Истории для детей из Египта и с Синайских гор

Написанные отцом Александром со святой горы Афон.

Перед возвращением со Святой Земли, израильский таможенник спросил меня, что я там видел. Когда я сказал, что никогда не был на Синае, он убедил меня совершить туда путешествие перед тем, как я покину Израиль. Больше того, он сказал, что я буду благодарен ему за этот совет: он только что возвратился с Синайских гор и очень восхвалял монастырь Святой Екатерины самый старый монастырь на земле, расположенный среди дивного горного пейзажа.

Воспользовавшись израильской автобусной компанией, я добрался до Эйлата на Красном море. А на следующий день другим автобусом до монастыря Святой Екатерины.

Автобус остановился в бедуинской деревне. Первый человек, которого я встретил на пути к монастырю был сам Духовный отец монастыря Святой Екатерины. Со всей любовью и дружелюбием он не только пригласил меня в монастырь, но даже просил остаться навсегда: они были бы счастливы  иметь человека, который хорошо говорил по-арабски. Я остался в монастыре на месяц и благодарил Бога за этот щедрый дар придти в этот древнейший духовный центр мира под горой  Хореб (Хорив), где пророк Моисей получил Десять Заповедей от Бога.

Общение с коптскими христианами

Все знают, что Египет имеет древнейшую историю. Но возможно не многие знают, коптские христиане (христианское меньшинство в среде мусульманского большинства Египта. Прим. ред.)  в своих церковных службы до сих пор используют язык, на котором около пяти тысяч лет назад говорили фараоны.  Я знаю Иисусову молитву на коптском языке.

Другая вещь, которая произвела на меня произвело сильное впечатление с какой строгостью соблюдают копты посты.

Имя моего молодого спутника Маурициус. Мы поднимались ночью на много тысяч ступеней к пещере святого Антония, наверх к самой вершине горы. Мы добрались до вершины на рассвете, в пять часов утра. Это был чудесный момент. Я почитаю святого Антония, ведь мой  день рождения 17 января день святого Антония. Через узкий вход мы вошли в часовню и молились,  прося у великого Отца Пустыни благословения нашей жизни. Было шесть часов утра, когда мы услышали голоса. В Египте святой Антоний покровитель и защитник детей. Поэтому дети поднимаются на гору сами, а младенцев приносят их родители.

Мы вышли из пещерной часовни и ожидали первых паломников. Однако первый прибывший был маленький мальчик лет пяти. Он запыхался от долгого подъема, но на лице у него была улыбка. Мы обняли его и поздравили, что он поднялся первым. Много женщин с грудными младенцами на руках поднимались в гору. Но нам хотелось как-то отметить этого маленького мальчика за его рвение и дать ему подарок. При отъезде настоятель монастыря в Синае дал мне пакет печенья. Не раздумывая, я протянул пакет печенья маленькому мальчику. А надо сказать, что это была среда постный день.

Мальчик сказал: “Отец, но сегодня постный день, а печенье на молоке, которое не разрешено”. Я хотел показать мое уважение к ребенку и сказал: “Но вы можете оставить печенье до завтра”. Его ответ был, (я просто не мог поверить своим ушам): “Нет, отец, я не буду даже прикасаться к этому красивому пакету. Это искушение”.

Читатель, помни, что этому ребенку было только пять лет. Я был восхищен такой верой.

Продолжение следует.
По благословению епископа Антония (Блума), Лондон.

Странное завещание отца…

У одного верующего человека был неверующий сын. Отец переживал сильно, но никак не мог привить юноше религиозность. Чувствуя приближение смерти, он подозвал сына:

– Исполни мою просьбу.

– Какую, папа?

– Когда я умру, ты сорок дней приходи в эту комнату минут на пятнадцать.

– А что мне при этом делать?

– Ничего не нужно делать. Просто сиди. Но каждый день не менее пятнадцати минут.

Сын похоронил отца и в точности исполнил просьбу: являлся каждый день в комнату и просто сидел. Так минуло сорок дней, полсе которых юноша сам пришел в церковь и стал глубоко верующим.

Лишь много лет спустя он осознал, сколь мудрым было отцово завещание. Отец понял, что у молодых слишком быстрый ритм жизни, сплошная суета и некогда над вечным подумать: о смысле жизни, о своей душе, о бессмертии, о Боге. Но стоит лишь остановиться, побыть в тишине – и Господь постучится в сердце.

НЕРОЖДЕННАЯ ДЕВОЧКА НА ЕЛКЕ

Христос проходил по верхней аллее Рая и остановился на полянке с розовой травой, где обычно играли Нерожденные дети. Среди них попадались и другие, уже побывавшие на земле и почему-нибудь быстро вернувшиеся. Они мало что помнили; вся разница с Нерожденными у них была та, что они уж наверно никогда не родятся. Это нисколько не мешало им всем играть вместе.

Увидев Христа, дети окружили Его. Без всякого дела, просто так, для удовольствия: были к Нему привязаны. Но одна Девочка, из Нерожденных, осталась в сторонке. Христос поглядел на нее, и девочка тотчас подошла (в Раю все делается тотчас, и говорится тотчас: ведь скрыть ничего нельзя).

– Я хочу родиться, – сказала Девочка. – Сейчас же.

– Что значит – «сейчас же»? –  спросил Христос.

Девочка не знала, а потому только повторила:

– Хочу родиться.

Слово – «хочу», или – «не хочу». Очень редко слышится в раю. (Но бывает, конечно). А редко не потому, что там никто не – «хочет» чего-нибудь, или не – «не хочет». Но по той простой причине, что всякое – «хотенье» обычно сливается там с исполненьем, и обратно: исполненье с хотеньем. На этот раз случилось иначе. Девочка захотела родиться не тогда, когда ей надо было этого захотеть.

– Почему? – спросил Христос.

– Хочу видеть елку. Вот этот мальчик, – указала на одного Вернувшегося, – рассказывал, пока не забыл, что там, внизу, елка, свечки … И так, так весело было ему на елке.

Девочка торопливо объясняла, и это опять было Раю несвойственно: там не говорят много, ведь и так все тотчас понимается.

– А ты хотел бы еще елку? – спросил Христос у вернувшегося Мальчика и поглядел ему в глаза, чтобы он немножко вспомнил: елка, свечки …

Мальчик засмеялся.

– Зачем? Звездочки …

Но Девочка была упряма:

– Не хочу звездочек. Хочу свечек, хочу родиться.

Христу стало ее жалко.

– Хорошо, – сказал Он. – Родиться – ты родишься, когда в самом деле захочешь. А елку увидишь … сейчас же, – прибавил Он, улыбнувшись. – Мы с тобой вместе вниз спустимся. Я тебе разные елки покажу.

Так как и это в Раю было не совсем обычно, Девочка не поняла, не знала, радоваться ли, сомневалась: тот мальчик видел елку, потому что родился; она не родится, а елку увидит? ..

– Не думай так, – строго сказал Христос и взял ее за руку. – Пойдем.

И они отправились.


Сначала Девочка почувствовала что-то новое, неприятное: холод, но она этого не знала. Только руке было хорошо, за которую ее держал Христос; не обыкновенный, райский, а мальчик, такой же маленький, как она сама.

Потом стало теплее: Девочка увидела, что они – в закрытом коробке, где была сероватая полутьма и стоял рев.Привыкнув немножко, Девочка различила в полутьме детей, разных форматов: они двигались и кричали дикими, острыми голосами. Крепко обвязаны темным, но прыгают и топочут, крутясь вокруг чего-то. Девочка пыталась рассмотреть, что это, и наконец увидела, посреди коробка, мертвое (зарезанное) дерево с еще зелеными, но умирающими лапками-ветками. Меж лапок тускнели кое-где огоньки; к самим лапкам привешены были тяжести разные, длинные и короткие, посветлее и почернее.

Девочка заметила, что и она крутится с детьми вокруг дерева. За правую ручку ее тащил огромный, явно рожденный, мальчик: и руке было нехорошо (Девочка не знала, что это называется «больно»): но левой рукой она держалась за Христа: если бы Он ей кое-чего попутно не объяснял, она бы ровно ничего не понимала.

Огоньки на дереве стали между тем гаснуть. Зажглись другие, сбоку, большие, желтые и тоже тусклые. Дерево зашаталось; у кричащих детей были теперь в руках разные гадкие вещи, темные и плотные: то широкие, с колесами, то еще шире, с колесиками: или узкие палки с дырой на конце.

«Это не живые штуки, мертвые, – объяснял неслышно Христос. – Их люди себе устраивают, чтобы двигаться, а палки, чтобы убивать. Здесь они маленькие, игрушки, а настоящие – большие. Называются машинами». Но Девочка не понимала машин, ни больших, ни маленьких, ни как в машины играть, ни зачем из палок убивают. Спросить, однако, не успела: толстый мальчик около нее поссорился, из-за какой-то машины с другим, поменьше: отнял машину и стал ею же маленького колотить по голове. Оба, при этом, оглушительно вопили. Так было, пока не показались из полутьмы длинные люди и, тоже крича, мальчиков не развели.

Все это еще ничего бы: но тут внезапно заорал маленький коробок в углу, и так раздирающе, так ужасно, что Девочка задрожала и схватилась за Христа. «Это ничего, это ихняя музыка, – сказал Христос. – Люди поют, тоже через машину». Но Девочка уж больше не могла: осовела, заплакала бы, если б была рожденная. Христу опять стало ее жалко; не возвращаться сразу домой (как Девочке неясно хотелось) не имело смысла. И Он сказал: «Подожди, это мы были у богатых людей (которых называют «счастливыми») на их богатой елке. Давай еще хоть одну поглядим».

Пошли. Потихоньку шли, скоро ли, – но увидела Девочка другой коробок, поменьше, тоже темноватый, но посветлее. Белая постелька. На постели, прислонясь к подушкам, худенький больной мальчик в беленькой рубашке, а около, на столике, крошечное деревцо, но живое, корни в горшке с землей. На деревце горели разноцветные огоньки, тускловатые; но мальчику они казались, должно быть, очень светлыми. Он весело поздоровался с детьми. Христос ему сказал громко: «Мы на твою елку пришли».

– Это мама мне устроила, – засмеялся больной мальчик. – Сегодня Христос родился.

Нерожденная Девочка хотела сказать, что это и есть Христос, тот мальчик, который держит ее за руку. Но громко говорить она не умела, а потому только улыбнулась в ответ. В коробке становилось все светлее. Однако, девочка заметила, что это не от огоньков на деревце, а от глаз больного мальчика, когда он на них смотрит. В коробок вошла большая людская женщина, и он сказал ей:

– Мама, у меня гости. На елку ко мне пришли. Дети.

У женщины в руках был крошечный ребенок. Девочка взглянула на него и вдруг – узнала: да ведь с ним они вместе играли, с нерожденным еще! Ребеночек поглядел – и тоже ее узнал: он еще ничего не забыл, все помнил, пока не мог ни говорить громко, и ничего по-здешнему, по нижнему, делать. Мог, правда, плакать (сразу научился!), но это памяти не мешало, так как говорящие люди слез все равно не понимают.

Ребеночек отлично умел смотреть и улыбаться. Он Девочке и улыбнулся. И Христу тоже, потому что и Его узнал. – Великолепная у меня елка, – сказал ,больной мальчик. – Правда? Ничего, что крохотная. Еще лучше. А сегодня ангелы поют на небесах, правда? Только мы их не слышим.

Девочка хорошо их слышала, уж давно; слышал и ребеночек, – улыбался. Ей стало ужасно жаль больного мальчика, и она сказала Христу:

– Возьмем его домой. И другого тоже. Обоих возьмем. Но Христос покачал головой.

– Нет, пусть останется. Видишь, какой он: маленькой, темненькой елке, и той рад. Он потом придет; тогда ему дома у нас еще лучше будет, потому что сам он будет лучше. И маленький останется. Женщина хочет, чтоб оба остались: и я хочу.

Девочка вздохнула. Она, хоть и нерожденная, кое-как побывав на земле, уже понимала грусть.

– Куда же вы? – сказал больной мальчик. – Посидите. Еще не догорела елка.

– Нет, пора, нас дома хватятся. Выздоравливай. И Христос поцеловал его. Поцеловал и ребеночка: он рассмеялся и сказал глазами: «Приходи опять».

Коробок был уже гораздо светлее, чем когда они пришли. Ну, не такой, конечно, свет, какой встретил их у знакомых голубых дверей, Рая. (Может быть, и не голубых, а зеленых).

Христос еще держал заруку нерожденную девочку, но уже был обыкновенным, привычным райским Христом и глядел на нее, улыбаясь. Она знала, о чем. Он спрашивает, но не знала, что отвечать. Хочет родиться? Не хочет? Ужасно в темноте, с железными игрушками-машинами. Но хорошо побыть с больным Мальчиком. Здесь, в Раю, на свету, тоже хорошо играть …

– Ничего, – сказал Христос. – Потом ответишь. А родиться – это уж как мы с тобой оба захотим. Теперь ступай, беги к своим, на сиреневую площадку. Расскажи им, как ты на елке была. Да торопись, а то забудешь.

Зинаида Гиппиус, 1938

Новогодний подарок

За окном белели небольшие сугробы, и мелькали огни фонарей. Отрок мчался в машине в окружении незнакомых людей. Он ехал в Москву. Его сопровождали дочь маминой приятельницы со своим женихом. В распоряжении мальчика было заднее сиденье с подушечкой и одеялом, но ребенку не спалось. Петя смотрел в окно. У него только что начались зимние каникулы. Скоро наступит Новый год. Петя размышлял о том, как изменилась его жизнь за этот уходящий год, и ему было над чем подумать! Летом родители мальчика расстались. «Понимаешь, твои родители очень разные люди!» – объясняла ему соседка по даче тетя Валя, к которой Петя часто ходил попить чай с шоколадными конфетами. Тётя Валя была для ребёнка словно вторая бабушка. Да, Петя вполне осознавал справедливость её слов в отношении своих родителей и соглашался с её мнением. Действительно, строгая, гордая, самодостаточная его мама плохо ладила с романтичным и немного бесшабашным отцом семейства. Мама была признанным лидером. Она являлась полновластной хозяйкой в доме, держала всё под контролем. «Надо делать то-то и то-то, а не то вырастешь таким же размазнёй как твой отец»,- нередко заявляла она. Пете в таких случаях всегда было обидно за папу. Мальчик был сильно привязан к отцу. Общаться с папой ему всегда было гораздо легче и проще, чем с его строгой матерью. Отец был словно старший брат, лучший друг, с которым можно весело провести время или же получить нужный совет в трудной ситуации. А мама… Она была слишком правильной. Своим авторитетом она словно давила на папу и Петю. Мальчику было с ней не просто.

Читать далее “Новогодний подарок”

Копейка

Шел по дороге паренек. Смотрит – копейка лежит. «Что ж, – подумал он, – и копейка – деньги!». Взял ее и положил в кошель. И стал дальше думать: «А что бы я сделал, если бы нашел тысячу рублей? Купил бы подарки отцу с матерью!». Только подумал так, чувствует – кошель потяжелел. Поглядел в него – а там тысяча рублей. «Странное дело! – подивился паренек. – Была копейка, а теперь в кошеле тысяча рублей! А что бы я сделал, если бы нашел десять тысяч рублей? Купил бы корову и поил бы молоком отца с матерью!». И быстро посмотрел в кошель, а там – десять тысяч рублей! «Чудеса! – порадовался паренек. – А что бы я сделал, если бы сто тысяч рублей нашел? Купил бы дом, взял бы себе жену и поселил бы в новом доме отца с матерью!». И снова посмотрел в кошель – точно: лежат сто тысяч рублей! Закрыл паренек свой кошель, и тут раздумье его взяло: «Может, не забирать в новый дом отца с матерью? Вдруг они моей , жене не понравятся? Пускай в старом доме живут. И корову держать хлопотно, лучше козу куплю. И подарков много не стану покупать, мне самому кое-какую одежонку нужно справить!». И чувствует паренек, что кошель-то легкий-прелегкий! Быстренько раскрыл его, глядь: а там всего одна копейка лежит, одна-одинешенька…

Симеон Афонский

Литургия

Церковная служба, самая долгая, великопостная — утомительная и для взрослого, —никогда, даже в раннем детстве не была мне в тягость. Наоборот, уже в этом возрасте я испытывал чистейшую и сладчайшую радость от всего, что меня окружало, от всего, что я видел, слышал, чем дышал и что чувствовал на богослужении. А чувствовал я,— да, уже в те годы, — близость Бога, присутствие благодати.

В домовые, маленькие церкви мы ходили по вечерам, ко всенощной, а литургию я представляю почему-то непременно в большом храме и непременно в погожий, летний или весенний день, когда синеватый, пронизанный ладанным дымом солнечный столп косо падает откуда-то сверху, из купольного окна. Округло, выпукло блестит золото предалтарного иконостаса. Пронизанная светом пурпурно алеет в прорезях царских врат таинственная завеса. Все радует меня, трогает, веселит мое сердце. И раскатистые, гудящие возглашения дьякона, и наплывающие, набегающие на эти возглашения «Господи, помилуй» и «Подай, Господи!» хора, и истошный и вместе с тем веселый, радующий почему-то сердце крик младенца перед причастием, и запахи деревянного масла, ладана, свечного нагара, разгоряченного человеческого тела, толпы… И прежде всего — молитва, молитвенный настрой души… Да, уже и тогда я умел молиться — не только знал заученные слова молитв, но и находил свои собственные слова, обращенные к Господу,— слова благодарности, просьбы, восхваления.

— Господи, помоги, чтобы папу нашего ни убило, ни ранило,— шептал или мысленно говорил я, стоя на коленках, делая земной поклон и касаясь крутым еремеевским лобиком каменной плиты церковного пола.

Мама поручала мне класть деньги на блюдо или ставить свечу «на канун», — и я уже знал, как это делается. Затеплив огонек от другой свечи, расплавив, размягчив основание тоненькой восковой палочки на пламени этой другой, горящей, свечи, вставляешь свою свечку в свободное гнездо многосвечника и плотнее прижимаешь, придавливаешь ее к стенке гнезда, стараясь, чтобы она стояла совсем прямо, вертикально.

И всё это — не суета, не развлечение, всё это — часть ритуала. Не на ёлке свечки зажигаешь, не для себя, не для гостей — для Бога.

— Воннмеммм! — гудит под сводами собора бас дьякона. И прежде чем священник откроет на аналое большую книгу в серебряном окладе и начнет читать: «Во время оно прииде Иисус в Назарет идеже бе воспитан» (Луки 4.16)… — ты уже низко наклоняешь голову — знаешь, что именно так, с преклонением головы, слушают в церкви Евангелие.

Вместе со всеми, кто стоит вокруг, ты поешь «Верую» — и веруешь, — не все еще понимаешь, но всей душой веруешь — и во Единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, и в Духа Святаго, и в воскресение мертвых, и во Единую, Святую, соборную и апостольскую церковь…

А как трепетно ждешь ты главной минуты литургии!..

Как радостно было накануне, когда вернувшись домой после первой исповеди, ты лег спать не поужинав. И утром, перед обедней, перед причастием тоже ничего не ешь и не пьешь. С какой легкостью и на душе и в теле идешь ты вместе с мамой в церковь.

И вот она — главная минута. Ты — впереди, но не из самых первых. Первые — младенцы и вообще маленькие, а ты уже большой, ты — исповедник.

Еще издали видишь Чашу и красный плат в руке дьякона. И красную завесу в барочных прорезях царских врат.

Подходит твоя очередь. Волнуешься, но волнение это радостное, счастливое. Слегка привстав на цыпочки, тянешься, вытягиваешь шею. Высокий дьякон, чуть-чуть наклонившись, подносит к твоему подбородку сложенный вчетверо большой красный шелковый, почему-то очень нежно касающийся твоей кожи платок.

— Имя? — сдерживая бас, вопрошает дьякон.

— Алексий.

(Да, я уже знаю, что в церкви я — не Алексей, а Алексий.)

Руки сложены крестом на груди. Открываешь рот. И видишь, как, слегка наклонившись, бережно подносит батюшка к твоему отверзтому рту золотую или серебряную плоскую, утлую ложечку, что-то при этом произнося, называя твое имя. Уже! Свершилось! В тебя вошли, озарили тебя блаженством — Тело и Кровь Христовы. Это — вино и хлеб, но это не похоже ни на вино, ни на хлеб, ни на какие другие человеческие еды и пития.

Спускаешься с амвона, медленно следуешь за другими мальчиками и девочками, и за какими-нибудь дряхлыми старичками и старушками, к тому низенькому столику, на котором ждет тебя блюдо с белыми кубиками просфоры, большой медный кувшин или чайник, а рядом на подносе плоские серебряные чашечки с такими ручками, какие бывают на ситечках для чая. В чашках слегка розовеет прозрачная жидкость — тепло. Кладешь в рот два-три кусочка просфоры, запиваешь теплом. Ах, как хорошо!.. Подумал сейчас — никакие конфеты, никакая халва или пастила никогда не доставляли такого наслаждения. Но — нет, при чем тут пастила и халва? Эта радость — не гастрономическая, не чувственная. Это — продолжение, заключение того, что только что свершилось на амвоне.

Отходишь в сторону, ищешь глазами маму. Вот она! Издали улыбаясь, пробирается она к тебе, наклоняется, нежно целует в щеку, поздравляет с принятием святых тайн. И ко всем другим запахам примешивается еще и мамин запах — запах муфты, меха, духов и зубного лекарства…

Л. Пантелеев (1908-1987)
Из книги “Верую”. 1978-1984

РАНЕНАЯ ИКОНА

Уроки Пети уже закончились, и сейчас мальчик стоял под учительской, ожидая, когда же освободится его мама – учитель математики или же просто «математичка», как называл её Петя. Наконец, дверь распахнулась, и на пороге появилась петина мама – Светлана Викторовна.  «Ну, вот и я, – сказала она, – Теперь можно идти». Несмотря на то, что была уже середина октября, на улице всё ещё было тепло и солнечно. Стояло самое настоящее бабье лето. Оказавшись за пределами школы, Петя и Светлана Викторовна сразу же решили, что пойдут до дома пешком. Заговорившись о школьных делах, мама и сын оказались рядом с крупным торговым центром. «Зайдём, купим подарок бабушке, ты ведь помнишь, что у неё скоро День рождения?!», – спросила мама. Петя даже запрыгал от радости, поняв, что в ближайшее время их ожидает поездка к любимой бабуле. Бабушка жила за городом в собственном старом деревянном домике, которому было уже более ста лет.

С поездкой в деревню у Пети всегда ассоциировались лето, каникулы, рыбалка, катание на велосипедах, лазание по деревьям, охота на головастиков, лягушек, ящериц, бабочек, кузнечиков, стрекоз и, конечно же, лучший друг Колька. В деревне Петя бывал нечасто. Как правило, жил там на летних и зимних каникулах. Зимой в деревне было по-своему интересно! Колька также регулярно приезжал к своей бабушке на зимние каникулы, и ребята весело проводили время, предаваясь зимним забавам: катались на санках, коньках и ледянках, играли в снежки, строили крепости, валялись в огромного размера сугробах, а иногда даже и снеговиков лепили! Хорошее время года – зима!

Читать далее “РАНЕНАЯ ИКОНА”

БАБУ́

Продолжаем публиковать рассказы-воспоминания протоиерея Евгения (Палюлина) настоятеля храма Тихвинской иконы Божией Матери на пр. Науки, Санкт-Петербург. Они объединены одним сборником под названием “БАБУ́”.

МАНЕФА

На Рождественские праздники меня вновь взяли к Илье Пророку. На перекладных добрались до города Кадников, далее пешком.

Дорога закончилась, и мы узкой, но накрепко протоптанной тропинкой направляемся к храму. День выдался морозный и солнечный. От искрящегося снега слепит глаза. Откуда-то, из подсознания, всплывают таинственные слова (и где это я их слышал?): «И одежды Его сделались белые, как снег, как на земле никакой белильщик не может выбелить».

Ну да, это же из Евангелия. Там, где рассказывается о Преображении Господнем. Помню, это мне читала бабушка. Таинственный свет осиял тогда учеников Христовых. Вот такой же свет, наверное, и теперь слепит меня. Из глаз выкатываются крупные слезинки и тут же превращаются в ледяные хрусталики.

До вечернего богослужения еще есть время, и нас зовут на чай в большой церковный дом. Через низкие, но широкие, обитые войлоком двери заходим в жарко натопленную избу.

– Ну вот и Таисья приехала, да не одна, – слышим мы уже знакомый нам голос. Этих женщин я видел и в прошлый раз.

В избе уже многолюдно. На столе пыхтит огромный двухведерный самовар, в тарелках лежат постные пироги с капустой и брусникой. В мисках – соленые огурцы и квашеная капуста, в чугунке – свежесваренная картошка в мундире. Нам уступают место за столом.

– Давай, Таисья,- говорят, – сама садись, да и хлопца с дороги корми.

Читаем молитву и садимся за стол. Неспешно течет беседа, ведь многие из далеких деревень, не часто видятся, и надо успеть рассказать, как да чего. Вот кто-то помер, а у кого-то правнук родился. Вот где-то председателя колхоза сменили, наворовался, говорят, а у кого-то зять пьет. За вкусными пирогами узнаю, что где-то силоса не хватит до свежей травы, и что надои зимой поупали, и что в какую-то деревню волки по ночам приходят…

Видать, к долгой да холодной зиме, – слышу голос с печи. – У нас как-то напогодь волки всех собак погрызли, -продолжает голос, -так зима морозная была, снег до Паски лежал.

Отворяются двери, и с клубами морозного воздуха в избу вваливается еще одна толпа прихожан из каких-то деревень. Быстро допиваем чай и уступаем место за столом следующей группе богомольцев. Вот под руки ведут невысокую пожилую бабушку, многие привстали.

– Манефу привели, – слышу шепот рядом стоящих. – Плоха, плоха стала…

Манефу учтиво проводят в соседнюю комнату и помогают снять стеганую фуфайку.

– Давай, давай чайку с дороги…

– Ой, дайте отдышаться, – слышу как будто детский, но старческий голос Манефы, – погодите, еле дышу.

Читать далее “БАБУ́”

Куликовская битва в древнерусских миниатюрах

16 сентября (8 сентября по старому стилю) 1380 года состоялась Куликовская битва

Повесть полезная о бывшем чуде, которое помощью Божиею и Пречистыя Его матери Богородицы, и угодника их святого чудотворца Петра, митрополита Киевского и всея Руси, и преподобного игумена Сергия чудотворца, и всех святых молитвами: князь великий Дмитрий Иванович с братом своим из двоюродных, с князем Владимиром Андреевичем, и со всеми князьями русскими на Дону посрамил и прогнал Волжской Орды гордого князя Мамая, и всю Орду его со всею силою их нечестивою избил.

Волжской Орды нечестивый и гордый князь Мамай, всею Ордою владевший, многих князей и царей избил и поставил себе царя по своей воле. Тогда же снова во многом смущении был, и не доверял он никому, и вновь многих князей избил в Орде своей.

Гневался же и на великого князя Дмитрия Ивановича, и на брата его, что из двоюродных, на князя Владимира Андреевича, и на князя Даниила Пронского, что избили друзей его и князей его в Рязанской земле, на реке Воже. И об этом скорбел очень: и лицо свое обдирал, и ризы свои растерзал, и глаголал: «Увы мне, увы мне! Что сотворили русские князья надо мною? Как меня срамоте и стыду предали? Как мне поношение, и поругание, и смех сотворили перед всеми? Как могу избежать этого поношения и бесчестия?» И много об этом сетовал, и скорбил, и плакал, и недоумевал, что бы ему сотворить».

И говорили ему, утешая его, советники его: «Видишь ли, великий князь, а более того — великий царь, Орда твоя оскудела, и сила твоя изнемогла. Но имеешь богатство и имения без числа многие; найми фрягов, черкасов, ясов и других к ним, и воинство соберешь многое, и отомстишь за кровь князей своих, и друзей своих, так же, как сотворил над Олегом, Рязанским князем: все города его и волости пожег, и всю землю его пустой сотворил, и всех людей его в полон вывел;  так же сотворишь и над князем Дмитрием Московским».

Нечестивый же и гордый князь Мамай, когда услышал сие от советников своих, то возрадовался радостью великою, надеясь корысть многую обрести; и возгордился, и вознесся в уме своем гордостью великою, и хотел вторым царем Батыем быть и всю землю Русскую пленить. И начал пытаться узнать из старых историй, как царь Батый пленил Русскую землю и всеми князьями владел, как хотел. И расспросив, и узнав от всех своих подлинно, и начал гордиться, и вознесся гордостью своею выше всех в безумии своем. Читать далее “Куликовская битва в древнерусских миниатюрах”

Неразлучники

Пашка впервые увидел Дашу первого сентября, когда мама привела его «первый раз в первый класс». Девчонок вокруг было много, но от одной – с огромными белыми бантами на рыжих косичках, он не мог отвести глаз. К тому же на ней были гольфы в разноцветную широкую полоску, как у Пеппи Длинный Чулок из его любимой сказки.

– Как тебя зовут? – спросил Пашка смешную девчонку

– Дарья Петрова, – ответила та и улыбнулась необыкновенной солнечной улыбкой. – А тебя как зовут, мальчик?

– Павел Семенович Сидоркин.

– Давай дружить, Сидоркин!

– Давай! – обрадовался Пашка и подумал, что зря он не хотел идти в школу.

Директор сказал поздравительную речь, призывно зазвенел колокольчик, и первоклашки, выстроившись парами, разошлись по классам.

К радости новоиспеченных друзей, учительница посадила их вместе. Даша и Паша не только сидели за одной партой, но и на переменах не расставались. Поэтому их прозвали «неразлучниками».

У неразлучников оказалось много общего. Они часто начинали говорить одновременно, чем очень веселили одноклассников. Им нравились одни и те же сказки и мультики. У обоих были мягкие и добрые характеры, но постоять за себя и друг за друга ребята могли и словом, и делом.

Однажды на перемене одноклассники окружили неразлучников плотным кольцом. «Тили-тили тесто, жених и невеста!», – кричали они. Пашка уже хотел броситься в драку, но Даша, взяв его за руку, спокойно сказала:

– Пойдем. Они просто маленькие и ничего не понимают в настоящей дружбе.

Ребята, опешив, расступились, и неразлучники спокойно вышли из класса. С тех пор их никто не дразнил.

Жили неразлучники в спальном районе неподалеку друг от друга. Отец Паши работал в маленькой фирме, мама была домохозяйкой. Семья жила очень скромно. Дашина мама – школьная медсестра, растила дочку одна.

После первого полугодия Пашка уговорил маму, чтобы та не провожала его на занятия. «Пусть парень ходит сам, школу из окна видно», – поддержал его отец.

Теперь каждое утро мальчик поджидал Дашу у подъезда. «Мы, как взрослые», – радовались друзья. Читать далее “Неразлучники”

Цветы на Троицу

Первого сентября Артем узнал, что в расписании шестого класса появился новый предмет – основы православной культуры. Обсуждать эту новость его одноклассники начали на первой же перемене.

– Зачем мне знать православную культуру? – возмущалась Зоя Кудрявцева. – Я хочу изучать этику и эстетику! Девочке нужно знать, какую одежду носить, как краситься, что и когда говорить.

– Лично я на этот урок ходить не буду! – заявил Валера Мальков. – Мне православие не интересно, то ли дело – буддизм.

Он сел на пол, скрестил ноги и, выставив перед собой сложенные ладоши, замычал: «Ом-м-м, ам-м-м». Глядя на светловолосого круглолицего буддиста, девчонки покатились со смеху.

– А я считаю, что этот урок нужен, – поправив очки, сказала тихоня Маруся Пикалева. – Мы живем в России и должны знать веру наших предков. Мой папа говорит, что в каждом из нас есть христианский ген.

– Точно, – неожиданно поддержал ее Пашка Новиков, компьютерный гений их класса. – Русь крещена уже более тысячи лет, и то, что от нас столько времени скрывали правду, не значит, что Бога нет. Я, например, кучу статей читал в «нете» о том, что Он есть. Это уже научно доказано.

– А ты, Темка, чего молчишь? Ты как считаешь – хорошо или плохо, что ОПК ввели? У тебя же мать верующая, да и ты, я помню, с ней в церковь ходил, – ткнул друга пальцем в бок Сашка Морозов.

– И я Артема в храме видела, на Рождество! – вспомнила отличница Катя Маркова.

– Хорошо это или плохо – время покажет, – глубокомысленно изрек Артем. – Хватит спорить. Айда в буфет! Читать далее “Цветы на Троицу”

ХОЧУ БЫТЬ БУЙВОЛОМ

Притчи Паисия Святогорца

Все мучения человека, по словам старца Паисия, бывают от недовольства тем, что он имеет, и что дал ему Бог. А ведь Бог любит всех и каждому даёт именно то, что ему полезно. Но некоторые мучаются и думают: «Почему он такой, а я нет?»

Вот и лягушка, о которой пойдёт речь, всё время всем завидовала. Другим лягушкам нравилось их болото, и они с большим удовольствием жили в нём. Но наша лягушка была всем недовольна. — «Почему другие живут в норах, а я живу в болоте? — думала она. — Почему другие звери выглядят лучше меня?» Однажды рядом с болотом проходил буйвол. Он даже и не заметил маленькой лягушки, но она была поражена. — «Какой он большой!» — подумала она и воскликнула: «Хочу быть буйволом!» Другие лягушки стали отговаривать её: «Будь такой, какой сотворил тебя Бог!» — «Ни за что! Хочу быть буйволом!» — заупрямилась лягушка и стала дуться. Дулась-дулась, дулась-дулась — и… лопнула!

Так будь тем, кем сотворил тебя Бог! Он даёт каждому то, что поможет ему спастись и достичь вечной жизни. Любовь Бога сделала меня человеком. Бог принёс Себя в жертву за меня. Будем же за всё благодарны Ему!

БАБУ́

Праздник

Раннее утро оказалось ясным, предвещая теплый солнечный день. Вот к нам в избу зашел Николка, его за руку привели к нашему дому.
-Женька, со мной на колокольню пойдешь? Ну, то-то,- говорит Николай, не дожидаясь ответа, глядя своими выцветшими глазами поверх моей головы.
Николай был еще и звонарем, он шустро, на ощупь подымался по скрипучим ступеням высокой колокольни.
Соскочив с кровати и наскоро умывшись, бегу вслед Николаю. С высокой колокольни открывается вид на деревни и засеянные поля, вереница богомольцев с перекинутыми через плечо сумками движется в сторону храма. Размашисто перекрестившись, Николай нащупывает веревку большого колокола: – Ну, Господи, благослови, – послышался первый удар.
– Надобно два удара сделать, – поясняет Николай, – и второй, когда звук первого исчезнет, это в знак двух пришествий Христовых, а уж потом благовест начинаем – тридцать три удара, по числу лет Христовых, а уж потом и перезвон, и трезвон можно.
Вот эдак и звоним, – завершил свое пояснение Николай, начиная приплясывать в такт церковному звону.
В алтаре меня ждало кадило, оно уже было растоплено, и я должен был за ним присматривать, а когда того требовал богослужебный устав – подать его в руку священника, это мне подсказывал алтарник Анатолий.
Читать далее “БАБУ́”

БАБУ́

Петров день

С утра льет дождь, но настроение радостное; меня берут к Илье Пророку. Путь дальний, а потому собирают основательно, в сумку кладут пироги и огурцы, вареные яйца – на розговенье, ведь в Петров день пост заканчивается, в бутыль наливают домашний квас. Выходим рано и идем деревней, по пути надо зайти за Александрой да за Николкой. Николке тоже уже за шестьдесят – это слепой, который жил в небольшой келейке, рядом с домом Сивихи. Один жил, да кошка. С хозяйством сам обряжался: и стирал, и готовил, и дом в чистоте содержал. В избе просто было, лавка вдоль стены, стол да комод. На полу домотканые потертые дорожки. На стене часы-ходики, такие у многих были, их почему-то чикотушками называли. По углам иконы ростовые, из разрушенной церкви – в окладах, под стеклом. С потолка свисают лампады. Одна, та, что перед иконой Троицы висит, медная с позолотой, вся в камнях, и, когда фитилек горит, яркие огоньки мерцают, играя по всей комнате. Другая массивная, посеребренная, перед иконой Богоматери, там на три стороны херувимы смотрят. У других икон лампады попроще.
Читать далее “БАБУ́”

БАБУ́

Мы начинаем публиковать рассказы-воспоминания протоиерея Евгения (Палюлина) настоятеля храма Тихвинской иконы Божией Матери на пр. Науки, Санкт-Петербург. Они объединены одним сборником под названием “БАБУ́”.

Предисловие

Почему бабу́? А этого не знает никто, даже я сам, привыкший с раннего детства и до глубокого совершеннолетия называть так своих бабушек. Было их четыре. Почему четыре? Очень просто – это мамы моих родителей, сестра бабушки и сестра дедушки по материнской линии, последняя никогда не была замужем и жила в небольшой покосившейся зимовке – это то, что осталось от некогда большого родительского дома на окраине деревни с выразительным названием – Пирогово, на Вологодчине. Читать далее “БАБУ́”

Казанская икона Божией Матери

Казанская икона Божией Матери

Это было при правлении царя Иоанна Грозного в 1579 году в городе Казани. Страшный пожар. Кругом пепелище. Полыхает зарево. Причитают женщины и плачут дети. “Вера Христова, – говорит летописец, – сделалась притчею и поруганием” … В том огне остались без крова многие семьи, но – делать нечего, никто сгоревшего не вернет, а строить надо к зиме бы успеть… Спешил с постройкой в числе прочих погорельцев и стрелец Даниил Онучин. У Даниила была дочка Матрона. Ей родительские скорби были не вполне понятны … Только к вечеру, когда спать надо ложиться, вспоминается, что после пожара все не так, непривычно. Однажды ночью Матрене явилась во сне Сама Матерь Божия Пресвятая Богородица. Читать далее “Казанская икона Божией Матери”

Страх Божий

В летние каникулы 1940 года я, двенадцатилетний школьник, еду с мамой и сестренкой Наташей на все лето в деревню в район станции Дно, к нашим дальним родственникам ­ родителям мужа моей двоюродной сестры Жени, дочери тети Дуни. Тетя Дуня ­ родная сестра моей мамы.
Читать далее “Страх Божий”