напор и неистовство, что агрессоры в состоянии мистического ужаса стали бросать оружие и разбегаться. Их настигали и буквально крошили. В этом последнем бою были вырезаны все 7 тысяч элитных османских янычар. До единого. Чудом уцелевшие остатки корпуса в количестве чуть более 10 тысяч, раненые и увечные, добрались до Крыма, похоронив по дороге еще не одну сотню. Итогом предпринятой авантюры стала потеря Крымом почти всего боеспособного населения, что на годы лишило крымчан не только желания, но и самой возможности соваться на Русь

Необходимо отметить, что решающую роль в этой исторической битве сыграло уникальное по тем временам оснащение русского войска, о чем также никогда не упоминает историческая наука. Стрельцы и казаки были вооружены ручными пищалями стопроцентно. Виртуозно подготовленные отряды лучников поражали противника скорострельностью и меткостью. Так называемые «сороки» – установки залпового огня – наносили противнику артиллерийские удары чудовищной мощи. Об общем уровне военно-промышленного комплекса тех лет уже упоминалось выше. Элементарная логика подсказывает, что будь оно иначе, «отсталая» Россия никогда бы не выдержала ведение войн на нескольких фронтах одновременно

Вот такой была эта малоизвестная Молодинская битва, в которой 20 тысяч стрельцов и опричников уничтожили под корень 120-ти тысячное войско лучших головорезов Османской империи. Потери русского войска составили около 6 тысяч убитыми и ранеными. Выдающиеся полководческие заслуги князей Воротынского и Хворостинина заслуживают отдельного исследования и признания в не меньшей степени, чем заслуги исторически популярных полководцев. А пока – лишь низкий поклон и вечная память.

И ещё. Хотя это и не относится напрямую к теме нашего исследования, но трудно обойти вниманием уникальную и противоречивую личность одного из основных действующих лиц Молодинской баталии, человека, посвятившего всю свою жизнь честному добыванию личной славы и воинской доблести. Это командир отряда немецких наёмников Юрген (Георг) фон Фаренсбах. Его судьба настолько многогранна, что заслуживает написания отдельной книги.

Старинный род Фаренсбахов всегда был уважаем и состоятелен. Однако семью преследовали несчастья: умирали дети. Юрген был одним из немногих выживших. Его отец Вольмар фон Фаренсбах к моменту рождения сына стал уже не таким богатым ливонским помещиком, какими были его предки, но состоял на государственной дипломатической службе. Отпрыски немецкой аристократии тех лет видели себя исключительно в качестве военных, поэтому перед Юргеном не вставало вопроса о дальнейшем приложении своих сил. В Ливонии шла война, и необученный подросток не мог представлять интереса для действующей армии, поэтому он отправился в Швецию, войска которой остро нуждались в любом пополнении. С этого момента карьера наёмника закружила юношу в калейдоскопе военных конфликтов. Сначала французская кампания, затем турецкая, буржуазная революция в Голландии – везде успел повоевать юноша неполных 16-ти лет, заработав за столь короткое время репутацию умелого и бесстрашного бойца. На родину он возвратился в тот момент, когда Ливония походила на кипящий котёл, где перехлестнулись интересы Польши, Дании, Швеции и Московии. Юрген поступает в шведский отряд, но, через год с небольшим, получает задание отправиться с посольством в Москву. Незатейливые европейские нравы того времени предполагали вполне обычным делом самообеспечение войск на марше. Солдаты попросту грабили местное население по маршруту следования и в местах временной дислокации. Каково же было недоумение немцев, когда на второй, или третий день вступления на российскую территорию, отряд был арестован опричным патрулём, закован в кандалы и препровождён в крепость, где получил убедительное разъяснение, что Россия не Европа и здесь подобные бесчинства не проходят безнаказанно. Юргена же этапировали в Москву для допроса у царя. Расспросив молодого офицера о его боевом опыте, Иван Грозный неожиданно предложил ему поступить на службу и сформировать отряд из немцев, коих в Москве того времени было немало, шатающихся без дела. Юрген дал согласие сразу и в кратчайшие сроки собрал семитысячный отряд, костяк которого составили арестованные вместе с ним ландскнехты. Именно они бок о бок со стрельцами и опричниками одержали блестящую победу в Молодинской баталии, где ни один из них не дрогнул и не бросил оружия, что было крайне не типичным поведением для наёмников. Вполне понятно, что воевать за деньги для такого сорта людей дело обычное, но за деньги умирать они почти никогда не подписываются. Те люди, которых вёл в бой Юрген фон Фаренсбах, ничем не отличались от общей массы «солдат удачи». Что же двигало ими в той битве, выйти из которой живым вряд ли кто рассчитывал? Известно, что в любой военной операции успех зависит не только от профессиональной подготовки подчинённых, но и от личности самого командира. Юрген был именно тем командиром, за которым люди шли безоглядно. Психология любого наёмника базируется на абсолютной гражданской беспринципности, что в полной мере относится и к Юргену. Но когда после блистательной победы при Молодях  ему, обласканному царскими милостями, предложили отправиться воевать в родную Ливонию, он незамедлительно покинул службу.

Дальнейшая судьба забросила его в сферу интересов датской короны, где он успешно воевал против своих прежних работодателей шведов, а в 1577 году под Гданьском ему довелось схлестнуться с войсками Речи Посполитой. Именно тогда Стефан Баторий заприметил молодого офицера и, как противника, оценил по достоинству.

Время шло, за военные заслуги Юрген получил высокий пост наместника Эзеля, но спокойная жизнь никак не входила в сферу его интересов. Склонность к парадоксальным решениям привела его к очередному месту службы, а именно… к Стефану Баторию. Лишённый моральных предрассудков, Баторий безоговорочно принял недавнего противника и поручил ему формирование наёмных пехотных частей для боевых действий против Ивана Грозного. Подразделения Фаренсбаха, как и всегда, превосходили по дисциплине и боевой выучке регулярные части. Псковская кампания ещё больше укрепила его авторитет командира, хотя, будучи специалистом по тактике русских войск, добиться особых успехов в масштабе всей кампании он не сумел. Показательно, что в условиях крайне плачевного состояния войск из-за голода, отсутствия тёплого исправного обмундирования и снаряжения, невыплаты жалования, польские части начали постепенно рассасываться с театра военных действий, в то время, как наёмники Фаренсбаха, вопреки всякой логике, не только не оставляли позиций, но и пресекали попытки дезертирства среди шляхты.

На польской службе Юрген сколотил немалое состояние и получил должность старосты Вендена (ныне Цесис, Латвия). Государственную службу он совмещал с продолжением военной карьеры и после смерти Батория, одерживая блестящие тактические победы. Когда в Ливонии с новой силой разгорелся военный конфликт, он вернулся на родину, где его авторитет и опыт сыграли значительную роль. В 1602 году в битве  под Феллином Юрген фон Фаренсбах получил смертельное ранение и скончался на следующий день. Так, на 53 году жизни оборвалась жизнь незаурядного человека, для которого превыше всего стояло понятие профессиональной чести. Фраза, однажды произнесённая им в споре с коллегой – военноначальником, по праву может считаться девизом всей его жизни: «Ты дерёшься за жизнь, а я за славу». Судьба Фаренсбаха показала, что для таких людей гражданская беспринципность наёмника имеет, всё же, свои границы, потому что он никогда не воевал против своей родины и, в итоге, за неё и погиб, что наделяет всю его странную и бурную жизнь особым смыслом.

Вообще, если глубоко проанализировать саму природу подвига, героизма, самопожертвования, то становится очевидным, что все эти лучшие проявления человеческого духа не могли быть возможны при отсутствии главного – цели и смысла. И речь здесь может идти не о какой-то сиюминутной цели тактического порядка, и не о смысле конкретной, отдельно взятой кампании. Наивно было бы полагать, что те 6 тысяч героев сложили головы исключительно из любви и преданности государю, хотя и это, вне всякого сомнения, имело место. Но главное, что предопределило исход неравной и кровавой Молодинской битвы – это глубинное осознание каждым воином смысла и значения приносимой им жертвы. Того самого смысла, который был утрачен по каким-то причинам во время противостояния банде Лжедмитрия. Можно повториться: непопулярность внутриполитической управленческой стратегии в России исторически чревата смутными временами. Так было в начале XVII века, то же повторилось и в конце ХХ. Любая гражданская война, любая смута – не что иное, как утрата прежних смыслов и, что самое страшное, далеко не всегда обретение новых. Разные эпохи, разные события, различные цели, но причина одна – утрата смыслов.

Продолжение следует