Петров день

С утра льет дождь, но настроение радостное; меня берут к Илье Пророку. Путь дальний, а потому собирают основательно, в сумку кладут пироги и огурцы, вареные яйца – на розговенье, ведь в Петров день пост заканчивается, в бутыль наливают домашний квас. Выходим рано и идем деревней, по пути надо зайти за Александрой да за Николкой. Николке тоже уже за шестьдесят – это слепой, который жил в небольшой келейке, рядом с домом Сивихи. Один жил, да кошка. С хозяйством сам обряжался: и стирал, и готовил, и дом в чистоте содержал. В избе просто было, лавка вдоль стены, стол да комод. На полу домотканые потертые дорожки. На стене часы-ходики, такие у многих были, их почему-то чикотушками называли. По углам иконы ростовые, из разрушенной церкви – в окладах, под стеклом. С потолка свисают лампады. Одна, та, что перед иконой Троицы висит, медная с позолотой, вся в камнях, и, когда фитилек горит, яркие огоньки мерцают, играя по всей комнате. Другая массивная, посеребренная, перед иконой Богоматери, там на три стороны херувимы смотрят. У других икон лампады попроще.
Убеленный сединой Николай с белыми, как бы выцветшими большими зрачками уже ждал нас на крыльце своего дома. В руке палка и сумка.
-Ну, пойдем неходко, – сказала Таисия. Николка тут же встал, положив руку на плечо бабушки, – так и шел всю дорогу, держась за плечо. Вереница богомольцев с перекинутыми за спину котомками направилась в путь.
-Пра-вило ве-ры и о-браз кро-то-сти.., – это дребезжащим старческим голосом запел Николка, вслед за ним и все подхватили тропарь святителю Николаю Чудотворцу, покровителю всех путешествующих. До дороги идти километр, автобусы ходят плохо, а тут еще бездорожье полное. Однако стояли недолго, молоковоз подобрал, аккурат до Кадникова ехал – это небольшой городок, в трех километрах от которого в поле на возвышенности и стоит пятикупольный храм святого пророка Илии…Воздух и весь Божий мир будто наполнен напряженным предвкушением….Начинается праздник.

У Илии Пророка

Про пророка Илию мне рассказывала бабушка Таисия, что жил он в бытность нечестивого царя Ахава и что Бог возложил на него миссию быть Его пророком и обличать неправду. От бабу´ я знал, что не просто ему приходилось – от царя скрывался на горе и там питался финиками, а ворон приносил ему в клюве пищу.
Финики я очень любил, а потому потихоньку Илии-пророку завидовал. Мне было известно, что на колеснице огненной он был взят на небо и не увидел смерти, как прочие люди. А еще я знал, что если гремит гром, а на небе грозовые облака, то это Илия-пророк на колеснице катается. Грозы я боялся, а потому пророка древности очень уважал.
Пятиглавый храм стоит на возвышенности. По тропинке, протоптанной среди ячменного поля, подходим к ограде и по высоким ступеням поднимаемся в храм. В храме уже суетливо, люди толпятся у свечного ящика, подают записки и покупают свечи.
– Таисья, никак молитвенников привела? – Это Павла, о ней я узнал позже, – она и храм сторожила, и уборкой занималась, и по хозяйству церковному обряжалась.
– Почему она ходит как утка, вперевалочку? – шепотом спрашиваю у бабу.
– Ноги у нее больные, да и не молодая уже, – так же шепотком отвечает бабушка.
– Ты, Таисья, поди, помоги за ящиком, а то народу ноне много.
Бабушка иногда помогала за свечным ящиком, принимала записки и выдавала свечи, а я эти свечи разлеплял, сидя на широком сундуке, так как некоторые из них были слипшиеся между собой.
Запахло кадилом, послышался голос священника, и в передней части храма зазвучало пение – началось богослужение.
Из массивных посеребренных окладов икон таинственно выглядывали лики святых. Вот святитель Николай, он бывает летний и зимний, его изображений много в любом храме, и на некоторых иконах он изображен без головного убора – бабушки хорошо знают различия: зимний – это тот, который в шапке.
Много свечей горит на подсвечнике у святых Флора и Лавра, им в деревнях о скотине молятся – это я тоже знал.
Слепой Николай стоял рядом с певчими и немного подпевал, ему доверяли читать Псалтирь – он знал его наизусть.
Богослужение утомительно долгое, но меня всегда выручал сундук – любимое место в храме, на нем можно было сидеть.
-Давай вставай, Евангелие читать будут, а потом на помазание, – слышу поучительный голос бабушки.
Этот момент богослужения я любил: в храме начинается хождение, все идут к центральной иконе и принимают помазание от священника.
-А, Женька пришел! Ну, давай завтра в алтарь приходи, будешь кадило держать, – говорит мне отец Георгий, густо помазывая лоб душистым маслом. Целую руку, киваю головой в знак согласия и иду к своему сундуку, где, свесив ноги, жду окончания вечернего богослужения.
Ну вот, наконец, тушат свечи и лампады, но церковное пение крылошан (так называли певцов) еще долго будет звучать в ушах. И уже гораздо позднее, став взрослым, заслышав пение академических хоров и участвуя в торжественных соборных богослужениях, с теплотой сердечной вспоминаю это бесконечное, умилительно надрывное, дребезжащими голосами, церковное старушачье пение, и нет ничего дороже этих напевов…
Темнело. Подошла Павла:
– Ну вот, Петр и Павел час убавил, – и как бы продолжая: – Ты Женьку-то к нам в дом веди: я давеча клопов травила, так у меня и выспитесь хорошенько, тихо у меня.
Рядом с храмом стояли церковные дома, в которых можно было разместиться приехавшим богомольцам. В одном из их них нам был приготовлен ночлег. Клопов действительно не было, а старый матрац со сбитой в комья ватой показался мне мягче пуховой перины.