архимандрит  Нектарий (Головкин)

 

 

Петербург был основан как дом Александра Невского. Почти на том же месте, где святой благоверный князь когда-то разбил шведов, и ровно для того, чтобы та же угроза с запада была предупреждена, чтобы Россия никогда не осталась отрезанной от Балтики, чтобы русское православие не замыкалось в московской культурной обособленности.

Когда советская власть украла у Церкви и у России останки князя, сам смысл существования Петербурга был поставлен под вопрос. Зачем нужен город, в котором не почитают его главного святого, который забыл о том, для чего был построен? Но Бог сохранил Петербург, и 3 июня 1989 года, тридцать лет назад, князь вернулся. И городу снова есть ради чего жить.

Воспоминаниями делится насельник Александро-Невской лавры архимандрит Нектарий (Головкин). В 1989 году, будучи еще священником Николаем, он участвовал в перенесении мощей святого Александра Невского из Музея истории религии, где они тогда хранились, обратно в Лавру.

В 1985 году меня рукоположили во пресвитера, мне было 30 лет. Рукополагал 1 октября митрополит Антоний (Мельников), в Старой Руссе — тогда ведь была Ленинградская и Новгородская епархия. Назначили меня настоятелем храма Покрова Божией Матери в селе Борисово. Практика в Новгороде продолжалась недолго: на престольный праздник я уже уехал в Борисово и служил там. Уполномоченный по делам религий строго-настрого запретил что-то ремонтировать и реставрировать в храме, выходить в облачении на улицу, кроме крестного хода на Пасху. Чтобы провести крестный ход в другое время, нужно было получить резолюцию уполномоченного. И проповедь — только по Евангелию, других тем нельзя было касаться.

Но вскоре после приезда, на Димитриевскую родительскую субботу, я решил служить панихиду на кладбище. До этого узнал историю этих мест: там были страшные бои, целая дивизия полегла, много братских захоронений. Я всегда чтил память наших воинов, мой отец вое­вал, два деда — один из них погиб. Я родился к западу от Москвы, эта местность переходила то к немцам, то к нашим, повсюду следы войны, и с детства это в душу запало. И вот объявляю после богослужения: «Сейчас пойду служить панихиду на братскую могилу». Прихожане руками замахали: «Батюшка, нельзя, под запрет отправят!» А я и говорю: «Теперь можно!», пошел и отслужил. Потом стал смотреть, в каком состоянии храм: пол качается, балки сгнили. В 1946 году он был открыт, а я начинал служить в 1980-е, и за это время не было никакого ремонта. Кстати, в 1954 году в этом храме начинал служить прото­иерей Иоанн Миронов. Приехали ко мне друзья — один псаломщик, другой священник. Говорю: «Помогите половицы оторвать!» Мы начали — и всё оторвали. На неделе служб не было, заказали другие балки и заново собрали полы. Потом приглашал то маляров, чтобы стены покрасить, то реставраторов, чтобы очистить иконы от многолетней копоти. Иконостас сделал новый.

На второй год моего служения приехал секретарь, протоиерей Михаил Елагин. У нас было два секретаря — один за Ленинградскую область отвечал, другой за Новгородскую. Посмотрел он на плоды моих трудов, ничего не сказал, но, думаю, передал митрополиту Алексию (Ридигеру), что есть такой ревностный батюшка, его могут под запрет отправить. И владыка Алексий меня из Новгородской области — раз! — перевел в Тихвин, служил я два года в храме «Крылечко». Было это в 1987–1988 году. В 1988-м отметили 1000-летие Крещения Руси и, хотя уполномоченные были до начала 1990-х, обстановка стала быстро меняться. Стали Церкви передавать монастыри и храмы — Киево-Печерскую лавру, Оптину пустынь, а у нас — храм Архистратига Михаила в Ломоносове.

Владыка Алексий однажды вызвал меня к себе и сказал: «Скоро будет передан Софийский собор в Пушкине, хочу назначить тебя настоятелем. Переведу из Тихвина поближе — в шуваловский Александро-Невский храм». В Софийский собор я съездил — он стоял тогда без окон, без дверей, подвал был затоплен, никаких дренажных работ не производилось. Стал думать, что можно сделать, пока документы еще оформляются. И пришла мне в голову идея обратиться в Музей истории религии и атеизма, чтобы узнать, не передадут ли мне из запасников иконы, утварь — ничего ведь не было. Пришел на прием к директору Станиславу Кучинскому. Когда заговорил о передаче икон и утвари из запасников, он замахал руками: «Нет, меня снимут с должности! Обратитесь лучше на таможню!» Я говорю: «На таможню попадают иконы, которые контрабандой хотят вывезти из страны, они маленькие, потому что большие тайком не вывезешь. А нам нужны большие храмовые образа». Но в первый раз ушел я ни с чем.

Пришел во второй раз и завел такую речь: «Хотя наши цели и задачи противоположны, но сотрудники вашего музея спасли много икон, и за это мы им благодарны». В общем, директор обещал поговорить с тогдашним министром культуры РСФСР. Сказал, чтобы я пришел после 8 марта, когда как раз должен был приехать министр. Я прихожу, директор и говорит: «Вы знаете, министр в порядке исключения разрешил. Но это прецедент — никогда Музей истории религии храмам ничего не передавал. Мы вам отобрали уже 65 единиц хранения, списочек вот посмотрите».

До разговора с директором митрополиту я ничего не говорил — вдруг не получится. Звоню ему, рассказываю, он приглашает приехать в резиденцию на Каменном острове. Приезжаю — и тут владыка говорит: «Попробуй узнать, где у них мощи Александра Невского хранятся. Но осторожно — вдруг они возьмут их и уничтожат!»

После Литургии в Александро-Невском храме я попросил прихожан остаться, потому что хотел совершить молебен, чтобы нам вернули мощи. Очень волновался перед тем, как обратиться снова к директору музея, не нанесу ли я вред. Когда служил молебен, даже плакал от волнения. Но разговор получился доброжелательным — директор признался, что мощи в музее есть, а на мой вопрос, не могут ли они передать их Церкви, ответил: «Знаете, этим обращением вы нас просто опередили. Мы уже думаем об этом». Я предложил Станиславу Алексее­вичу встретиться с митрополитом.

Поговорил с владыкой, и мы решили, что митрополиту идти на прием в музей не подобает, надо предложить директору приехать в резиденцию. Директор окончательно сказал, что возражений по мощам нет и что он готов приехать. Как сейчас помню — в одиннадцать утра я встретил Кучинского у резиденции, и мы вместе прошли к митрополиту. Прошли переговоры успешно, они договорились о дате передачи мощей — это было в апреле.

У меня сохранились архивные фотографии тех лет. На одной из них видно: рядом с захоронением Михаила Кутузова стоял стол, на нем находился ковчег. Там же, в стороне, лежали облачения преподобных Зосимы и Савватия Соловецких — они были переданы позже. От епархии нас было несколько человек: владыка пригласил настоятеля Свято-Троицкого храма Александро-Невской лавры протоиерея Игоря Мазура, а я — протоиерея Василия Лесняка, он был моим духовным отцом.

Мощи, которые были изъяты в 1922 году, 3 июня были перенесены в Александ­ро-Невскую лавру. 4 числа, на следующий день, митрополит совершил Литургию, на которой наградил меня сразу двумя наградами — наперсным крестом и камилавкой. Владыка не любил давать две награды сразу, то тут сделал исключение.

Уполномоченный по делам религий после этого сказал, что настоятелем Софийского собора мне не бывать. И действительно не назначили — настоятелем стал протоиерей Геннадий Зверев. Он и забрал те самые иконы, утварь и облачения из Музея истории религии. Какое-то время, до перенесения в собор, они хранились в Духовной академии.

Остался я служить в Александ­ро-Невском храме, но мне понравилось храмы реставрировать. Я знал про заброшенный храм апостолов Петра и Павла в Шуваловском парке: от него остались только стены. Попросил правящего архиерея — это был уже митрополит Иоанн (Снычёв) — назначить меня туда. И восстановил храм из руин. На Северном кладбище восстановил храм с нуля: он был разрушен, ничего не осталось. В поселке Агалатово раньше храма не было. Там размещался вертолетный полк, и командир полка Николай Майданов предложил построить храм. Это было году в 1996-м. Пригласили меня туда, собрали всех летчиков и техников. Только один, коммунист, был против строительства храма, а остальные были «за». Я решил посвятить храм страстотерпцам Борису и Глебу. На Богословском кладбище храм восстановил, при 2-й больнице на улице Сикейроса. Сейчас пытаюсь построить храм на территории яхт-клуба «Балтиец»: там установили и освятили поклонный крест на месте высадки первого десанта в годы Великой Отечественной войны. Я убедил руководство клуба, что необходимо возвести храм-памятник в честь святого Феодора Ушакова.

Я не считаю передачу мощей святого Александра Невского какой-то своей личной заслугой. При Брежневе, Андропове, Черненко патриарх Пимен пытался говорить о необходимости отпраздновать 1000-летие Крещения Руси, но услышан не был. Горбачев затеял перестройку, пытался использовать Церковь в своих интересах, поэтому и разрешил устроить празднование — чтобы приблизить к себе электорат. Он не собирался давать свободу Церкви, но стоило ослабить давление, пошла такая лавина, что её уже было невозможно остановить.