Время идет своим чередом, день за днем, неделя за неделей. А за неделями — месяцы, месяцы в годы складываются,— вот уж мне и тринадцатый год пошел. Я теперь уже большой и меня впрягли в работу как следует. Я теперь дома в летнее время, когда отец находится в каменщиках, вроде за хозяина главного, все мужские работы на мне лежат.

Отец мой в прошлом году купил кобыленку, да еще не одну, а с жеребенком-сосунком, и мы стали уже не бобыли безлошадные, а люди как люди. Теперь, когда я подрос, самый расчет было свою лошаденку купить, работать-то теперь у нас есть кому на ней. Сам отец терпеть не мог работы на лошадях. Он согласен был зимою пилить и колоть дрова, летом таскать носилки с кирпичом и известью, чем возиться с лошадью. Таков уж у него нрав был.

Я гонял нашу кобыленку с жеребенком в ночное, боронил на ней свои полоски в полях, пахал, косить и молотить начал учиться — одним словом, работенки хватало. Мне многому надо было научиться, многое преодолеть, а силенок-то все еще было маловато. Особенно трудно давались мне такие работы, как косьба, пахота и молотьба цепами. Тут уж мечты о подвижничестве и монашестве реже стали лезть мне в башку, надо было успевать и в поле, на лугу и на току. Это в летнее время. Зимою же с отцом в лесу работы столько, что и спины не разогнуть. А дома лапти вечером надо было плести не только себе, а и маленьким братишкам и сестренкам.

Но зато теперь я пристрастился к другому, я повадился ходить в село Бацкено, в церковь к обедне, да так пристрастился, что редкое воскресенье или еще какой праздник пропускал, чтобы не слетать туда.

Мне очень нравилась наша приходская бацкенская церквушка. Она стояла в березовой рощице на берегу пруда. Была она небольшая, а позади нее липовый парк и дом помещика Малючкова, старосты церковного.

Я долгое время даже не подозревал, что наша церковь деревянная. Ведь она вся была обшита тесом, выкрашена в светло-голубой цвет, и так выкрашена, что и понять нельзя, какая же она, деревянная или каменная?

Мы, ребятишки, все очень любили причащаться. Ведь эти святые дары или причастие делались из белого хлеба, из маленьких коврижек — просфор, и из виноградного вина, которое и называлось «церковное». Поп в алтаре вырезал из каждой просфоры по маленькому треугольному кусочку, бросал их, мелко раскрошив, в чашу, наливал туда вина. А потом читал над чашей особую молитву, после чего хлеб превращался в тело Христово, а вино — в кровь его. А потом выходил с этой чашей на амвон и начинал оделять этим молящихся, чтоб они вкусили тела и крови Христа.

Федор Каманин
отрывок из повести “Как я был дедом”, 1966