Николай Коняев
Секретарь правления Союза писателей России
Председатель Православного общества писателей Санкт-Петербурга
О РУССКОЙ НАЦИОНАЛЬНОЙ МЫСЛИ
Безгласна видя на одре
Защитника, отца, героя,
Рыдали россы о Петре;
Везде наполнен воздух воя,
И сетовали все места:
Земля казалася пуста;
Взглянуть на небо — не сияет;
Взглянуть на реки — не текут,
И гор высокость оседает;
Натуры всей пресекся труд.
М.В. Ломоносов
Между 5 октября и 25 ноября 1761
Радуйся, плакати с плачущими нас подвигающая; радуйся, от тяжкого сна греховного пробуждающая.
Акафист блаженной Ксении Петербургской
А жизнь в империи шла своей бессмысленной чередой, где увеселения знати сменялись преступлениями, а преступления новыми увеселениями…
Сама императрица Елизавета Петровна, разорявшая казну империи строительством дворцов и приобретением нарядов, искренне верила, что легче всего погубить душу, войдя в долги.
— Если оставишь долги после себя, и никто их не заплатит, — поучала она будущую императрицу Екатерину II (тогда еще только великую княгиню), — душа твоя пойдет в ад!
При этом собственные мотовство и распутство «дщерь Петрова» смертным грехом не считала, поскольку самодержавную монархию считала для того и существующей, чтобы удовлетворять любые свои желания и похоти.
Но долги платить всё равно пришлось…
Хотя и не самой Елизавете Петровне.
Предание полагает, что от тайного брака императрицы с певчим графом Алексеем Григорьевичем Разумовским родилось двое детей. Об участи сына известно только, что он жил до начала XIX века в одном из монастырей Переяславля Залесского.
Дочь же стала известна под именем княжны Таракановой.
Следы нескольких княжон Таракановых обнаруживаются в различных женских монастырях, и по этому поводу остроумно было замечено, что в России нет женского монастыря, который не имел бы предания о какой-либо таинственной затворнице.
Тем не менее одна из предполагаемых княжон Таракановых, инокиня Московского Ивановского монастыря Досифея, абсолютно реальная историческая фигура, более того имя ее фигурирует среди подвижников благочестия.
«Жизнь инокини Досифеи, — пишет Е.Н. Поселянин, — представляет собою пример великого бедствия, ничем незаслуженного несчастия. Царской крови, родившись, казалось, для радостной жизни, для широкого пользования благами мира, она была в рассвете лет и сил заживо погребена, но вынесла безропотно тяжкую долю и просияла подвигами благочестия».
Считается, что инокиня Досифея, будучи еще княжной Августой Таракановой, была направлена заграницу, и там воспитывалась, и жила, пока не явилась некая самозванка, вошедшая в историю под именем принцессы Володомирской, которая объявила себя дочерью Елизаветы Петровны. Несчастная самозванка была заманена графом Орловым на корабль, привезена в Россию и посажена в Петропавловскую крепость, где и скончалась в 1775 году.
Эта интрига имела печальные последствия для настоящей княжны Таракановой — Августы. Встревоженная восстанием Пугачева, объявившего себя, как известно, Петром III, императрица Екатерина II распорядилась доставить в Россию и настоящую дочь Елизаветы Петровны.
В Петербурге императрица Екатерина II сама беседовала с княжной.
Она долго рассказывала о смутах, обрушившихся на Российскую империю, и в заключение объявила, что дабы не вызвать нечаянно государственного потрясения, княжне следует отказаться от мира и провести остаток дней в монастыре.
Противиться государственному благу Тараканова не имела возможности и предпочла смириться со своей участью. Местом заточения княжны Екатерина II избрала Московский Ивановский монастырь, который покойная Елизавета Петровна устраивала, как монастырь для вдов и сирот знатных лиц.
Здесь и заточили ее дочь, ставшую инокиней Досифеей.
Досифею не пускали ни в общую церковь, ни в трапезу. Иногда для нее совершалось особое богослужение в надвратной Казанской церкви, и тогда туда кроме священника, причетника, игуменьи и келейницы, никого не пускали. Двери Казанской церкви, пока там находилась Досифея, наглухо запирались.
«Понятны, — пишет Е. Поселянин, — те глубокие внутренние муки, которые переживала она в своем невольном затворе. Конечно, она сравнивала его со своим прошлым: величием своих родителей, своей прежней вольною и роскошною жизнью, и какая тоска в эти минуты должна была грызть ее душу!».
Последние годы жизни Досифея старалась жить в полном уединении…
Ее хоронили торжественно.
На похороны явилась вся московская знать, и во главе всех главнокомандующий Москвы граф Гудович, женатый на графине Прасковье Кирилловне Разумовской.
Тело затворницы положили у восточной ограды Новоспасского монастыря (здесь размещалась усыпальница рода Романовых), на левой стороне от колокольни. Могилу ее покрыли диким камнем, с надписью: «Под сим камнем положено тело усопшей о Господе монахини Досифеи обители Ивановского монастыря, подвизавшейся о Христе Иисусе в монашестве 25 лет и скончавшейся февраля 4 дня 1810 года».
Можно только подивиться, как чудовищно несправедливо устраиваются судьбы в доме Романовых…
Родная дочь императрицы Елизаветы Петровны становится монахиней-затворницей, а чужеземка Екатерина — императрицей.
Но могло ли быть иначе, если преемники Петра I и заняты были чудовищно несправедливым делом. Из Святой Руси строили они рабовладельческую империю, где рабами становились сами русские.
Безошибочным было подлое классовое чутье стремительно формирующегося класса дворян-рабовладельцев. Они согласны были принять любого государя, лишь бы этот император был как можно более чужим по крови порабощенному ими народу.
И вот когда думаешь об этом, снова встает вопрос, а не для того ли, чтобы постигли мы эту страшную правду истории послепетровской России, и изнашивала полковничий мундир мужа блаженная Ксения?..
Мы уже говорили, что ее супруг, возникающий из предания, из легенд, из слухов, как-то странно распадается на куски, которые могут быть соотнесены с различными историческими персонажами (тем же А.Г. Разумовским), вернее какими-то реалиями этих персонажей, но никак не с реальным живым человеком. Даже в имени Андрей Григорьевич (Федорович) Петров, кажется, собираются имена, вокруг которых совершался тогда ток русской истории…
Мы уже говорили, что «дщерь Петрова», взойдя на престол, начала свое правление с установления культа Петра Великого. Именно с ее правления имя Петра I начало обрастать мифами, перекочевавшими в XIX веке в академические и университетские труды историков, как бесспорные исторические факты.
Руководствовалась Елизавета Петровна при этом сугубо практическими мотивами — необходимо было обосновать свое воцарение, закрепить в общественном мнении право на русский престол за петровской линией семьи, но как и во всем при Елизавете Петровне, практическая необходимость совместилась тут с логикой дальнейшего онемечивания династии Романовых.
И это нисколько не противоречило тому, что вообще правление Елизаветы Петровны, умевшей, как свидетельствуют очевидцы, лучше всех в стране исполнять и русские пляски, и французский менуэт, представляется достаточно успешной попыткой русификации антирусских петровских реформ, «уроднения» их.
Благотворные последствия этой русификации не замедлили сказаться.
Пожалуй, только во времена правления Елизаветы Петровны начинает ощущаться мощь новой рабовладельческой империи. Никогда раньше так легко и блистательно не воевала русская армия. Была, наконец-то, окончательно сокрушена Швеция; русские войска вступили в войну с Пруссией и легко победили едва ли не самую сильную в Европе армию короля Фридриха.
Пал Берлин, во взятом Кенигсберге, еще не забывшем бестолкового студента Эрнста Иоганна Бирона, вместе с другими жителями, принес присягу русской императрице философ Эммануил Кант. Эта присяга Канта — в каком-то смысле символ царствования Елизаветы Петровны.
Другой символ этой эпохи — наш великий М.В. Ломоносов, который и университет организовал, и сам был, как известно, первым нашим университетом.
Охваченный пафосом строительства невиданной империи, соединяющей навсегда Россию с немецкой династией, он писал:
«… может собственных Ньютонов
И быстрых разумом Нефтонов
Земля Российская рождать».
Но деятельность Ломоносова на благо империи этим не ограничилась.
Великий знаток русского языка В.И. Даль, печалясь, что мы перестали понимать смысл народных пословиц, потому что сильные и краткие обороты речи оказались вытесненными из письменного языка, чтобы сблизить его, для большей сподручности переводов, с языками западными, сказал: «Со времен Ломоносова, с первой растяжки и натяжки языка нашего по римской и германской колодке, продолжают труд этот с насилием и все более удаляются от истинного духа языка».
Мысль В.И. Даля, что русский язык стараниями классиков оказался более приспособленным для переводов с западных языков, чем для выражения собственных национальных мыслей, была актуальна и в XIX, и в XX веках, актуальной она остается и в наши дни, когда объем невыраженных национальных мыслей достиг той критической массы, которая, разрушая последние нравственные ориентиры, глухим, безъязыким отчаянием задавливает всю страну, грозя похоронить под собою саму русскую нацию.
Поразительно однако другое…
Трагедию натяжки русского языка по римско-германской колодке сам Михаил Васильевич Ломоносов и сформулировал в своей разошедшейся по историческим анекдотам просьбе императрице пожаловать его в немцы.
Ну, а замечательный знаток русского языка, подлинный русский патриот Владимир Иванович Даль, упрекавший М.В. Ломоносова за произведенную им растяжку и натяжку русского языка по римской и германской колодке, сам происходил из немецкой семьи.
Вот такие парадоксы.
Русский Михаил Васильевич Ломоносов насчет назначения его немцем, конечно, шутил, но, что уж греха таить, природное православие свое он сумел подчинить идеологии протестантизма. А природный протестант Владимир Иванович Даль печалился о невыраженных русских национальных мыслях…
Хотя почему же невыраженных?
Блаженная Ксения как раз и была той национальной мыслью, тоской по которой мучилась послепетровская Россия…
СВЯТОЕ ПРОЗРЕНИЕ
Сияй, о новый год, прекрасно
Сквозь густоту печальных туч.
Прошло затмение ужасно;
Умножь, умножь отрады луч.
Уже плачевная утрата,
Дражайшая сокровищ злата,
Сугубо нам возвращена.
Благополучны мы стократно:
Петра Великого обратно
Встречает Росская страна.
М.В. Ломоносов
Между 25 и 28 декабря 1761
Ветия суемудреннии разумети не могут, како ты безумием своим безумие мира сего посрамила еси…
Акафист блаженной
Ксении Петербургской
Так получилось, что, забыв себя, ушла Ксения спасать душу своего бесконечно любимого мужа, а спасала теперь всех православных петербуржцев, попавших в беду.
Улицы города стали кельей, где вершилась молитва святой.
Однажды Ксения зашла к знакомой вдовице, жившей с семнадцатилетней красавицей дочкой. Та как раз накрывала на стол.
— Ты чего?! — напустилась на нее Ксения. — Кофий будешь пить, когда твой муж на Охте жену хоронит?!
— Какой муж, матушка? — смутилась девушка. — У меня и жениха нет!
Однако ее мать, знавшая, что блаженная никогда и ничего не говорит без причины, велела дочери одеваться. Когда они приехали на Охтинское кладбище, там, действительно, шли похороны. Хоронили скончавшуюся родами жену доктора.
Мать с дочерью дождались конца похорон.
Когда кладбище уже опустело, они увидели бегущего к могиле молодого человека.
Это и был вдовец. При виде холмика земли на могиле скончавшейся супруги, он лишился чувств, и упал на землю. Кругом никого не было, и женщинам с трудом удалось привести молодого доктора в сознание. Так они и познакомились.
Через год доктор женился на девушке…
А другой благочестивой женщине блаженная Ксения подала на улице медную монетку с изображением всадника с копьем.
— Иди домой! — сказала она. — Тут царь на коне. Он потушит.
Недоумевая, что бы могли значить слова блаженной, женщина немедленно отправилась домой, и еще издалека увидела, что дом ее объят пламенем. Женщина побежала скорее, сжимая в руке подаренную Ксенией монетку, и когда добралась до ворот, пламя потухло…
Кротость, смирение, доброта постоянно сияли теперь на изможденном лице Ксении, и оно казалось прекрасным людям с чистым сердцем.
«Я сказал, что Ксения была кротка и ласкова, — писал в 1847 году Ив. Б-р-л-ъевъ, — и только однажды в 45 лет своего «странствия» жители Петербургской стороны увидели ее в полном разгаре гнева: с палкою в руке, с развевающимися седыми волосами, с восклицаниями «Окаянные! Жиденяты!», быстрее вихря неслась она по улице, вслед за толпою раздразнивших ее мальчишек…
Вся Петербургская сторона содрогнулась от такого преступления ребят своих!..
Начались розыски, дюжина преступников, обвиненных в преследовании Андрея Григорьевича словом и грязью, подверглась пред лицем ея очистительным розгам».
Составители современных жизнеописаний Ксении Петербургской, приводя этот эпизод, редактируют его в духе присущей нам толерантности и совершенно выхолащивают смысл.
И презрительные взгляды, и оскорбительные слова и побои — все это наверняка было в 45-летней эпопее странствий Андрея Григорьевича, и никогда святая Ксения не теряла кротости и смирения… Многочисленные жизнеописания утверждают, что блаженная оставалась совершенно покойной в то время, когда злые люди глумились над нею.
Что же случилось теперь? И почему «вся Петербургская сторона содрогнулась от такого преступления ребят своих»?
Вероятно, ответ надо искать в словах самой Ксении: «Окаянные! Жиденяты!».
Не просто комок грязи был брошен юными хулиганами, а нанесено оскорбление христианской вере, которая в святой Ксении, наверное, и не верою была, а воплощенным знанием, верою, при которой всё возможно…
И этого оскорбления и не смогла простить блаженная.
Говорят, что своей дерзновенной молитвой к Богу Ксения могла теперь даже воскрешать умерших. Так случилось, когда однажды, выйдя к Неве, она увидела рыдающую над бездыханным сыном мать…
И будущее так ясно было открыто пребывающей в непрестанной молитве блаженной Ксении, что она ясно прозревала и судьбы отдельных людей, и всей страны.
В 1761 году, перед Рождеством Христовым, она всполошила всю Петербургскую сторону. Весь день, в Рождественский Сочельник, 24 декабря, она суетливо бегала из дома в дом с криками:
— Пеките блины! Скоро вся Россия будет печь блины!
Никто не понимал, что значат эти слова…
Недоумения рассеялись только на следующий день, когда в своем дворце на Мойке скончалась императрица Елизавета Петровна. Оказалось, что это о поминальных блинах говорила Ксения.
Их, действительно, пекла в те дни вся Россия…
Закончилось правление дщери Петровой…
Говорят, что до самой смерти она не смела ложиться до рассвета, ибо заговор возвел ее самую на престол во время ночи.
Елизавета Петровна так боялась ночного нападения, что, по уверениям секретаря французского посольства, шевалье Рюльера, приказала отыскать человека, который бы имел тончайший сон, и этот человек, который, по счастью, был безобразен, проводил в комнате императрицы всё время, пока она спала.
И это не слух…
К-К. Рюльер имеет ввиду Василия Ивановича Чулкова, который из истопников был произведен императрицей в метр дегардеробы и обязан был спать на тюфячке в ее спальной комнате, когда Елизавета Петровна ночевала одна. Когда же «дщерь Петрова» принимала гостей, он должен был сидеть в кресле возле дверей спальни…
Так, лежа на тюфячке в спальне императрицы, Василий Иванович дослужился до звания генерал-аншефа. Кроме того, он был пожалован орденами святой Анны и святого Александра Невского…
Вскоре после кончины Елизаветы Петровны император Петр III, осматривая Летний дворец, обнаружил там 15 тысяч платьев, принадлежавших покойной, а также несколько тысяч пар обуви и в придачу два сундука с чулками.
Это открытие новый император сделал между обнародованием манифеста «О даровании вольности и свободы российскому дворянству», согласно которому дворянство освобождалось от обязательной службы[1], и заключением «вечного» мира с Пруссией, по которому все русские завоевания в ходе «семилетней» войны возвращались Пруссии без всяких выгод для России.
Ну, а 25 июня Петр III объявил Синоду указ о свободе вероисповеданий. Все религиозные конфессии уравнивались в правах, провозглашалась необязательность постов и неосуждение грехов против седьмой заповеди «Не прелюбы сотвори». Кроме этого Петр III приказал духовенству остричь волосы и очистить церкви от всех икон, за исключением образов Спасителя и Пресвятой Богородицы.
И еще три дня после этого оставалось Петру III царствовать.
29 июня на память апостолов Петра и Павла ему пришлось подписать отречение от престола, и в сопровождении Алексея Орлова, Петра Пассека и князя Федора Барятинского уехать в Ропшу, где через неделю он и был убит.
Когда блаженная Ксения кричала о блинах, которые скоро будет печь вся Россия, Михаил Васильевич Ломоносов уже вынашивал строки своей оды великому государю императору Петру Феодоровичу «на всерадостное восшествие на всероссийский наследный императорский престол и купно на новый 1762 год».
Спустя полгода, когда в Манифесте о кончине императора Петра III было объявлено, что император скончался от геморроидального припадка и прежестокой боли в кишках, предсказания-пожелания Михаила Васильевича:
Спеши, спеши, весна златая,
Умножь отраду теплотой
И, новы веки начиная,
Стихии здравием напой;
Вели благоухать Зефиру;
С Петром поля одень в Порфиру
И всем приятностям твоим
Подобную Екатерину,
Надежды нашея причину,
Снабди, снабди Плодом драгим.
— выглядели уже злою насмешкой.
Другое дело Блаженная Ксения…
Она не могла не прозревать будущее, потому что в отличие от обычных людей жила не столько на земле, сколько на небе, постоянно пребывала в молитвенном обращении к Богу.
А у Бога нет ни прошлого, ни будущего времени, и, оглядываясь из незыблемой вечности на грешных людей, и бормотала Ксения свои маловразумительные слова, которые по прошествии времени непременно оборачивались точным предсказанием будущего.
Как плакала святая Ксения, когда убивали в Шлиссельбургской крепости несчастного русского императора Иоанна VI Антоновича, всю свою жизнь с младенчества безвинно просидевшего в тюрьме…
Наши историки, дабы оправдать незаконный захват трона «дщерью Петровой» и возвращение трона в Петровскую (нарышкинскую) ветвь династии Романовых, объявили и самого царя Ивана V Алексеевича, и всё его потомство, вплоть до несчастного Иоанна VI Антоновича, умственно неполноценным, «сущеглупыми».
«Царь Иоанн был от природы скорбен головой, косноязычен, страдал цингой, плохо видел и уже на восемнадцатом году от рождения, расслабленный, обремененный немощью духа и тела служил предметом сожаления и даже насмешек бояр, его окружавших…
Из трех дочерей покойного каждая унаследовала многие черты слабого ума своего родителя…
Природа, в соблюдении своих законов всегда неумолимая, не сделала исключения для дочери герцогини Мекленбургской при наделе или, вернее, при обделе Анны Леопольдовны умственными способностями»…
А с каким сладострастием описывали эти историки уродство детей, рожденных Анной Леопольдовной в холмогорских снегах?
«Принцесса Екатерина (1741 г.) — сложения больного, почти чахоточного, при том несколько глуха, говорит немо и невнятно; одержима всегда болезненными припадками… страдала цингой; в 38 лет была без зубов. Нрава робкого, уклонного, стыдливого.
Принцесса Елизавета[2] (1743 г.), на 10-м году возраста упала с каменной лестницы, расшибла голову; подвержена частым головным болям и припадкам. В 1777 году страдала помешательством, но после оправилась.
Принц Петр (1745 г.) имеет спереди и сзади горб; кривобок, косолап, прост, робок, застенчив, молчалив; приемы его приличны только малым детям. Нрава слишком веселого: смеется и хохочет, когда совсем нет ничего смешного. Страдает геморроидальными припадками; до обмороку боится вида крови.
Принц Алексей (1746 г.) — совершенное подобие брата в физическом и нравственном отношении»…
Говорилось, что достаточно взглянуть на силуэты этих несчастных, чтобы по профилям, по неправильной форме их голов догадаться о врожденном слабоумии.
В результате у впечатлительного читателя не оставалось сомнения, что вот эти воистину чахлые, ядовитые плоды засохшей «милославской» ветви…
И тут, объективности ради, сравнить бы потомков царя Ивана V Алексеевича с Петром III, являвшимся прямым внуком Петра I, но традиционная история подобных сопоставлений избегала…
Мы уже говорили, что бывший император Иоанн VI Антонович, которому исполнился тогда всего один год, вполне мог встретиться в декабре 1741 года, по дороге в Ригу, со своим дядей, четырнадцатилетним Карлом-Петром-Ульрихом, которого везли в Россию, чтобы сделать его императором Петром III.
Но встретились они только после кончины Елизаветы Петровны, когда 18 марта 1762 года император Петр III изволил посетить Шлиссельбургскую крепость и навестил там отбывшего свой первый двадцатилетний срок русского императора Иоанна VI Антоновича.
Любопытна уже сама эта встреча двух родственников, дяди и племянника, встреча двух русских императоров, бывшего и настоящего…
«Маленький человек», которому «выпало исполнять должность великого человека», и узник, без малейшей вины проведший в тюрьме два десятилетия.
Самовластный тиран и несчастный, затравленный жестокими стражниками юноша… Человек, не умеющий понять отличие православия от лютеранства, и «безымянный колодник», неведомо, как и где постигший главные книги Русского православия.
Инструкция, данная графом А.И. Шуваловым новому главному приставу Иоанна VI Антоновича князю Чурмантееву, предписывала: «Если арестант станет чинить какие непорядки или вам противности или же что станет говорить непристойное, то сажать тогда на цепь, доколе он усмирится, а буде и того не послушает, то бить по вашему рассмотрению палкою или плетью».
Отдавая свое жестокое распоряжение, Петр III, разумеется, не догадывался, что и ему, всесильному русскому императору, как и несчастному, жестоко избиваемому в каземате Шлиссельбургской крепости Иоанну VI Антоновичу, самому предстоит принять судьбу бесправного узника.
Другое дело Екатерина II.
Положение, в котором оказалась она после переворота, было непростым. Как и Екатерина I, она не имела ни капли романовской крови, но если Екатерина I унаследовала престол после смерти мужа Петра I, то Екатерина II захватила престол, убив своего мужа.
Вскоре после коронации был раскрыт заговор поручика Семена Гурьева и Петра Хрущева, которые собирались возвести на престол Иоанна VI Антоновича. Главные заговорщики были приговорены к смертной казни, другие офицеры — к каторжным работам.
Очевидно, что после произведенного Екатериной II переворота судьба императора Иоанна VI Антоновича не могла оставаться прежней. Известно, что возвращенный из ссылки А.П. Бестужев разрабатывал даже план брачного союза Екатерины II с Иоанном VI Антоновичем.
Насколько верны эти свидетельства, судить трудно, но можно не сомневаться, что если бы только этого потребовали обстоятельства, Екатерина II вполне могла бы выйти замуж и за шлиссельбургского узника. Чтобы удержаться на русском троне, императрица готова была заплатить любую цену.
И совершенно точно известно, что императрица Екатерина II виделась с Иоанном VI Антоновичем и, как сама признала позже, нашла его в полном уме.
Повторим, что обстоятельства вполне могли повернуться в любую сторону, и не обязательно перемена в положении Иоанна VI Антоновича должна была стать не счастливой. Не обязательно…
Другое дело, что Екатерина II была сильной и самобытной личностью, и в переломный в своей биографии момент она не замкнулась на дворцово-династических интригах, а решила воздействовать на общество, изменяя в нужном для себя направлении и общественные настроения, и само общественное устройство страны.
Решительно пошла она на убийство своего супруга, законного русского императора Петра III.
Теперь наступила очередь второго законного русского императора…
— Что ты плачешь, Андрей Григорьевич? — жалея Ксению, спрашивали тогда прохожие. — Не обидел ли тебя кто?
— Кровь, кровь, кровь… — отвечала Ксения. — Там реки налились кровью, там каналы кровавые, там кровь, кровь!
И еще три недели плакала Ксения, прежде чем стало известно в Санкт-Петербурге, что в Шлиссельбурге, при попытке Мировича освободить его, убили несчастного императора Иоанна VI Антоновича.
Только тогда и начали догадываться, какая причина вызвала горючие слезы святой.
И только сейчас, два с половиной столетия спустя, понимаем мы, что, быть может, святая Ксения не только Иоанна VI Антоновича оплакивала тогда, но прозирала сам страшный рок царских династий на Руси…
В самом деле…
Мученической кончиной святого царевича Дмитрия в Угличе завершилась династия Рюриков…
Мученической смертью святого царевича Алексия завершится в 1918 году династия новых Романовых-Павловичей…
А посредине между ними мученическая кончина невинного страдальца, императора Иоанна VI Антоновича, завершившего череду первых Романовых на русском престоле.
И кровь, кровь, кровь…
Воистину, реки, налитые кровью, каналы кровавые, кровь, кровь!
Патерсен Бенжамен. . Вид Смольного монастыря со стороны Охты
“Вид Смольного монастыря со стороны Охты” Государственный Эрмитаж…
Патерсен Бенжамен. . Вид Смольного монастыря со стороны Охты
“Вид Смольного монастыря со стороны Охты” Государственный Эрмитаж…
Патерсен Бенжамен. . Вид Смольного монастыря со стороны Охты
“Вид Смольного монастыря со стороны Охты” Государственный Эрмитаж…
Патерсен Бенжемен. Вид Смольного монастыря со стороны Охты
Существует предание, что блаженная Ксения помогла Прасковье Антоновой, которая жила в ее доме на улице Андрея Петрова, приобрести еще и сына.
Однажды, войдя в дом, она заявила с порога:
— Ты вот, Прасковья, чулки тут штопаешь, а тебе Бог сына послал. Иди скорее на Смоленское.
С Петербургской стороны в конец Васильевского острова не меньше часа ходу, но Прасковья не стала упрямиться, побежал, куда ей было указано. Когда же она подошла к Смоленскому кладбищу, то увидела сбитую извозчиком женщину. Женщина была на сносях, тут же, на мостовой, она разрешилась младенцем и умерла.
Кто эта женщина, никто не знал.
Прасковья Антонова взяла новорожденного и, хотя и пыталась в последующие дни разыскать родственников мальчика, но безуспешно. Так и стала она растить в бывшем ксеньином доме сына, окрещенного Андреем.
Андрей Иванович Антонов, получил хорошее образование, служил чиновником и много лет занимал место церковного старосты Смоленского храма, строить который помогала святая Ксения, возле которого и скончалась его родная мать.
В ГОРОДЕ СВЯТОЙ КСЕНИИ
Радуйся о спасении отечества нашего присно молящаяся; радуйся, во отечество небесное нам путь указующая.
Акафист блаженной
Ксениии Петербургской
Несокрушимо крепким оказалось Русское православие.
Не удалось сокрушить его ни царю Алексею Михайловичу, ни его прозванному антихристом сыну, ни его преемникам и преемницам…
Ясно видим мы, как трудами бесчисленных мастеровых, гением Пушкина и Достоевского, Блока и Ахматовой, молитвами просиявших здесь святых мучительно-трудно и вместе с тем ликующе-победно срасталась новая послепетровская история с прежней русской историей.
И первая в сонме святых, просиявших в Санкт-Петербурге, — блаженная Ксения.
Услышав слова Спасителя, обращенные к юноше, которому жалко было оставить свое имение, вышла она из собственного дома, и нищенкой, с распухшими от стужи и сырости ногами, пошла по петербургским улицам, своею молитвою очищая их от застоявшегося зла.
Как посрамление недобрых мечтаний грозного царя возникла она, кажется, прямо из сырого воздуха построенного Петром I города.
Словно ангел бесплотный явилась блаженная Ксения в город, который и строился, чтобы уничтожить русскую православную жизнь, чтобы превратить Русь в подобие протестантских государств, не знающих ни святых, ни чудес.
Посрамляя все попытки зарегулировать, зарегламентировать русскую жизнь, невредимо шла она сорок пять лет через сита полицейской бюрократии…
Когда полковничий мундир износился и превратился в жалкие лохмотья, Ксения Григорьевна стала ходить в красной кофточке и зеленой юбке или зеленой кофточке и красной юбке…
Такой и запомнили петербуржцы блаженную Ксению в дни земной жизни, такой видели ее столетия спустя, такой смотрит она с икон и на нас…
В последние годы своей земной жизни Ксения стала ходить по ночам к строящейся церкви на Смоленском кладбище.
Семидесятилетняя старица таскала вверх, на леса, тяжелые кирпичи. Рабочие, которые приходили утром на стройку, не могли понять, как кирпичи сами поднимаются наверх…
Долго дивились этому рабочие, долго недоумевали. Наконец решились разузнать, кто это поднимает наверх кирпичи? Оказалось, что это Ксения Петербургская.
— Когда ты спишь, Андрей Григорьевич? — спрашивали ее.
— Успеем выспаться в земле, — отвечала она. — Надо со стройкой успеть.
Еще блаженная Ксения очень заботилась, чтобы фундамент Смоленской церкви укладывали особенно прочно.
— Много ей придется вынести, — говорила она, — но устоит… Ничего…
Действительно, в наводнение 1824 года, когда было разрушено кладбище, снесено множество крестов и могил, уничтожены кладбищенские книги, храм подвергся большой опасности, но все же устоял.
Ни изнурительная работа, ни многолетнее бдение, ни стужа, ни сырость, кажется, не оказывали никакого воздействия на Ксению, словно и не задевали ее. Днем снова видели блаженную на улицах города, в бедных подвальных квартирках, где случилось горе, и где ждали помощи.
В Акафисте святой блаженной Ксении Петербургской есть слова о бесстрастии к тленному миру, которое стяжала святая. Она пребывала душою не в земном мире, а в горнем, и это и давало Ксении силы, которые нам, грешным людям, кажутся непостижимыми.
И так велико было «бесстрастие к тленному миру» блаженной Ксении, что так и не узнали петербуржцы, откуда явилась она к ним, так и не заметили, как слилась с небесной земная жизнь их помощницы и заступницы.
Впрочем, юродивые Христа ради всегда умирают так — неведомо где и когда. Либо замерзают в стужу, как святой Прокопий Устюжский, либо просто скрываются с глаз людских.
Даже и приблизительно неизвестно время кончины блаженной Ксении…
Не сохранилось решительно никаких известий, как скончалась она, где и кто ее отпевал, кто совершал погребение…
И виною этому — не равнодушие петербуржцев.
Кончина святой Ксении ничего не изменила в отношении к ней народа. Как прежде, окружали ее на улице толпы людей, прося о помощи, так и теперь струился, не прерываясь, к могилке блаженной на Смоленском кладбище нескончаемый поток скорбящих, немощных, печальных, нищих, болящих.
И все получали на ее могиле утешение, защиту, исцеление!
Много раз насыпали бугорок на могиле блаженной…
Но снова и снова, как великую святыню, разносили эту святую землю страждущие.
Нет, никуда не ушла святая Ксения Петербургская из столицы новой России и после кончины своей, как и в земной жизни своей продолжает она являться людям, нуждающимся в ее помощи.
Более того, после кончины невероятным образом возрастает ее сила, и блаженная Ксения совершает то, что, казалось, никто не может совершить.
Разумеется, невозможно было противостоять притворяющемуся православием протестантизму онемечившихся Романовых.
Но что невозможно у людей, возможно у Бога.
Известно об исцелении по молитвам к блаженной Ксении цесаревича Александра Александровича, будущего императора Александра III, и предсказание о рождении у него дочки Ксении.
Датская принцесса Дагмара, в крещении Мария Федоровна, жена цесаревича Александра, выросла в протестантской среде. Став невестой, а затем женой цесаревича, она обязана была принять православную веру.
Марии Федоровне давали специальные уроки по истории православия, Мария Федоровна стала соблюдать православные обряды, и постепенно привязалась к своему новому отечеству и полюбила Православную Церковь…
Через восемь лет жизни в России Мария Федоровна узнала и о блаженной Ксении. Цесаревич Александр Александрович заболел тогда так сильно, что жизнь его была в серьезной опасности. Дни и ночи при больном находились врачи. Во дворце чувствовалось ожидание беды. Все помнили, что так же неожиданно умер старший брат Александра Александровича, Николай.
В эти страшные дни к Марии Федоровне обратился истопник. Он рассказал цесаревне, что когда сам сильно заболел, ему принесли песок с могилки рабы Божией Ксении, и по молитвам блаженной наступило исцеление. Тут же истопник передал мешочек с песком, прося положить его под подушку цесаревича и молиться блаженной Ксении.
Цесаревна Мария Федоровна исполнила просьбу истопника.
Ночью, сидя у постели больного мужа, она задремала и вдруг увидела перед собою пожилую женщину в красной кофте и зеленой юбке.
— Твой муж выздоровеет, — сказала женщина. — Тот ребенок, которого ты теперь носишь в себе, будет девочка. Назовите ее в мое имя Ксенией. И она будет хранить вашу семью от всяких бед.
Когда Мария Федоровна пришла в себя, женщины уже не было.
И это пророчество исполнилось с точностью. Цесаревич Александр Александрович действительно выздоровел, а Мария Федоровна 25 марта 1875 года, в Благовещение, родила дочь.
Ее назвали Ксенией.
С этого времени благочестивая Мария Федоровна стала особенно почитать блаженную Ксению. Ежегодно она приезжала на могилу блаженной и совершала по ней панихиду…
И к простым петербуржцам являлась блаженная Ксения после кончины…
Вдова полковника привезла в Петербург для определения в Кадетский корпус сыновей. Дети успешно выдержали экзамен, но дальше начались проволочки. Матери, у которой не было связей в Петербурге, объясняли, что вакансий для ее сыновей нет. Измученная женщина решила ехать назад домой. И вот, когда она уже собиралась в путь, к ней подошла женщина, одетая в простую юбку и кофту и спросила:
— Зачем ты плачешь? Пойди, отслужи панихиду на могиле Ксении и всё устроится.
— А кто такая Ксения? — спросила полковница. — Где мне найти ее могилу?
— Язык до Киева доведет, — ответила незнакомка и исчезла.
Полковница разузнала, где погребена Ксения, и отправилась на Смоленское кладбище.
А когда, отслужив панихиду, вернулась домой, принесли письмо. Оба сына были зачислены в кадетский корпус.
А вдову-генеральшу, принимавшую участие в возведении первой часовни над могилой блаженной, Ксения спасла от позора.
Тогда к дочери генеральши посватался молодой полковник. Был красив, обходителен и богат. Происходил из хорошей семьи. Никаких причин для отказа не могло быть, и вдова-генеральша с легким сердцем дала согласие.
Был назначен день свадьбы. Все знакомые одобряли выбор…
— Должно быть, по молитвам блаженной Ксении и устроилась так счастливо судьба девушки. Дай Бог ей и дальше счастья…
Перед свадьбой вдова поехала на Смоленское кладбище. Отслужила панихиду. И услышала Ксения горячую молитву. Пришла на помощь матери и дочери, над головами которых нависла страшная опасность.
Случилось так, что в те часы, когда вдова с дочерью молились на могиле блаженной, «жених» отправился в казначейство получать по имеющимся у него бумагам большие деньги.
Документы у молодого человека были в порядке, но тут к казначею подошел караульный солдат и тихо сказал ему, что этот полковник на самом деле — каторжанин.
— Да ты верно ли знаешь это? — удивленно спросил казначей.
— Никак я не могу ошибиться, ваше благородие! Какой это полковник, если я его сам в Сибирь на каторгу возил! Позвольте-ка, я несколько слов ему скажу!
— Говори… — сказал забеспокоившийся казначей.
— Ты как сюда, братец, попал? — крикнул солдат на полковника, и самозванец вдруг побледнел и выронил из рук документы.
— Видите! — сказал солдат казначею. — Я же говорю, что это беглый каторжник…
На допросе самозванец покаялся во всём. Он, действительно, убежал с каторги. По дороге повстречался со спешащим в Санкт-Петербург по казенным делам полковником. Сжалившись над беглецом и видя в нем человека воспитанного, полковник пригласил каторжника в повозку. Дорога была безлюдной. Отогревшись, беглец зарезал полковника и кучера, и, облачившись в полковничий мундир, забрал документы и стал выдавать себя за убитого.
— Я и жениться хотел, — признался злодей на допросе. — И женился бы, кабы этот солдат не узнал меня…
— Да я бы и не узнал, — сказал солдат. — Старушка ко мне подошла и спросила, не помню ли я полковника этого…
— Какая старушка?
— Ну, ходила здесь, ваше благородие… В красной кофте и в зеленой юбке…
Вдова-генеральша до конца жизни вспоминала эту историю.
— Страшно и подумать, что могло бы случиться, — рассказывала она. — Всю жизнь дочери загубили бы мы, если бы блаженная Ксения не помогла…
А в статье С. Опатовича «Смоленское кладбище С-Петербурга» [3] была помещена история о помещице псковской губернии, к которой приехала погостить ее близкая родственница из Петербурга. Вечером гостья долго рассказывала про Ксению, и те чудеса, что совершаются на ее могилке, и хозяйка, ложась спать, помолилась о Ксении.
Под утро ей приснился сон, какая-то женщина в красной кофте и зеленой юбке ходит возле ее дома и поливает его водой. Хозяйка проснулась в полном недоумении, чтобы это могло значить. Но еще не успела она одеться, как рядом, в 20 саженях[4] от дома вспыхнул сарай, в котором находилось 4 000 пудов[5] сена.
Пламя пожара мгновенно поднялось до небес, размытый от жара воздух наполнился горящими клочьями сена, ничто уже, кажется, не могло спасти дом, но вот сарай догорел уже, а дом остался цел.
Хозяйка поняла, что это блаженная Ксения спасла ее…
И эти чудеса продолжают происходить и доныне в городе святой блаженной Ксении.
Вот случай, который произошел уже в наши дни, во время чеченской войны.
Солдат дежурил на блокпосту, когда сказали, что к нему приехала мать из Питера.
— Она тебя у вагончиков ждет, — сказал командир. — Иди.
Солдат побежал к вагончикам, но матери там не нашел. Походив возле вагончиков, солдат уже решил возвращаться назад, и тут раздался взрыв.
Чеченский снаряд угодил прямо в блокпост. Все погибли.
Уже вернувшись домой, солдат рассказал эту загадочную историю матери.
— А когда это было? — спросила мать.
Солдат хорошо запомнил то число.
— Так я же в этот день к Блаженной Ксении ходила! — сказала мать. — Молилась за тебя. Это Ксения и спасла тебя…
ПРАЗДНИК
Храм Божьей Матери Смоленской.
Забора гнутого наклон,
За ним сквозь кладбище дорога,
Елизаветинских времен…
Ирина Семёнова
Смоленское кладбище подобно спящему ребёнку: глубоким миром и чистотой веет на его аллеях.
Алексей Максимов
Уже больше двух столетий на Смоленском кладбище, где старинные мраморные кресты соседствуют сейчас с современными надгробьями, не прерывается людской поток к могиле Ксении.
Погребена она к югу от храма во имя Смоленской иконы Божией Матери, который сама и строила.
В 1901 году по проекту архитектора А.А. Всеславина над могилой блаженной Ксении начали возводить каменную часовню в русском стиле. 12 октября 1902 года состоялось освящение ее.
В изголовье мраморной гробницы был поставлен иконостас из мрамора и висел мозаичный образ Распятия, перед которым горела неугасимая лампада. Восточную стену часовни украшала мозаичная икона святой подвижницы.
В 1940 году часовню закрыли, надгробие разобрали, а иконы сожгли, но и тогда не пресекся людской поток к могиле своей заступнице.
Пусть имени ее еще
Отцы не заносили в святцы,
Святую чтили горячо
Потомственные ленинградцы…
Она сияла, как звезда,
В духовном небе Ленинграда,
Хоть в памяти была тогда
Свежа немецкая блокада.
— пишет в поэме о Ксении Петербургской Ирина Семёнова.
Говорят, что во время войны в часовне был устроен склад горюче-смазочных материалов, но люди шли с молитвами к Ксении и на этот склад.
«В блокадную зиму 1941 года мне пришлось быть на Смоленском кладбище, — вспоминал петербургский писатель Валерий Лялин. — Много печального и много скорбей можно было видеть там. Проходя мимо часовни Ксении блаженной, я обратил внимание, как время от времени к ней подходят закутанные до глаз люди. Стоят, молятся, целуют стены и засовывают в щели записочки. Вьюжным ветром записочки выдувало из щелей, и они катились по снегу.
Я подобрал три из них. На одной было написано: «Милая Ксеня, устрой так, чтобы я получила рабочую хлебную карточку на 250 граммов. Маня». На второй записке: «Дорогая Святая Ксенюшка, моли Бога, чтобы немец не разбомбил наш дом на Малой Посадской, 4. И чтобы мы не умерли голодной смертью. Таня, Вадик и бабушка». На третьей: «Дорогая Ксения, проси Бога, чтобы он сохранил моего жениха, шелапутного матроса Аркашку, чтобы он не подорвался на своем тральщике на мине в Финском заливе. Желаю тебе счастья в раю. Крепко целую тебя, Ксенюшка. Валентина. 27 октября 1941 года».
После войны в 1946 году было получено разрешение на открытие часовни. Отсыревшее, оскверненное здание отреставрировали и здесь начали служить панихиды.
Но это продолжалось недолго.
В 1957 году Никита Сергеевич Хрущев, возрождая традиции уничтоженной И.В. Сталиным «ленинской гвардии», снова воздвиг гонения на Православную Церковь.
Часовню блаженной Ксении снова закрыли, и чтобы локализовать, как говорилось тогда, «религиозный дурман, стелющийся на заброшенном кладбище», уже на подступах к нему власти начали выставлять милицейские кордоны, но люди шли сюда, презирая опасности, потому что знали: молитвенное заступничество Ксении сильнее!
Могилу блаженной тогда замуровали, и прямо над могилой — глумясь! — настлали помост, на котором должны были работать сапожники.
Но зыбко, как на трясине, встал вроде бы на твердом основании настланный помост.
Только начали колотить молотками по каблукам, забивая гвозди, затрясся, заходил ходуном пол. Сапожники испугались, что землетрясение. Выскочили из часовенки — не трясет. Зашли, стали колотить — опять затрясло.
Сапожную мастерскую из часовни пришлось убрать и в часовне попытались наладить производство статуй для парков.
И опять незадача. Наделают за день мастера гипсовых пионеров и физкультурниц, а утром приходят в мастерскую — одни черепки на полу крепко запертой часовни…
И никакими угрозами, никакими репрессиями не могли власти убить народную любовь к блаженной Ксении.
Сохранились воспоминания священника Павла Груздева, посетившего тогда часовню. Он как раз в те годы вышел из тюрьмы и начал свое священническое служение.
Внешне начало этого служения и само служение ничем не напоминало «странствия» Ксении блаженной, но аскетическое самоyничижение и презрение к нормам общественного поведения явно присутствовало в нем.
— А как Вы относитесь к Ленину? — коварно спрашивали у нового настоятелю Верхне-Никульского храма.
— Спасибо Ленину, — крестясь на столб с электропроводами, отвечал отец Павел. — Он свет дал.
Часто, приехав с проверкой в Троицкий храм, начальство с удивлением наблюдало вместо священника убогого старика, одетого в сатиновую рубаху, с закатанной до колен штаниной, который вместо того, чтобы с почтением и боязнью встретить официальных гостей, сновал мимо них туда-сюда с полными вёдрами всяких нечистот — то туалет по своему обыкновению чистил, то помои выносил…
Чаще всего уполномоченным так и не удавалось поговорить с отцом Павлом, да и как говорить с человеком, который туалет чистит?
Понятно, что юродствовал отец Павел поневоле. «Если я юродствовать не буду, так меня опять посадят», — признавался он, но как-то уж очень здорово это у него получалось.
И вот так и вышло, что отец Павел оказался в числе немногих священников, которым удалось и в те лихие годы хрущевских гонений на Русскую Православную Церковь отслужить панихиду на могиле блаженной Ксении.
Отец Павел снял тогда сапоги, завязал их веревочкой, надел на шею на шнурке консервную банку, положил туда пятак, и начал служить панихиду.
Один человек подошел, второй, собралась небольшая группа, стали подпевать: «Аллилуйа, аллилуйа, аллилуйа! Слава Тебе, Боже…»
Милиция, конечно, увидела толпу, но пока решалась, что делать, успел отец Павел дослужить панихиду.
«Я только закончил панихиду, — рассказывал он, — сапоги через плечо и бежать. Один сапог спереди, другой сзади, консервная банка на шее болтается, пятак гремит. Они мне на пятки наступают: «Стой, стой!» Я к ним повернулся, вытаращил глаза и говорю: «Стою, стою!» с одышкой. Посмотрели на меня, посмотрели на пятак, махнули рукой и ушли. И я пошел дальше».
Блаженная Ксения, всегда дорогая,
Упокой, Господи, душу Твою.
В молитвах всегда я Тебя вспоминаю,
В стихе Тебе славу пою…
— говорил отец Павел Груздев в своем стихотворении, написанном среди обломков щебня в часовне Ксении.
Давно существует предание:
«За тех, кто поминает меня,
всегда у престола Господня
ответно молюся и я».
Дай, Господи, в райских селениях
Вечную радость Тебе и покой.
О нас помолися, блаженная Ксения,
И встречи на небе с Тобой удостой.
С незапамятных времен установилась традиция писать записки святой блаженной Ксении…
Эти записки оставляют возле стен часовни и, считается, что блаженная Ксения каждый день читает их. Правда, саму Ксению за чтением записок никто не видел, но просьбы, изложенные в записках, действительно, как свидетельствуют многочисленные просители, исполняются.
Священники церкви Смоленской иконы Божией Матери и сейчас ведут записи чудес, совершаемых у часовни на могиле блаженной Ксении Петербургской.
Многое можно рассказать об этих чудесах, но зачем говорить, если каждый может стать свидетелем чуда, посетив 6 февраля Смоленское кладбище.
В этот день отмечается память блаженной Ксении…
Почему-то всегда в этот день стоит мороз…
Но всегда в этот день на Смоленском кладбище — народ.
Люди здесь везде. У входа — внутрь не протолкнуться! — церкви чудотворной иконы Смоленской Божией Матери.
Люди толпятся у книжной лавки, у свечных киосков, стоящих повсюду.
У самой часовни Блаженной Ксении особенно многолюдно…
Одни стоят, прижавшись лбами к стене часовни, другие ожидает, когда освободится хоть щелочка у стены.
Повсюду горят свечи.
В специально приготовленных жаровнях с песком, свечи стоят так густо, что, то и дело, жаровни охватывает единым пламенем.
Свечи стоят и в снегу. Сотни, тысячи свечей…
То здесь, то там — звучит пение акафистов.
Голоса чистые…
Белый пар вырывается из уст и замерзает ледяными крошками, искрящимися в голубом морозном воздухе…
Столько людей в одном месте встретишь разве только в толчее шумного вокзала, но здесь лица другие. Светлые, не пропитанные синеватым свечением телеэкранов, теплые и живые лица.
И то ли от этих лиц, то ли от чистого, не затоптанного и в таком многолюдии снега, то ли от светло-зеленого цвета стен — цвета преподобных и юродивых, но впечатление такое же, как от картин Кустодиева.
Радостная и светлая движется перед глазами Русь.
И ловишь себя на этом сравнении, и какой-то нелепой кажется сама мысль о вымирании России, о неуклонно, как свидетельствует статистика, из года в год все последние десятилетия снижающейся численности русского населения.
И тут же понимаешь, что это и не мысль даже, а так, злая, серая тень, что пытается набежать на морозное синее небо, на светящиеся радостью лица, на этот чистый, не затоптанный и десятками тысяч ног снег, словно бесчисленный людской поток проходил здесь, не касаясь земли…
И снова вспоминаешь этот снег, когда покидаешь Смоленское кладбище.
Те же люди идут по улице, но всё серее, всё грязнее становится вокруг, чем сильнее удаляешься от часовни на Смоленском кладбище, от праздника блаженной Ксении Петербургской…
[1] В результате этого указа уже через пятнадцать лет из 500 000 российских дворян на государственной службе состояло, по данным правительства, около 10 000. Остальные жили на средства от поместий.
[2] Это тот самый ребенок, которого родила Анна Леопольдовна, когда ее беременную обливали ледяной водой в Раненбурге.
[3] «Русская старина» т. VIII, 1873 г.
[4] 42,6 метра.
[5] 57, 52 тонн.
