ИРИНА СЕЧИНА

ЗАХАР ПРИЛЕПИН

 

 

 

 

 

— Есть мнение, что ксенофобия – это «защитная реакция организма». Но вообще-то ксенофобия – это страх и ненависть. Разве можно что-то защитить, имея в душе эти чувства?

— Можно сказать «ксенофобия», а можно сказать «здоровое патриотическое чувство». Слово «ксенофобия» слишком сильно все обобщает. Если мать защищает своего ребенка, это вовсе не является признаком семейной агрессии или семейного тоталитаризма, это нормальное врожденное человеческое качество – ощущение родства, кровотока.
И потом, не стоит делать вид, что все народы одинаковы. Люди не одинаковы, и народы имеют свой характер, свои, так сказать, видовые признаки. Не надо надевать розовые очки. Рассуждение на эту тему вполне имеет право на существование. К тому же, народам периодически свойственно недолюбливать друг друга. Что, в американских, да и европейских фильмах часто показывают хороших сербов? Да посмотрите даже, как французы изображают англичан в своих фильмах, или как англичане изображают французов. Это просто какие-то исчадия ада.

Россия является одной из самых удивительных стран по веротерпимости, по возможности жить в едином сообществе с сотней национальностей. Она еще может всем показать пример, как можно организовать совместное жительство, где одни не презирают других, и люди способны вместе существовать. Конечно, в сложные минуты истории государства, в минуты распада базовых устоев проявляются какие-то болезненные качества тех или иных народов, тех или иных людей. Мы имеем определенные проблемы с Кавказом, или с теми же русскими людьми, у которых тоже бывает «рыльце в пуху». И об этом надо спокойно говорить.

А когда вы спрашиваете, можно ли защитить кого-то или что-то, имея внутри болезненные психические несуразности, вы предполагаете, что мы живем в Царствии Христовом на Земле. Нет никаких идеальных людей, и, так или иначе, все вынуждены кого-то спасать или защищать, имея внутри себя вещи, которые заставляют усомниться в нашей абсолютной полноценности. Мы имеем отношения с теми нациями, с которыми нам приходится иметь отношения. Ошибок тут не избежать, но избегать ответов на какие-то вопросы еще более болезненно.

— Вы готовы признать в себе ксенофоба?

— Никакой я не ксенофоб. Я обычный русский человек, который живет в области, где проживает около ста национальностей. У меня на дне рождения из двадцати пяти друзей половина были не русские! И каким-то образом мы давным-давно уже нашли общий язык – вернее сказать, он у нас был изначально. Я не ксенофоб, но какие-то жесткие заявления на эту тему я себе могу позволить.

У меня остались друзья из тех ребят, с которыми я был в Чечне. Из чеченцев у меня нет друзей, мы там не сталкивались при таких обстоятельствах, при которых люди могут подружиться. Но я допускаю, что и такие друзья у меня могут появиться.

Помню, во время перемирий мои друзья заходили в дома к чеченцам, и у нас были совместные патрулирования – мы и чеченцы – вчерашние противники, которые друг в друга стреляли. И чеченцы настолько убедительно себя вели, что когда мы заходили в дом, и они говорили «поставь автомат, тебя здесь никто никогда не тронет, потому что ты в гостях», как-то верилось на слово. Вообще, не было таких ситуаций, по крайней мере известных мне, когда во время перемирия была какая-то подлость со стороны чеченцев. Даже когда у многих чеченцев погибали близкие родственники, дети, даже в такой ситуации у всех была возможность проявить себя в наивысшем мужском качестве.

— Может быть, это потому, что лично вы не убивали его ребенка…

— Ну, они могли не знать наверняка, убивал я или нет. Это очень сложная тема. Я думаю, что имели место и ситуации, когда люди реально знали, что они стреляли друг в друга, и могли потом найти друг с другом общий язык. Это жизнь. Она кровава, она чудовищна, и она неизбежна. Мы живем на одной Земле, нам придется прощать друг друга. Никуда от этого не деться.

У меня есть друзья, которые пробыли по два года в Чечне. И среди них нет ни одного ксенофоба, который сказал бы, что «я чеченцев ненавижу, хочу их истребить». Они все понимают, что это была большая, не их, а государственная замута, в которой они как мужчины принимали участие.

— Вы сами оказывались в ситуации, когда страх и вражда были направлены против вас, потому что вы чужак?

— Эти ситуации можно без проблем обнаружить везде. Я однажды ночью шел по Москве после нашумевшего убийства русского националиста, и Москва была просто наэлектризована. Когда я проходил сквозь толпы кавказцев, я почувствовал, что я чужак в их среде, и что в любую секунду эта среда может взорваться. Но это только во вторую очередь показатель моей агрессии или скрытой ксенофобии. А в первую очередь это показатель разобщенности государства, где потеряны все базовые скрепы, базовое ощущение империи, большого пространства, которое способно объединять в себе самые разнородные вещи.

— Как человек может найти в себе ресурс, который позволит ему с пониманием отнестись, например, к настроению той толпы кавказцев?

— Тогда я прошел, а мог бы и не пройти. Но, в любом случае, никогда не нужно подменять свои частные ситуации, проблемы или даже трагедии какими-то общими выводами. Мол, все эти люди — они звери. Это та ситуация, к которой нас вела неразумная социальная, экономическая политика нашего государства последние лет двадцать пять. Государственным мужам не стоит обращаться к людям и говорить: «начните с себя, и вы перестанете презирать кавказцев, и все будет хорошо». С себя начинать – это не решение проблемы вообще. Это общенациональная государственная температура, которая у нас повышена. Вот ее надо понижать, а не валить все на каких-то отдельных разжигателей. Люди что-то разжигают тогда, когда для этого есть среда, возможность и предпосылки. Русские люди чувствуют себя брошенными, не нужными, оставленными. Кавказские люди чувствуют свой комплекс разных сложных чувств. Вот и нужно эти комплексы общественные истреблять.

— Некоторых людей мучает вопрос: с одной стороны эти кавказцы раздражают, с другой — мы их иногда боимся, а с третьей — для христианина это как-то неправильно. Так вот если человек ксенофоб и мучается от этого (не в смысле хочу всех порезать, а в смысле понимаю, что это чувство мешает мне жить) — что же ему делать?

— Как он сам решает такие вопросы, когда вдруг испытывает ненависть к собственной жене или неприязнь к собственным детям? Такие вещи иногда случаются со взрослыми людьми. На уровне каждого конкретного человека надо решать проблему внутри себя. Пусть думают, откуда зародилось это качество и как его побороть.

Россия – это огромная территория, которая создавалась в муках и крови. Но она каким-то образом после этого жила тысячу лет? Большая часть истории России создавалась людьми православными, христианами, идущими на ратные дела со священниками. И эти люди, совершив все эти дела, смогли каким-то образом преодолеть кровавую обиду и рознь! Если люди, державшие в руках оружие, терявшие свою жизнь, жизнь товарищей, смогли все простить и забыть, то нам-то вообще грех испытывать раздражение только из-за самого вида людей кавказской национальности. Мы еще столько не пострадали, чтобы нам из-за этого переживать. Если чеченцы, которых бомбили и взрывали, сейчас живут в составе России и говорят «все что угодно, только не бомбите больше». Если они, по крайней мере, многие из них, простили это, то русским уж вдвойне грех обижаться — нас в наших городах чеченцы не бомбили.

— Как создается образ врага?

— Образ врага не надо создавать специально. Когда человек оставлен и покинут, он начинает искать какие-то источники раздражения. Естественно, вид победоносного кавказца неприятен русскому человеку, но если этому человеку дать работу, дать возможность почувствовать себя сыном огромной державы, то вся ксенофобия сойдет «на нет». Во время Великой Отечественной войны в той же Чечне творилось что-то ужасное. Люди из старшего советского поколения помнят это. Но уже в 60-е, 70-е годы прошлого века Грозный был здравницей. Люди ехали туда, не боясь, гуляли по этому городу. Это колоссальная работа советской государственности.

— То есть, все-таки, это не животный процесс, а процесс человеческого сознания? 

— Ну, могли же мы жить огромной страной с минимальным количеством межнациональных конфликтов.

— Ксенофобия выплескивается и в бытовых формах. «Умеренная», приличная ксенофобия имеет право на существование? 

— Человек имеет совершенно очевидную пассионарность, которая требует реализации. Ее реализовывать можно где угодно: в спорте, в прыжках с парашютом, в покорении космоса. Когда-то у нас был БАМ. Дайте большому народу большое дело, которое быстро его сдружит и даст ему обоснование его бытия. А друг друга мочить периодически, для острастки – это все чушь собачья.