– А как ты встретил своего первого немца?

Дед ответил:

– Он пришёл сам, воровал у нас яйца в курятнике. Здоровенный такой, рыжий, коротко стриженный, весь в веснушках. Рукава серого кителя закатаны по локоть, широкие форменные брюки, вычищенные сапоги. В левой руке  – стальная каска с яйцами, а в правой – парабеллум, направленный на меня.

– А потом, что потом?

– А потом я и ещё несколько моих сверстников проследили, как двое немцев ушли за околицу.

Ему было тогда пятнадцать.

– У вас было оружие? Откуда?

– Оружие мы находили повсюду, без оружия никого не брали в партизанский отряд. Мы, подростки, заигрывались в войну, сражались в окопах среди убитых красноармейцев. Обращаться с оружием не умели, точнее – только учились; случалось, и себя, и друг друга в этой боевой забаве калечили. Читать далее “Парабеллум” →

Все началось с того, что я хандрила: то не так, это не так, семейные проблемы. Мой духовный отец увещевал меня, как мог, и в один прекрасный момент благословил работать в храме святого благоверного царевича Димитрия при 1-й Градской больнице. Я прошла собеседование и была принята на работу оператором справочной службы «Милосердие».

И вот я в службе «Милосердие», в самом его эпицентре, там, куда все звонят и просят о помощи. Я испытываю поистине блаженное чувство от возможности помогать людям, попавшим в беду. Помогаю, утешаю. Мне все это очень нравится. Вокруг меня люди честные, бескорыстные, готовые прийти на помощь, а на другом конце провода – немыслимые страдания, беды, болезни. И всем им нужна помощь.

Структура службы и сложна, и проста одновременно. Есть телефон, на который поступают звонки. Оператор действует как координатор, есть огромная книга, в которой собраны все телефоны нужных служб, касающихся помощи. Если звонит бездомный и хочет поесть, помыться, переночевать – этим занимаются специалисты по работе с бездомными. Если звонок о помощи больному родственнику, нуждающемуся в постоянном медицинском уходе, то он передается в патронажную службу. Если звонит бабушка, оставшаяся без попечения, и ей нужно помочь помыться, убрать квартиру, погулять с ней, то звонок записывается в базу и отправляется на почту координаторам добровольцев – людей, которые после своей гражданской работы занимаются всеми этими просьбами добровольно и бесплатно, то есть совсем бескорыстно.

Помню, что несмотря на все трудности, на тяжелый повседневный труд, я всегда хотела идти на работу. Это чувство удивительное, мы радовались, что снова можем увидеть друг друга, и так складывалось, что все, кто работал в службе, между собой дружили. Даже с начальниками складывались дружеские отношения. Нам казалось, что это мы такие хорошие люди и умеем любить. Вскоре я поняла, что мы дружили благодаря еженедельным молебнам, которые проводил настоятель храма святого благоверного царевича Димитрия, руководитель и духовник православной службы помощи «Милосердие» протоиерей Аркадий Шатов (ныне Владыка Пантелеимон). Молебны об умножении любви.

На самом деле любви нужно было много, чтобы любить свою работу. Читать далее “Служба «Милосердие», или умножение любви” →

Однажды я беседовал с юродивым старцем Анфимом о природе Божьего промысла. Он был, как всегда, прям:

— Мы с тобой глупцы, чтобы говорить на такие темы, пусть лучше об этом судачат богословы. Они-то уж точно знают, что такое Божий промысел и как он проявляется. Они и книг много написали, вот и читай их, я-то ведь не знаю об этом ничего.

— Но я уверен, геронта, что Бог открывает тебе поразительные вещи, но ты, по смирению, отказываешься научить меня тому, что знаешь сам.

— По смирению? — геронта улыбнулся. — Да ты точно глупец! Говорю же тебе, я понимаю промысел и истину лишь в меру своего понимания, богословы — своего. И даже животное понимает его в свою меру. Что ж ты хочешь-то от меня?

Я сделал перед старцем земной поклон.

— Я хочу слышать из твоих уст, как ты это понимаешь!

— По-по-по, а ты еще глупее, чем я предполагал. Хорошо, я расскажу тебе одну древнюю историю, которую я услышал от своего старца, когда у меня возникли похожие недоразумения. Тебя это устроит?

— Еще бы!

— Старец мой говорил, что у этой истории — свой дух, который я смогу понять только по мере своего понимания. И то, что я ее понимаю по-своему, не значит совершенно ничего. Ты понял?

Читать далее “ОТЕЦ САВВА” →

События рассказа произошли в действительности. По этическим соображениям имена героев изменены.

Около девяти часов вечера в квартиру Анастасии кто-то позвонил. Распахнув дверь, женщина увидела своего соседа Сергея. Он поздоровался и, заикаясь от волнения,  с порога перешел к делу:
— Неудобно спрашивать, но… Не могла бы ты мне одолжить немного денег?
— Конечно!  — Настя юркнула в комнату и через минуту вернулась обратно, вручив Сергею несколько купюр.
— Спасибо! Я все верну в конце месяца…
— Да не волнуйся,  мне не к спеху. А у тебя что-то случилось?
Сосед  утер ладонью раскрасневшееся лицо и виновато опустил  глаза, губы его задрожали, на лбу выступила испарина. Очевидно, мужчина был чем-то расстроен.
— Хочешь чаю? – предложила Анастасия.
Гость проследовал за хозяйкой на кухню и, расположившись возле  обеденного стола, поведал свою историю…

*****

Сергей шел к метро по набережной Обводного канала,  спешил домой. В этот день на работе ему выдали аванс – целых десять тысяч рублей,  на которые его семье предстояло жить две недели.
Прикидывая в уме, как распорядиться деньгами, чтобы протянуть до зарплаты, Сергей заметил остановившуюся у обочины красную иномарку. Из машины вышел смуглый мужчина и  произнес на ломанном русском языке:
— Скузи, сеньорэ! Я прибыл в Петербург из Палермо  и не знаю, как проехать на улицу… Не могу разобрать ее название. Не поможете  прочитать?
Вглядываясь в мятый клочок бумажки, Сергей принялся объяснять, где находится указанный адрес, а иностранец  с нетерпением затараторил:
— Грацие, сеньорэ, грацие! Меня сегодня, как это сказать по-русски… Обворовали! Помогите, умоляю!
— Чем же я могу помочь? — растерялся Сергей. —  Думаю, вам следует обратиться в полицию.
—  О, это совершенно ни к чему! Лучше купите у меня джинсы.
— Джинсы? Да, вроде бы,  они мне не нужны…
— Берите! Отдам недорого,  всего за десять тысяч.
Идея спустить треть  месячного заработка на покупку хлопчатобумажных штанов показалась Сергею дикой. Пошарив в карманах, он предложил  собеседнику двести рублей:
— Увы,  мои финансовые возможности  ограничены, но, если вас это хоть чуточку  утешит, возьмите просто так.
Итальянец уставился на него немигающим взглядом, отчего Сергей  замер в оцепенении и почувствовал, как по телу вдруг побежали мурашки.  Что происходило дальше, толком он объяснить не мог, но, повинуясь негласной команде,  покорно достал из кошелька все свои  деньги и отдал гипнотизеру…
Сколько  времени Сергей пребывал в  прострации, сказать было сложно. Очнувшись,  он обнаружил на асфальте полиэтиленовый пакет, внутри которого оказалось пять пар  синих джинсов, и заохал, жестоко себя браня:
— Господи, что я наделал? Что я теперь скажу жене?
Скользя потухшим взглядом по сторонам, он заметил на горизонте луковицы куполов подворья Валаамского монастыря и подумал: «Нужно отнести эти вещи в храм, пусть раздадут их обездоленным. У меня одежды и так хватает, а бедные люди порой не могут себе даже носки купить».
Быстрым, уверенным шагом  Сергей  направился в сторону подворья и, спустя двадцать минут, вошел в церковь. Внутри он увидел пожилую женщину, которая собирала с кануна свечные огарки, метнулся вперед и протянул ей пакет с джинсами:
— Возьмите, пожалуйста, ради Христа!
Не поняв благих намерений незнакомца, старушка в растерянности замотала головой:
— Нет-нет, нам не положено! Заберите!
В этот момент из алтаря вышел священнослужитель и, приблизившись к Сергею, сказал:
— Пойдемте со мной, сейчас мы во всем разберемся.
Батюшка отвел мужчину в сторону, усадил на скамью,  выслушал о его злоключениях.  В завершении беседы Сергей передал  священнику мешок с вещами:
— Отче, я хочу, чтобы эти брюки достались нуждающимся. К вам  обращаются за помощью люди из малоимущих семей?
— Разумеется, таковых не мало. Не переживайте, все сделаем, как надо. Спаси Господи и благослови!

*****

— Вот такая оказия со мной приключилась, — вздохнул сосед.
— Не расстраивайся, Сережа! И насчет денег не беспокойся. Отдашь, когда сможешь,   –   попыталась утешить его Анастасия, размышляя о том, как поступила бы сама, и что сделали бы другие в подобной ситуации.
Она не сомневалась: преобладающее большинство постаралось бы перепродать  злополучные джинсы с намерением хоть как-то возместить собственные материальные потери,  поскольку «здравомыслящие» люди не станут заниматься благотворительностью на последние деньги …
Наверное, можно упрекнуть Сергея в излишней инфантильности и отсутствии бдительности, но…  Если говорить начистоту,  на «удочку» профессиональных мошенников попадались многие, ведь на земле существует зло,  которому человек  не всегда способен противостоять.
В этой истории Настя увидела главное: доверчивый, бесхитростный  Сергей смог обернуть скверное происшествие в пользу для своей души, ибо дорога милостыня во время скудости.

---

“И сел Иисус против сокровищницы и смотрел, как народ кладет деньги в сокровищницу. Многие богатые клали много. Придя же, одна бедная вдова положила две лепты, что составляет кодрант. Подозвав учеников Своих, Иисус сказал им: истинно говорю вам, что эта бедная вдова положила больше всех, клавших в сокровищницу, ибо все клали от избытка своего, а она от скудости своей положила всё, что имела, всё пропитание свое”. (Мк.12:41–44).

Наталия Рогозина

Когда я лежала в больнице « на сохранении», перед рождением дочери, моя подруга принесла мне книжку «Заступница Усердная» — о чудотворных иконах Божией Матери, жизнеописание, рассказы о Ее помощи людям. Я как раз оставалась в палате одна, перед новогодними праздниками – не решилась уйти, боясь, что  ко мне даже «Скорая Помощь»  не приедет в новогоднюю ночь, если что…
И я, подавленная тем, что практически осталась одна в больнице, и, опасаясь, что роды начнутся именно 31 декабря (потому что все признаки указывали на такую возможность), открыла эту чудесную книжку. Начала читать, и  очень скоро страх мой улетучился, и я с головой погрузилась в жизнеописание Божией Матери, и умилялась силе ее любви к Богу и людям, силе ее веры…
В книге было много иконописных изображений Пречистой. Все они были прекрасны, но от одного я не смогла отвести взгляд. Это была икона «Владимирская», по преданию, написанная Апостолом Лукой на крышке стола, за которым трапезничали апостолы с Матерью Христа.
Кроткий взгляд Пречистой, личико Младенца Христа, устремленное к Матери, бесконечная нежность, любовь и предчувствие страшных страданий во взгляде Матери…
Не знаю, что было тому причиной, гормональная ли неустойчивость, или  Благодать, овладевшая мой душой, но я вдруг разрыдалась, и долго плакала, благо, была одна в палате. Но после слез осталось ощущение покоя и уверенности, что все будет хорошо. И, действительно,  тонус, который и заставил меня лечь в больницу, практически исчез. А, главное, неожиданно, и очень кстати, сам  перевернулся плод – из тазового предлежания в нормальное, головное! За две недели до родов, как выяснилось.
Да, я спокойно доходила положенные две недели, и моя доченька родилась на «старый новый год», 14 января, день в день 40-недельного срока!
И я назвала ее Марией, хотя никто этого не ожидал, в первую очередь, я сама. Этого имени даже не было запланировано на семейном совете! Чего ради, две Маньки в семье? Думали об именах Ирина, София…
Но мной властно овладело чувство, что моя дочь – Мария, после того, как я прочитала книгу о Пречистой.
Как мне сказали, нельзя говорить, что это имя дано «в честь» Божией Матери. Тогда, может сказать, что из чувства благоговения перед Ней, перед Именем Ее назвала я так свою дочь?
Семья моя была удивлена, родные  пробовали переубедить меня, но моя уверенность была несокрушимой, и  так и стало, две Маньки в семье!
Хотя, Манькой звали только меня.
Машенька говорить начала очень рано, и всегда рвалась быть самостоятельной. Когда ей было около двух  лет, однажды,  перед Чашей,  она выскользнула у меня из рук, сложила ручки на груди и громко назвалась:
— Мася!
— Не «Мася», а «Мария»! – поправил  священник, ее крестный, иерей Виктор, пряча улыбку.
И с того момента, лет до четырех,  Машенька называла себя только полным именем — Мария.
— Мама, бери Марию!— требовала она, просясь ко мне на ручки.
На «Маню» или «Машку», как пытались к ней обращаться воспитатели в садике, она просто не реагировала.
Конечно, со временем Маша приняла все варианты своего имени. Со временем  и с возрастом вообще, многое изменилось в ее взглядах и отношению к жизни, и многое из этих изменений меня не радует…
Наступил период подросткового самоопределения. У нас он протекает очень бурно. Дочка не слышит моих наставлений и не принимает  непрошеной помощи, хотя те же истины воспринимает от своих подруг (я рада и этому).
И бывает ужасно тяжело, прямо безнадежность и безысходность овладевают душой, когда кажется, что стоишь перед непроницаемой стеной, которую никак не преодолеть привычными методами, а новым, действенным, ты еще не успела научиться…
Но не допускает Господь до крайнего отчаяния, и вот, вспоминаются когда-то прочитанные слова преподобного  Порфирия  Кавсокаливита:
«Не дави на своих детей. То, что хочешь им сказать, говори с молитвой. Дети не слышат ушами. Только когда приходит Божественная благодать и просвещает их, они слышат то, что мы хотим им сказать. Когда хочешь что-нибудь сказать своим детям, скажи это Богородице, и Она всё устроит. Эта молитва твоя будет как духовная ласка, которая обнимет и привлечёт детей. Иногда мы их ласкаем, а они сопротивляются, в то время как духовной ласке они не противятся никогда»
И прошу я тогда Пречистую: «Матушка, сама вразуми и обереги дитя мое от поступков необдуманных, которые могут привести к беде! Вразуми ее, чтоб услышала Тебя, донеси до сердца ее, как ей нужно поступить!»
И  никогда, никогда еще моя просьба не осталась без ответа!
Действительно, вразумляет Божия Матерь, и меня, неразумную маму, что сказать и как поступить. И ребенка моего вразумляет, без всякого участия с моей стороны, что каждый раз меня умиляет и удивляет заново…
И, уже  не имея надежды на свое влияние, я с надеждой устремляюсь к Пречистой, взывая: «Пресвятая Богородице, дела рук наших исправи и спаси нас!»
И верю, что Она – спасет…

Молитва ко Пресвятой Богородице:

“Царице моя преблагая, надеждо моя Богородице, приятелище сирых и странных предстaтельнице, скорбящих рaдосте, обидимых покровительнице! Зриши мою беду, зриши мою скорбь, помози ми яко немощну, окорми мя яко стрaнна. Обиду мою веси, разреши ту, яко волиши: яко не имам иныя помощи разве Тебе, ни иныя предстaтельницы, ни благия утешительницы, токмо Тебе, о Богомaти, яко да сохраниши мя и покрыеши во веки веков. Аминь.”

[Царица моя преблагая, надежда моя, Богородица, убежище сирот и странников защитница, скорбящих радость, обиженных покровительница! Ты видишь мою беду, видишь мою скорбь. Помоги мне, немощному, направь меня, странствующего. Ты знаешь мою обиду, облегчи ее, как Сама желаешь. Потому что не имею другой помощи, кроме Тебя, ни другой защитницы, ни доброй утешительницы, только Тебя — Богоматерь. Поэтому сохрани меня и покрой во веки веков. Аминь]

Марина Куфина

Мягкий солнечный свет северного лета освещал залы Русского музея. Осмотрев новую экспозицию, развёрнутую в залах корпуса Бенуа, я несмотря на нехватку времени, не смог отказать себе в удовольствии пройтись по залам русской классики. Врубель, Шишкин, Суриков, Репин… всё знакомо и близко с юношеских лет. Зал Валентина Серова. Роскошные портреты женщин, поражавшие воображение современников, и рядом с ними небольшая работа – дети, купающие коней. Я долго не могу отойти от неё.

Все мои ранние светлые, детские воспоминания неизменно связаны с лошадьми. Даже сейчас, по истечению многих десятилетий, если мне снится добрый тихий сон, то в нём я обязательно прижимаюсь щекой к шее лошади и глажу её потную, вздрагивающую от прикосновения, кожу.

Шла война. Наша семья в эвакуации жила на юге Урала. Время даже для нас, детей, было тяжёлое. Взрослые, в большинстве своём старики и женщины, трудились целыми днями. И меня, ещё несмышлёного, дед брал с собой на бахчевое поле, которое он сторожил. В помощь деду была придана только что ожеребившаяся каурая кобылка Нюшка со своим сосунком, которого дед величал Рыжиком.

От палящего солнца дед прятал меня в шалаше из веток тальника, обильно покрытого скошенной травой. Сладкий запах свежеиспечённого хлеба и парного молока, приготовленного для меня бабушкой, заполнял не только пространство шалаша, но ближайшую округу и не давал покоя жеребёнку. Качаясь на длинных, тонких ножках, он подходил к шалашу, просовывал во внутрь голову и жадно втягивал в себя ароматный воздух. Чёрные ноздри его широко раздувались и мокрые, тёплые губы, покрытые колючими волосками, тыкались в моё лицо, обдавая его жарким дыханием.

Без страха я ловил его мохнатую морду, а он, взбрыкнув, тоненько ржал, отбегая на несколько шагов и вновь лез в шалаш.

— Ишь, баловень, запугаешь мальчонка, – отгоняя его, ворчал дед. Наша дружба росла вместе с нами. С тех пор утекло много воды, но вспоминая раннее детство, я неизменно ощущаю на своём лице это жаркое дыхание рыжего жеребёнка.

Коняшка подрастал быстрее меня, и наступил момент, когда дед решил покатать меня на уже окрепшем жеребёнке. Но не тут то было. Рыжик брыкался, вставал на дыбки. Дед, ухватив его за короткую гриву, строго выговаривал:

— Не балуй!

Жеребёнок на минуту успокаивался, важно выступая, шёл вокруг деда, но терпение его было короче его хвоста. Взбрыкнув, он сбросил меня на землю. От окрика деда Рыжик отскочил в сторону и уставился на нас испуганными от страха за свою дерзость глазами. Лишь почувствовав, что дед не очень сердится, бочком подошёл ко мне, взволнованно дыша и тряся своей большой головой. Дружба не знает обид.

Молодую кобылку дед держал в строгости, но любил её не меньше, чем я стригуна. Своим не мудрёным обедом, состоявшим из печёной картошки, краюхи хлеба, луковицы или огурца, он непременно делился с верными помощниками. Густо посыпав солью два отрезанных ломтя хлеба, дед один скармливал Нюшке, а второй вручал мне:

— На, потчуй Рыжика.

Кобылка нежно брала с рук деда посоленный хлеб и долго, закрыв глаза, жевала его. Рыжик как собачонка выхватывал из моих рук тёплый ломтик и, забавно раздувая ноздри и резвясь, отбегал в сторону. Игра эта ему, кажется, нравилась больше хлеба. Нюшка явно гордилась своим сынком. В её больших и влажных глазах с рыжими ресницами было столько любви и нежной тревоги, что дед не выдерживал и, распрягая Нюшку, приговаривал:

— Ну! Иди-иди погуляй с ним. Ещё наработаешься.

Вскоре Нюшка полной мерой отплатила нам за дедову доброту.

Было это уже в начале осени. Маме нужно было съездить с отчётами в Крутоярку. В этом селе располагалось Райзаготзерно. Дел там, как считала мать, было не много, да и расстояние по степным меркам небольшое – километров пятнадцать, и она согласилась на мои слёзные уговоры взять меня назавтра с собой.

Боясь проспать, я поминутно вскакивал со своей деревянной кроватки и, шлёпая босыми ногами по земляному полу, заглядывал за полог, где спала мама. И только убедившись в её присутствии, вновь залезал под одеяло. Но сон сморил меня, и утомлённый за день своими детскими делами, я крепко уснул. И не видать бы мне Крутоярки как своих ушей, если бы бабушка, готовясь к дойке, не уронила подойник, с грохотом покатившийся по полу. Решив что меня обманули, я с рёвом, как был в ночной рубашке, бросился бежать на конюшню – последнюю надежду застать там мать. Босой, грязный, весь в слезах я вихрем влетел в широкие ворота конюшни и, даже увидев деда и мать, не успокоился, а заревел ещё громче.

Ни чуть не удивившись, мама подняла меня на руки и улыбаясь сказала:

— Ну что ты, дурашка, я просто хотела, чтобы ты ещё немного поспал. Иди домой, попроси бабушку тебя накормить.

Но страх, что меня могут не взять, был сильнее голода и, ухватив мать за руку, я уже больше не отпускал её пока, закончив все приготовления, благословлённые бабушкой, мы не выехали за околицу.

На мне были новенькие, сшитые дедом сапожки, и гордость всех мальчишек – настоящая матроска, купленная отцом в Ленинграде ещё до войны для старшего брата. От счастья и волнения щёки мои горели румянцем. Я впервые, как взрослый, отправился в далёкое путешествие. Крепко держась за борт брички, не отрываясь вглядывался я в степную даль, в её бесконечные жёлто-седые просторы ковыля, уверенный, что непременно увижу что-то необыкновенное.

Жаркое солнце быстро поглотило утреннюю прохладу, и ещё недавно голубой горизонт стал бело-розовым и так приблизился к бричке, что, казалось, до него можно было дотянуться маминым кнутом. Редкие облака медленно всплывали из этого марева и, качаясь в волнах ковыли, удивительно напоминали волшебные корабли. На самом большом из них я был капитаном за огромным штурвалом, и солёный ветер яростно трепал гюйс моей матроски.

— Да ты уже совсем уснул, – откуда-то из далека доносился голос мамы. Припекающее солнце, терпкий запах полыни, тряска брички взяли своё и, свернувшись калачиком, я крепко уснул на охапке сена, заботливо приготовленного дедом.

Незнакомое село встретило нас громким лаем собак, резкими выстрелами пастушьих кнутов. Так «стрелять» многометровым кнутом в нашем селе мог только старый чабан Джакия. Вся детвора страстно завидовала Джакие. Но даже оторвать от земли огромную плеть могли только единицы. А об том, чтобы ещё «выстрелить» из неё и мечтать не приходилось.

Расчёты мамы быстро завершить дела не оправдались. Часы за часами тянулись в моём бесцельном скитании по чужому селу, и если бы не бесконечные стычки с местными мальчишками, то я бы совсем загрустил.

Вернувшаяся с элеватора мама подозрительно посмотрела на мой распухший нос, разорванный рукав прекрасной матроски, но ничего не сказала, по достоинству оценив мою отвагу. Ещё бы! Целый день в чужом селе. Несмотря на позднее время, знакомые не смогли уговорить мать остаться на ночлег. Дома ждала малолетняя Надёнка.

Сумерки сгущались быстро. Степная ночь с беспросветно чёрным горизонтом охватила нашу бричку сразу же, как только мы выехали за околицу. В воздухе медленно растворялся, пропадая, душный запах кизила. Вместе с последними лучами заката исчезла и моя мальчишеская храбрость. Прохлада ночи пробралась под матроску, усиливая дрожь коченевшего от страха тела. Я всё плотнее прижимался к тёплой маминой спине, ничего не замечая вокруг. В бричке было немного сена и мать укрыла им мои голые ноги. Стало теплее. Ровный бег лошади, ласковое ржание окрепшего за лето Рыжики действовали успокаивающе. Уставшую за день мать клонило ко сну. Она пыталась взбодрить себя песней, но как-то незаметно задремала, прижав меня к себе вместе с охапкой сена.

Сон наш был прерван резким рывком брички и тревожным ржанием Рыжика. Едва не выпав из повозки от неожиданного толчка, мать, ничего ещё не понимая, изо всех сил натянула отпущенные вожжи; но лошадь неслась во весь опор, не слушаясь возницы. Тревога животных передалась матери. Она, привстав на колени, оглядывалась вокруг, но ничего в ночной степи, кажется, не изменилось: густая темнота окружала повозку. Нюшка обезумев от непонятного страха неслась галопом, протяжным ржанием увлекая за собой жеребёнка. Внезапно выплывшая из-за туч луна осветила холодным светом степь и стоящих на косогоре огромных псов, тень от которых падала до самой дороги. Откуда они здесь и как не похожи на сельских собак. На какую-то минуту они скрылись с глаз, но вскоре появились по двое с двух сторон брички. Рыжик полез под брюхо матери, мешая ей бежать.

— Волки! – закричала мама.

Волки догоняли бричку и их безмолвное преследование наводило ужас. Это были огромные степные волки с густыми щетинистыми гривами. В годы войны их развелось много, и взрослые рассказывали о них всякие ужасы. Вдруг один из них особенно матёрый отделился от стаи и, набирая скорость, стал обходить бричку со стороны, где бежал Рыжик. Казалось ещё мгновение и волк в прыжке накроет собой почти слившегося с матерью жеребёнка. Но, издав страшное ржание, Нюшка резко метнулась в право. Бричка, описав немыслимую дугу, ударила колесом волка в бок. Удар был настолько сильным, что хищника подняло в воздух и отбросило на несколько метров. Визжа он пытался подняться, но бричка, настигаемая остальной стаей, неслась дальше, оставив его далеко позади. Чудом нас не выбросило из повозки. Мама всем телом навалилась на меня и прижала к днищу брички.

Волки не отставали. Дважды один из них на полном бегу пытался заскочить в бричку, но каждый раз сваливался не удержавшись. Неудача не останавливала волков. Прижимая меня к себе, мать беспрестанно хлестала плетью по бортам брички, но плеть была слабым оружием. Я уже не мог не реветь, не кричать и только хрипел всё теснее прижимаясь к матери. Луна зашла за тучу, и в кромешной темноте разъярённые волки со сверкающими глазами казались какими-то нереальными, сказочно огромными чудовищами, окружающими нас со всех сторон. Вдруг резкая боль ударила меня в ногу. Я неистово закричал. Мать выронила кнут, схватила меня и тоже вскрикнула. Я лежал на острой косе, которую дед всегда клал в бричку, чтобы подкосить свежей травы для Нюшки и Рыжика. Это было уже оружие.

Один из волков явно готовился вновь запрыгнуть в бричку. Мать, забросив меня за спину, схватила косу и ударила ею бросившегося на нас волка. Удар обезумевшей от страха за сына матери был страшной силы. Кровь брызнула ей в лицо. Волк ещё несколько секунд висел на краю брички и с визгом свалился под колёса. Нюшка из последних сил отбивалась от двух наседавших на неё волков. Повозка заметно сбавила скорость, а порой совсем останавливалась. Силы покидали кобылку. Волки вновь осмелели. Мама, стоя на коленях, без остановки била косой по колёсам. Коса высекала искры, издавая резкий скрежет металла. Но даже это не пугало уже волков. Не знаю долго ли мы могли ещё продержаться. Нюшка уже хрипела. Из последних сил переломав ударом копыт оглоблю, она отбивалась от волков, защищая забившегося под её живот Рыжика.

Внезапно что-то произошло. Мы не сразу даже и поняли. Волки скалясь стали по одиночке отбегать в стороны. И только тут до нас донеслись звуки выстрелов. Наперерез бричке скакал верховой, стреляя в воздух. Огонь пламени вырывался из ружья. Вскоре он догнал нас и кружил вокруг брички, не в силах остановить лошадь. Осознав, что всё позади мама, обхватив меня, упала на дно брички и заревела так громко, что ещё больше испугала меня.

Всадник соскочил с лошади. Схватил маму за плечи:

— Не реви, где Толик?

Это был дед. Я лежал под мамой на дне брички не способный пошевелиться. Он взял меня на руки, крепко прижал к себе:

— Жив, жив… – голос его срывался до свистящего шёпота. Мы долго сидели на бричке. Дед молча курил. Мама всхлипывала, пытаясь что-то рассказать, но срывалась в плачь.

Небо затеплилось первыми лучами утренней зари. Дед испугался, увидев что мы с мамой в крови. Но наши раны были не большими. Мама ранила себе руки, а я порезался косой. Кровь на бричке и на нас была от волка. Страх медленно выходил из нас, и тело заполняла тяжесть неведомой усталости.

Оказывается дедушка, обеспокоенный нашим долгим отсутствием, взял в колхозе верховую лошадь и поехал встречать.

— Что-то сердце так заныло, – выдохнул дед. – Все уговаривали меня, что вы, глядя на ночь, не поедете, заночуете в Крутоярке. Но я не мог больше нигде места себе находить. И слава Богу, что поехал. Да и Нюшка с жеребёнком. Случись что – не помощница.

— Что ты, отец, она золото – защищала дедову любимицу мать.

Занятые собой, мы не обращали внимание на Нюшку с Рыжиком. Жеребёнок, тяжело вздыхая, жалобно ржал, а Нюшка как-то странно стояла, широко расставив ноги и низко опустив голову. Даже в сумерках было видно, что всё тело её в порезах от волчьих зубов, а в боку зияла огромная рана.

— Ничего, Нюшенька, залечим, – ласково сказал дед, беря кобылку за уздечку. – Ну давай теперь потихоньку домой. Съешь-ка хлебушка с солью. Ещё с утра ношу в кармане.

Но Нюшка не шевелилась. Дед посильнее потянул за уздечку. Колени Нюшки подогнулись и она упала, уткнувшись головой в дедовы сапоги, и тихо завалилась на бок. Тело её содрогнулось, издав тяжёлый вздох. Все четверо мы стояли поражённые случившимся. Дед придержал Рыжика, пытавшегося уткнуться в морду матери.

Косые лучи утреннего солнца уносили далеко в степь наши тени. Начинался новый день.

Анатолий Бакулин

12 апреля день памяти старицы Матроны Петровны Мыльниковой, схимонахини Марии.

Михаил Нестеров написал картину «Святая Русь», где изобразил Христа в окружении Николая Чудотворца, Сергия Радонежского, Георгия Победоносца, и пришедших к нему монахов, странников, детей. Замыслив картину « Святая Русь», Нестеров отправился в Соловецкий монастырь. Изобразивший Христа, посреди, снегов, полей и лесов, художник хотел сказать, что сама русская земля является храмом, а русские люди, разных сословий, каждый со своей бедой, с покаянием и смирением, являют собой единство, скрепленное православной верой.

30 марта/12 апреля 1911года, около часа дня, в Санкт-Петербурге тихо почила старица схимонахиня Мария, известная в народе под именем Матренушки–Босоножки

3 апреля состоялись похороны. Утром церковь Скорбящей Божией Матери была заполнена пришедшим народом. Усиленный наряд полиции едва сдерживал огромную толпу все прибивавших почитателей. Вскоре не только ограда Церкви, но и Шлисельбургский проспект был заполнен странниками, полуголодными нищими, чиновниками, фабричными работниками, купцами, богатыми дамами. Желая попрощаться с отошедшей в иной мир их общей утешительницей, они собрались возле ее гроба. «Как знаменательно! – сказал архимандрит Александр в своем прощальном слове, – Мы празднуем Вербное воскресение, когда Христос входил в Иерусалим и Его торжественно встречали. И эта раба Божия, посетившая несколько раз Иерусалим, теперь идет в Небесный Иерусалим…Вербное воскресенье – победа Христа над смертью. Погребение ея знаменует переход к новой жизни… С течением времени, память ея еще более окрепнет и привлечет богомольцев, которые будут молиться о ней. Будем молиться в надежде, что там, в ином мире, окажемся невдалеке, от этой женщины, которая поднялась на такую духовную высоту».

Читать далее “Матренушка–Босоножка” →