Александр Казин

доктор философских наук

 

 

ЧТО ТАКОЕ ИСКУССТВО?

 

Своеобразие России ХХI века в этом плане заключается в активном состязательном взаимодействии — борьбе — классических, модернистских и постмодернистских проектов, конкурирующих друг с другом, от исхода чего зависит будущее всего мира.

Существуют три основных подхода для определения события искусства — классика, модерн и постмодерн. В каждой из этих эстетических систем событие искусства — артефакт — определяется принципиально иначе, чем в другой. Классика, модерн и постмодерн суть ключевые характеристики художественного события (произведения), без различения которых разговор о нем становится бессмысленным.

В наиболее общем плане под классикой следует понимать определенную традицию, унаследованную русской культурой от Византии и составляющей её ценностное ядро на всем протяжении истории, независимо от смены политико-экономических укладов. С такой точки зрения, классическое искусство — это вечное во временном, бесконечное в конечном, символика божественного присутствия — будь то храм Покрова на Нерли, «Пророк» Пушкина, «Всенощная» Рахманинова, «Не рыдай» Свиридова или «Прощание с Матерой» Распутина.

Такая трактовка классики является достаточно широкой и вместе с тем ценностно-конкретной, что позволяет ей служить методологическим ключом при изучении наиболее значимых творений отечественного искусства.

Второе понятие, оппозиционное относительно классики, — это модерн. Снова подчеркнем, что дело идет не об отдельных художественных школах, а о целостных художественно-культурных и мировоззренческих системах. В такой перспективе модерн предстаёт как антропоцентрическая норма искусства, переносящая — вопреки теоцентрической классике — смысловой центр культуры (и всей цивилизации) с Бога на человека. Зародившись в Европе в эпоху Возрождения, Реформации и Просвещения, модерн как принцип творческого сознания достиг своего апогея в начале ХХ века в лице так называемого авангарда («черный квадрат»), и завершился, по существу, во второй половине прошлого столетия, после двух мировых войн, причиной которых во многом послужила сама модернистская экспансия социально-экономического и идеологического плана.

Наконец, третья позиция эстетического сознания и художественно-культурной практики — это постмодерн, игроцентричная версия искусства и культуры, их направленность на самое себя. Как таковая она имеет место уже в авангарде, но там она по большей части остается средством, а не целью. В постмодерне подобная направленность самоцельна. В культурологическом смысле постмодерн — это «целесообразность без цели», «игра стеклянных бус», не зависящая от конечного результата и не ищущая его. Это искусство, покинувшее дух, и само покинутое духом. Пользуясь средствами как традиционных, так и новейших «технических» муз (виртуальная реальность, «симулякр»), постмодерн не создает законченного эстетического объекта, предпочитая коммуникацию по его поводу. Как раз этой цели служат разнообразные инсталляции, перформансы, флешмобы и просто «акции», конвертирующие упомянутую коммуникацию в информационный и финансовый капитал — итоговую оценку того или иного проекта в условиях массового общества и спекулятивного артрынка.

Существует ещё один, последний вариант постмодерна – он играет со смертью. Это искусство перед лицом ничто, небытия, точнее, бытия с отрицательным знаком. Это открытый инферногенез, символика преисподней. Интересующихся отсылаю к «Розе мире» Даниила Андреева.

Сущность художественного события есть, таким образом, мировоззренческий и миротворческий акт. Событие (произведение) искусства — это экзистенциально-эстетический и, в конечном счете, религиозный выбор человека. Выбирая (выделяя, маркируя) художественное событие как таковое, читатель, зритель, слушатель выбирает свой идеал, а значит и судьбу.

Своеобразие России ХХI века в этом плане заключается в активном состязательном взаимодействии — борьбе — классических, модернистских и постмодернистских проектов, конкурирующих друг с другом, от исхода чего зависит будущее всего мира.

В духовном плане конец света, возможно, уже произошёл

«Не понимаю, что делаю; потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю» (Рим.7,15)  – это говорит «апостол языков». Где уж нам, смиренным, с ним тягаться! Один Господь без греха — поистине так. Большинству людей не по силам самим преодолеть грех. В наше время само понятие греха почти вышло из употребления, во всяком случае, в светской культуре. Мы живём в перевернутом мире, где грех наверху, а добро внизу.

В начале ХХ века еврейский психиатр из Вены Зигмунд Фрейд открыл так называемое бессознательное в человеке, состоящее из всяких пакостей вроде «эдипова комплекса», тяги к отцеубийству и т.д. — всё на сексуальной почве.

Сегодня многие называют фрейдизм шарлатанством. Я с этим совершенно согласен, коль скоро речь о целостном человеке, о его метафизике. Если человеческий дух и душа — не более, чем сублимация либидо, то и говорить не о чем. Даже певец «нимфеток» Набоков издевался над «венской делегацией», и был прав.

Однако дело меняется, если фрейдистский «душевный подвал» трактовать как клиническую (психиатрическую) картину греха в людях. Тут и возразить нечего — кроме, разумеется, того, что это именно подвал, нижняя бездна в человеке, отец которой — сам дьявол. И все люди причастны ему именно в силу первородного и личного греха.

«Я в беззаконии зачат, и во грехе родила меня мать моя» — это знаменитый 50 псалом царя Давида. Что касается детей, то каждый, наверное, наблюдал, сколь жестоки и эгоистичны бывают очаровательные малыши. Тот же Набоков так описал ребенка в романе «Защита Лужина»: «Наплакавшись вдоволь, маленький Лужин поиграл с жуком, нервно поводившим усами, и потом долго его давил камнем, стараясь повторить первоначальный сдобный хруст».

У Тарковского в «Зеркале» показан отвратительно пухлый перекормленный младенец, от которого так и веет тленом…

Грех — это темный дух, владеющий человеком в борьбе со светлым. Противостояние ему — это кровь и пот. В метафизическом мире тьма вынесена вовне, в область сатаны, а в нас она сидит внутри. Большей частью мы даже не замечаем этого, как не замечаем воздуха, которым дышим.

Почти вся инфраструктура современного мiра работает на грех, давно ставший нормой в искусстве, науке, философии, СМИ. Половина контента в сети составляет та или иная форма порнографии («грязнописи»). Матерная брань — эта молитва аду — не сходит с нежных уст многих современных девушек.

Самые культурные страны вроде Англии и Франции в 2013 году приняли у себя законы о регистрации содомитских «браков» и разрешили им «воспитывать» детей. Объединенная Европа отказалась даже от упоминания христианства в своей конституции. Епископальная церковь Америки рукополагает «священников»-гомосексуалистов. Там же зарегистрирована церковь сатаны, да не одна. Как выразился в ХIХ веке один римский папа, знамена дьявола быстро продвигаются вперед.

Собственно, ничего другого нам Писание на земле не обещает. «Ибо тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь» (2Фес.2,7).

Есть основания думать, что этот Удерживающий от среды — то есть от нас, людей — уже взят. В духовном плане конец света, возможно, уже произошел, только не все это заметили. И спасутся лишь избранные, имена которых от века записаны в Книге Жизни.

«Напрасно я бегу к сионским высотам, грех алчный гонится за мною по пятам. Так, ноздри пыльные уткнув в песок сыпучий, голодный лев следит оленя бег пахучий». Это пишет о себе христианин Пушкин. И верующие от неверующих отличаются в этом отношении тем, что первые каются, а вторые нет. Но это большая разница.