Ване исполнилось семь лет. Утром, когда мы встали на молитву, я впервые, с особой интонацией, помянула его не как младенца, а как отрока. Надо было видеть просиявшее Ванино лицо!
Разговоры о том, что Ване скоро предстоит идти на исповедь, велись уже давно, и я почти не удивилась, когда накануне причастия он сам подошел ко мне и попросил:
– А давай-ка мы с тобой, бабушка, поговорим об исповеди.
Мы с ним зашли в пустую комнату и, не включая свет, в полумраке, сели на диван. Помолчали.
– Я даже рад, что в прошлый раз батюшка меня арестовал, – задумчиво говорит Ваня. – Ну, помнишь, с фонариком?
– Конечно, помню. А почему рад?
– Зато я уже один раз покаялся.
И с беспокойством спрашивает:
– А надо говорить, что мы с Колей деремся?
– Надо, Ваня.
– А что я плохие слова говорил?
– Тоже надо.
– Но я ведь их уже больше не говорю! – Ваня делает попытку увильнуть от тяжелого признания перед батюшкой.
– Раз уж говорил, деваться некуда.
Ваня насупливается, не очень довольный моим ответом.
– Понимаешь, Ваня, на Небесах есть такой список, где все-все грехи записаны, даже самые маленькие. Называется он – хартия. Так вот, если человек расскажет батюшке про свой грех, покается в нем, то запись в хартии исчезает, как будто ее и не было. Ангелы при этом радуются, а бесы плачут от злости, потому что они теперь не смогут человека в ад затащить.
После некоторого раздумья, Ваня продолжает:
– А я еще в пост мясо ел. И сосиски. Нам в садике давали…
– В садике надо есть все, что дают. Тут уж ничего не поделаешь… Твоего греха здесь нет…
– А еще что надо говорить?
– Хочешь, Ваня, я прочитаю тебе про одного мальчика, как он в первый раз был на исповеди?
– Хочу!
Я читаю ему отрывок из книги Ивана Шмелева “Лето Господне”, объясняю, что такое говенье, епитимья; Ваня внимательно слушает про то, как хитрый старик хотел по гороху до неба долезть; хохочет над гусиной лапкой, мочеными яблоками и расколотой лопатой, требует читать ему еще и еще…
На следующий день, когда подходит Ванина очередь исповедоваться, он, храбро шагнув к аналою, довольно долго шепчется с батюшкой… Наконец, на упряменький хохолок накинута епитрахиль:
– Прощаю и разрешаю…
Лариса Калюжная
Санк-Петербург