ЧУДЕСА НА УНЖЕ

Ах, на Унже всяк – кудесник,
Каждый – сказочник, поэт!
Наших сказов интересней
В мире не было и нет.
Любят дети этот край
За веселый птичий грай,
За высокий небосвод,
За зеленый хоровод.
Здесь поселки – на проселках,
И опенки – на пеньках.
За деревнями – деревни
С петухами на коньках.
Здесь весною, спозаранку,
Средь сияющих берез
Мужикам поет овсянка:
«Покинь сани, тяни воз!»
Тут весной стреляют почки
На черемухах в саду,
Рыбы прыгают на кочки
С лягушатами в пруду.
Что ни день, то чудеса!
По ночам поют леса,
Утром в дождь выходят в пляс
С липой – тополь, с елкой – вяз!
Под веселый шум и вой
С осовевшею совой
Пляшет старый гриб кривой
С полысевшей головой.
Право, можно удивиться:
Здесь живут такие птицы –
То, как дети, закричат,
То, как деды, замолчат.
Здесь лютует птичий плут,
Хищник злой – сорокапут.
Знает сорок он путей,
Улетая от людей.
Филин, что в певцы не вышел,
Сук в когтях согнув в дугу,
Темной ночью тяжко дышит
И пугает всех: «Пу-гу-у-у…»
На лугу в денек погожий
Проскрипит дергач: «Хорррроший…»
За рекою, прячась в ивы,
Часто чибисы вопят:
«Что за диво? Чьи вы? Чьи вы?»
И тревожно улетят.
А в кустах перепела,
Позабыв про все дела,
Кличут ночью до утра:
«Спать пора! Спать пора!»

Ефим ЧЕСТНЯКОВ
1874-1961

 

ЧУДЕСНОЕ ЯБЛОКО

Ефим ЧЕСТНЯКОВ
1874-1961

Жили-были дедушко да бабушка, мужик да баба, и у них много ребят – парнёков и девонек.
Пошел дедушко в лес дрова рубить и видит: стоит старая-старая яблоня, а на ней большущее яблоко.
«Мне не унести», – подумал дедушко. Яблоко росло не совсем высоко – дедку по плечи, а сучок, на котором оно выросло, был очень толст. Упирается дедушко обеими руками в яблоко, хочет покачнуть, и плечами старается приподнять хоть немножко: нет, тяжело…
– Ха-ха! – ровно что в лесу засмеялось.
– Мне не унести, – говорит сам себе дедушко, – лучше и не отшибать: пожалуй, на земле и мыши огложут или другие какие зверьки. Домой пойду, запрягу лошадь да и приеду сюда за яблоком. А созрело хорошо – гляди, какое румяное, особливо с полуденной стороны.
И ходит кругом, любуется, осматривает.
– Ха-ха-ха! – опять захохотало в лесу.
– Да что это? Ровно кто засмеялся, и давеча послышалось мне, – говорит дедушко. Глядит – стоит старая дупластая осина, а в дупле сидит птица сова, и глаза круглые светятся.

– Не ты ли это подшучиваешь? – спрашивает старичок.
– Ха-ха! – засмеялась сова.
А тетерев на берёзе:
– Кво-кво, не унести тебе яблока.
– Я на лошади приеду, – говорит дедушко.
– И на лошади не увезти, – говорит тетерев.
А дедушко:
– На вот, али на паре приезжать мне?
– Хоть на тройке, на четвёрке; сколь хочешь запрягай лошадей – не увезти тебе
яблока… кво-кво…
– Али уж такое тяжёлое?
– А так… кво-кво… прягайтесь сами все, до-выгреба, сколь вас найдётся в избе. – Ха-ха! – засмеялась сова.
Дедушко не поверил, ушёл домой, запряг лошадь, никому не сказал, и домашним – разбрякают-де всё раньше времени, соберётся народ. Приехал и подъезжает близко под яблоню, чтобы яблоко упало прямо в ондрец. Привязал лошадь, взял ядрёную дубину отшибать яблоко и ходит, любуется, со всех сторон рассматривает: уж больно румяно да красиво, жаль потревожить… И захотелось дедушку потрогать его рукой. И только прикоснулся лишь пальцем – яблоко упало прямо в ондрец. «Созрело, видно, свалилось чуть не само», – думает дедушко. Отвязал лошадь и нукает: не трогает. Сам подсобляет, и лошадь старается – ни с места ондрец.
– Ха-ха-ха! – засмеялось в дупле.
– Я тебе говорил, – квохчет тетерев.
– В самом деле, на лошади не увезти, – сказал себе дедушко, – лошадь неплохая, ест сено хорошее, ставь тут хошь колоколо – увезла бы не хуже пары… здесь дело не в том.
Закрыл яблоко ветками на ондрец, чтобы не так приметно было, ежели бы кому случилось мимо итти, выпряг лошадь, сел верхом и поехал без ондреца домой. Приехал и говорит старухе да сыну с женой:
– Пойдёмте со мной в лес, нашёл диковину, сами увидите. Пришли и не могут тронуть, как ни стараются.
– Ха-ха-ха! – засмеялось в дупле…

– Я говорил, все-де до-выгреба, – квохчет тетерев.
– Мы и то все пришли, дома только ребята остались.
– Нужно и их… кво-кво…
И пошла баба в деревню, привела всех ребят – парнёков и девонек. И только нянька с самым маленьким дома осталась… Все запряглись и стараются… Но ондрец не идёт.
– Ха-ха! – сова засмеялась.
А тетерев квохчет:
– Кто дома остался?
– Да маленький с нянькой там.
– Нужно и их.
Ушли за теми. И нянька пришла в лес, на руках держит маленького. Сама наваливается на ондрец и свободной рукой помогает везти, и маленький ручонками прикасается. Все подсобляют – и поехал ондрец…

Ха-ха-ха, – засмеялось в дупле…
А тетерев на берёзе:
– Кво-кво…

Привезли домой яблоко, и вся деревня сбежалась, глядит.
– Кто вам дал? – спрашивают.
– Бог дал, – отвечает дедушко.
Почали. Стали пробовать: сладкое, душистое, рассыпчатое. «И мне, – просят, – и мне!» Дедушко даёт всем. Вся деревня наелись, похваливают: такого-де дива не слыхивали. И ели дедушко и бабушка, мужик и баба и ихние ребята – парнёки и девоньки… Кушали сырым, и печёным, и в киселе, и перемёрзлым, когда пришли холода. Соседям всем завсегда давали, особенно кто захворает. И хватило им яблока на всю осень и зиму до самого Христова дня.

О ХРАМЕ

Академик Дмитрий Лихачев

Выдающийся Божий угодник Феодосий Печерский говорил: входя в храм и поклонившись трижды до земли, следует со страхом безмолвно стать «при стене», «гласы немолчны воспевающи к Всевышнему», ибо не имеющие себе подпоры стены и столпы храмов «нам суть на честь сотворены».

«На честь» человеку созданы, не только стены храмов, но и все изображенное на них и все украшающее их – иконы и паникадила, утварь храма и его мозаичные полы. Отсюда – высокое представление о человеке, о его достоинстве, несуетном уме, высокой мудрости и щедрой доброте. Эти представления воплощены в образах людей на мозаиках, фресках и иконах – в их лицах, как бы озаренных внутренним светом «горнего ума», «ликования», означавшего в Древней Руси не только изображение ликов, но и торжествование, радование, а также хоровое пение. Почему именно хоровое? Потому что самым важным в существе ликов была их соборность и «собранность» в единое сообщество, их причастность к единому, составляющему мир целому.

Лицо человека, согласно «Поучению» Владимира Мономаха, – это самое большое чудо во всей вселенной, ибо в мире нет двух одинаковых лиц: «И этому чуду подивимся, – пишет киевский князь Владимир Мономах, – как из земли созданный человек имеет столь разнообразные лица. Если и всех людей собрать, то не все они на одно лицо, но каждый имеет свое обличье, по Божьей мудрости».

Удивление перед человеческим лицом – «ликом» пронизывает собой все искусство Киевской Руси. Человек – это микрокосм, а храм – это своего рода человек. Не случайно поэтому основные части храма названы по подобию человека: окна – это очи человека (корень «окна» – око), купол – глава, поставлена эта глава храма на шее, основание храма – его подошва. А выступы в городских стенах – грудь. Защитные от дождя выступы над окнами очами – бровки. Двери домов и крепостей – их уста.

Тот же ликоподобный и человекоподобный облик имеет и мир.

Солнце на миниатюрах изображается с ликом – лицом. Звезды в целом составляют лик – единое лицо и целый хор: небо венчает «лик звездный». Лик и множествен, и един одновременно: это и неповторимый облик человеческого лица, и вся их совокупность – лик монашеский, лик святых, лик поющих в церкви, лик и отдельных изображений, и всей совокупности изображенного на стенах церкви мозаикой и фресками, икон и самих предстоящих перед ними. «Ликом», своеобразным хором была и вся совокупность русских городов с Киевом как их духовной столицей.

Страшное

Страшно оттого, что не живется — спится…
И все двоится и четверится.
В прошлом грехов так неистово-много,
Что и оглянуться страшно на Бога.

Да и когда замолить мне грехи мои?
Ведь я на последнем склоне круга…
А самое страшное невыносимое, –
Это что никто не любит друг друга…

1916

З. Н. Гиппиус
1869-1945

Опубликовано по изданию “Русские поэты “Серебрянного века”. 1991 г. Издательство Ленинградского университета.

Песни из детства

Воспоминания академика Дмитрия Сергеевича Лихачева 19061999

Одно из счастливейших воспоминаний моей жизни. Мама лежит на кушетке. Я забираюсь между ней и подушками, ложусь тоже, и мы вместе поем песни. Я еще не ходил в приготовительный класс.

Дети, в школу собирайтесь,
Петушок пропел давно.
Попроворней одевайтесь!
Смотрит солнышко в окно.

Человек, и зверь, и пташка –
Все берутся за дела,
С ношей тащится букашка;
За медком летит пчела.

Ясно поле, весел луг;
Лес проснулся и шумит;
Дятел носом: тук да тук!
Звонко иволга кричит.

Рыбаки уж тащат сети;
На лугу коса звенит…
Помолясь, за книгу, дети!
Бог лениться не велит.

Из за последней фразы, верно, вывелась эта детская песенка из русского быта. А знали ее все благодаря хрестоматии Ушинского «Родное слово».

А вот и другая песенка, которую мы пели:

Травка зеленеет,
Солнышко блестит;
Ласточка с весною
В сени к нам летит.
С нею солнце краше
И весна милей…
Прощебечь с дороги
Нам привет скорей!
Дам тебе я зерен;
А ты песню спой,
Что из стран далеких
Принесла с собой.

Ясно помню, что слово «прощебечь» я пел как «прощебесь» и думал, что это кто то кому то говорит «прочь с дороги» – «прощебесь с дороги». Только уже на Соловках, вспоминая детство, я понял истинный смысл строки!

Рассказ старушки

В. М. Шукшин

Отрывок из повести “На кладбище”

Старушка <…> повернулась ко мне.— Неладно живете, молодые, ох нелад­но,— сказала она вдруг, глядя на меня ясными умытыми гла­зами. — Вот расскажу тебе одну историю, а ты уж как знаешь: хошь верь, хошь не верь. А все — послушай да подумай, раз уж ты думать любишь. Никуда не торописся?

– Нет.

– Вот тут   у   нас,   на   Мочишшах…   Ты   здешный   ли?

– Нет.

– А-а. У нас тут, на окраинке, место зовут — Мочишши, там военный городок, военные стоят. А там тоже есть клад­бище, но оно старое, там теперь не хоронют. Раньше хоронили. И вот стоял один солдат на посту… А дело ночное, темное. Ну, стоит и стоит, его дело такое. Только вдруг слышит, кто-то на кладбище плачет. По голосу — женщина плачет. Да так горько плачет, так жалко. Ну, он мог там, видно, позвонить куда-то, однако звонить он не стал, а подождал другого, кто его сменяет-то, другого солдата. Ну-ка, говорит, послушай: может, мне кажется? Тот послушал — плачет. Ну, тогда по­шел тот, который сменился-то, разбудил командира. Так и так, мол, плачет какая-то женщина на кладбище. Командир сам пришел на пост, сам послушал: плачет. То затихнет, а то опять примется плакать. Тогда командир пошел в казарму, разбудил солдат и говорит: так, мол, и так, на кладбище плачет какая-то женщина, надо узнать, в чем дело — чего она там плачет. На кладбище давно никого не хоронют, подозри­тельно, мол… Кто хочет? Один выискался: пойду, говорит. Дали ему оружию, на случай чего, и он пошел. Приходит он на кладбище, плач затих… А темень, глаз коли. Он спра­шивает: есть тут кто-нибудь живой? Ему откликнулись из темноты: есть, мол. Подходит женщина… Он ее, солдат-то, фонариком было осветил — хотел разглядеть получше. А она говорит: убери фонарик-то, убери. И оружию, говорит, зря с собой взял. Солдатик оробел… «Ты плакала-то?» — «Я пла­кала».— «А чего ты плачешь?» — «А об вас, говорит, плачу, об молодом поколении. Я есть земная Божья Мать и плачу об вашей непутевой жизни. Мне жалко вас. Вот иди и скажи так, как я тебе сказала».— «Да я же комсомолец! — Это солдатик-то ей.— Кто же мне поверит, что я тебя видел? Да и я-то, говорит, не верю тебе». А она вот так вот прикос­нулась к ему,— и старушка легонько коснулась ладошкой моей спины,—и говорит: «По-ве-ерите». И — пропала, нету ее. Солдатик вернулся к своим и рассказывает, как было дело — кого он видал. Там его, знамо дело, обсмеяли. Как же!..— Старушка сказала последние слова с горечью. И помолчала обиженно. И еще сказала тихо и горестно.— Как же не об­смеют! Обсмею-ут. Вот. А когда солдатик зашел в казарму-то — на свет-то,— на гимнастерке-то образ Божьей Матери. Вот такой вот.— Старушка показала свою ладонь, ладошку.— Да такой ясный, такой ясный!..

Так это было неожиданно — с образом-то — и так она сильно, зримо завершала свою историю, что встань она сейчас и уйди, я бы снял пиджак и посмотрел — нет ли и там чего. Но старушка сидела рядом и тихонько кивала головой. Я ничего не спросил, никак не показал, поверил я в ее историю, не поверил, охота было, чтоб она еще что-нибудь рассказала.

Опубликовано по книге “Рассказы” В. М. Шукшин.
Издательство “Художественная литература”, 1979 г.

Как заработать миллион

Отрывок из повести.

Вадим Шефнер
1915-2002

…Нет, в Костином деле помощи от Бога ждать нечего. Здесь может помочь только древнетибетская магия. Надо сперва произнести заклинание, а затем начать считать: «Один белый тигр, два белых тигра, три белых тигра…» И так до тысячи. Со счета сбиваться нельзя, не то все пойдет насмарку. Но зато когда наконец произнесешь: «Тысяча белых тигров», — к тебе придет умственное озарение, и ты мудро решишь самый трудный вопрос. Этой магии Костю научил жилец Который. Костя уже не раз пробовал применить ее в разных случаях жизни, но ни разу еще не смог довести счет до тысячи: каждый раз что-нибудь мешало. «Но теперь я должен досчитать до конца», — твердо постановил Костя и произнес магическое заклинание: «Белые тигры, научите меня, как мне заработать миллион в поте лица!»
Крепко зажмурив глаза, заткнув уши руками, он принялся считать вслух, отбивая такт правой ногой: «Один белый тигр, два белых тигра, три белых тигра.. .» Одновременно в голове, подталкивая одна другую, бежали беззвучные мысли. Все они были связаны с миллионом.
Читать далее “Как заработать миллион”