Святой равноапостольный Николай Японский (1836–1912) – основатель русской Православной миссии в Японии. Приехав в Японию в возрасте 24 лет, в течение пятидесяти лет занимался миссионерской деятельностью. Им были основаны семинария, школы богословия, иконописная мастерская. В совершенстве изучив японский язык, он перевел для своих прихожан–японцев Священное Писание. Когда он скончался, японская православная община насчитывала 34000 человек. Публикуем запись из его дневника о происшествии в одной из православных воскресных школ в Японии.
Четыре ученицы третьей приготовительного класса — Екатерина Хагивара (дочь Текусы, инспектрисы, внучка о Иоанна Сакаи), одиннадцати лет; Фива Оно (дочь катихизатора Фомы, внучка о. Павл: Сато), одиннадцати лет; Сусанна Огата, двенадцати лет; и Нина Конаса, двенадцати лет — хотели убежать из школы, чтобы поселиться в пустыне, между Аомори и Сендаем, сделанном ими шалаше, жить там монашками и отмаливать свой грех. Пятая же, Екатерин; Имамура (дочь умершего катихизатора Варнавы), одиннадцати лет, участвуя в заговоре оставалась в школе только затем, чтобы доставлять им в пустыню для пропитания хлеб Прочие подруги того же класса, хотя в грехе участвовали, но не решились сделаться монахинями, а только дали слово хранить молчание о поступке бежавших.
Грех же, приведший к такому отчаянному решению, заключался в следующем: одна из их учительниц, Христина Хасуике, строго обращалась с ними, то есть бранила их иногда — которую за плохое знание урока, которую за шалость, так как они все в классе, как на подбор, народ очень живой и резвый. Это, наконец, вывело их из терпения, и они сговорились наказать учительницу. Но как? Придумали: олицетворить ее в «сакура; (вишневом дереве, которые у них в садике пред глазами и которые так прекрасно цветут весной) и проклясть. Сказано — сделано: собрались все сердитые и, обращаясь к сакура молвили вслух: «Пусть на тебе не будет цветов будущей весной!». Хотели они учинить это – грех тайком от всей прочей школы, но, увы, не удалось! Подслушали подруги первого класса, то есть такие же маленькие, только годом старше и напали на них с проповедью покаяния. Грешницы почувствовали всю тяжесть своего преступления и до того были поражены раскаянием, что решились всю жизнь посвятить на замаливание своего страшного греха; а так как, живя в школе, а потом в мире, это сделать неудобно, то и задумали оставить школу и мир. Так как все они с севера родом, то с пустыней ознакомились еще раньше, из окна вагона; ее и облюбовали ныне под свой монастырь. Все четверо тайно приготовились — понавязали себе в узелки все, что сочли нужным: кое-что из платья — немного (много зачем же монахиням!), а главное — молитвенники, религиозные брошюрки; не забыли и кусочков булки, какие успели пособрать.
И вот на днях вечером, когда среди занятий дается полчаса на отдых, двое из них, Екатерина Хагивара и Фива Оно, незаметно, с узелками, выбрались за ворота. Так как в школьных воротах они боялись попасться, то пробрались по задворью школы к воротам у дома о. Павла Сато и скользнули в них; но и здесь были замечены — увидели от о. Павла, что двое маленьких учениц почему-то выбежали; недоумевая об этом, тотчас же дали знать в школу пересмотреть, все ли дома? Это подняло некоторую тревогу, помешавшую двум другим последовать за подругами; их приготовленные узелки захвачены были у угла школьного здания. Между тем бежавшие подруги их ждали; видя, что их не догоняют, бежавшие, уже спустившиеся было вниз по улице, вернулись на уровень дома врача Сасаки. Здесь они и были захвачены пустившеюся за ними погонею. Погоню эту составляли, кого нет в школе, дочь и сын о. Павла Сато; последний, то есть сын о. Павла, Иосиф, сам тоже двенадцатилетний, схватив свою племянницу Фиву за руку и ведя ее обратно в Школу, всю дорогу делал ей реприманды (выговоры прим. ред.), как подобает дяде, рассерженному неприличием поступка племянницы и считающему своею обязанностью учить ее. Из этого реприманда, буквально переданного мне, я, между прочим, узнал, что мать Фивы, Фотина, в свое время тоже собиралась бежать из школы по благочестивому побуждению (эта вместе с тогдашней своей подругой по классу Надеждой Такахаси, нынешней начальницей Женского училища в Кёото, задумывала бежать в Нагасаки, чтобы оттуда пробраться в Россию в какой-нибудь женский монастырь и сделаться монахиней). По водворении бежавших в школе разобрана была вся их история и сделаны соответствующие вразумления, которые успокоили всех.
Однако же не всем детям это прошло очень легко: Екатерина Хагивара, очень нервная по природе, до того расстроилась, что и до сих пор несколько больна. Последнее обстоятельство послужило и началом всего этого разговора. Я спросил начальницу школы Елисавету Котама: «Отчего в воскресенье не было Кати Хагивара в Церкви, не больна ли?» В ответ на что Елисавета и стала рассказывать эту историю. Я заключил наставлением, чтобы учительницы были осторожны в своих выговорах, не раздражали детей и не вызывали их на такие поступки.